Сам Таврический дворец в первые часы всеобщего мятежа находился в стороне от событий и ничем не напоминал штаб-квартиру будущей новой власти. С утра 27 февраля здесь собирались члены Государственной думы. Из-за отсутствия газет большинство депутатов только здесь узнало «о перерыве сессии». Члены Совета старейшин были уведомлены об этом накануне вечером и решили провести заседание только для прочтения соответствующего указа. Выслушав указ, депутаты не решились самовольно продолжать работу Думы и молча покорились царской воле. Приостановка думской сессии никак не отразилась на ходе восстания. «Волнения происходили совершенно независимо от судьбы Государственной Думы […] Самоубийство Думы совершилось без протеста», – иронично констатировал П.Н. Милюков[68]. Но уходить из дворца депутаты не захотели. Они перешли в соседний «полуциркульный зал» и, как взбаламученные громкими новостями обыватели, разбившись на «кучки», начали шумно обсуждать события. На этом «частном совещании» одни желали продолжить «формальное заседание», другие – «объявить Думу Учредительным собранием», третьи – избрать «диктатором» генерала А.А. Маниковского, четвертые – «создать свой орган» и «взять власть». В итоге, думцы заняли выжидательную позицию. Чтобы не подводить себя «под криминал» в момент, когда еще не был ясен «характер движения» [равно как и исход уличных столкновений], они, по хитроумному предложению Милюкова, решили создать свой Временный комитет «для восстановления порядка в столице и для сношений с лицами и учреждениями». При этом [видимо – из предосторожности] сами выборы членов Временного комитета проводились не отправленной на каникулы Думой, а ее Советом старейшин. В третьем часу дня, после обсуждения состава комитета «по фракциям», старейшины проголосовали. Председателем стал М.В. Родзянко, членами комитета – деятели Прогрессивного блока и левых фракций. Затем состав Временного комитета был сообщен «собравшимся»[69]. Через некоторое время в Таврический дворец ворвалась мятежная толпа рабочих, солдат и «публики». Тогда Временный комитет перестал бояться гибнущий старый режим и, чтобы перехватить инициативу, присвоил себе права высшего органа власти, взяв «в свои руки восстановление государственного и общественного порядка», а также формирование «нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием». Заявив о взятии власти, комитет разослал думских комиссаров в министерства и ведомства.
Был намечен и состав будущего правительства, и только отсутствие в Петрограде князя Г.Е. Львова, давно выбранного «по списку блока» на пост премьера, вынудило вождей бывшей думской оппозиции отложить назначение министров «до его приезда». Впрочем, претендентом на высшую власть оставался также председатель Думы и ее Временного комитета М.В. Родзянко. Еще утром он безропотно подчинился царскому указу. Однако благодаря обвальному крушению царской власти, Дума стала «символом победы», а Родзянко ощутил «себя главой и вождем совершившегося». Козыряя «признанием роли Думы как учреждения», он планировал закрепить за собой премьерство в новом кабинете или право назначать министров. В ожидании «приезда князя Львова» Родзянко «тянул» время, рассчитывая, по словам Милюкова, «как-то перехитрить» коллег[70]. Еще не одержав окончательной победы, думские «вожди» затеяли дележ власти. «Монархист» Родзянко охотно входил в роль первого президента России.
Заминка с образованием своего правительства дорого стоила думцам. Рабочая группа ЦВПК, освобожденная восставшими из тюрьмы «Кресты», прибыла в Таврический дворец, где вместе с депутатами-социалистами и другими деятелями революционных партий создала Исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих депутатов.
Толпа у Таврического дворца. Февраль 1917 г.
Таврический дворец. М.В. Родзянко в толпе революционных солдат и матросов
Н.С. Чхеидзе
Таким образом, Исполком возник раньше самого Совета. Впрочем, выборы в Совет [по одному депутату на тысячу рабочих, но не менее одного депутата от завода] последовали незамедлительно – в течение нескольких часов, а его первое заседание было назначено на 7 часов вечера. Первым делом Исполком Совета начал реквизировать запасы продовольствия для «революционной армии», превращая Таврический дворец «в питательный пункт» для солдатских масс.
Одновременно он предложил восставшим солдатам посылать в Совет и своих депутатов [по одному от каждой роты]. В 9 часов вечера, с опозданием всего на два часа, открылось первое заседание Совета рабочих депутатов, в котором участвовало несколько сот человек. Председателем был избран меньшевик Н.С. Чхеидзе, прошли также выборы в Исполком. Благодаря солдатскому представительству, «революционно-демократический» орган власти вскоре стали именовать Советом рабочих и солдатских депутатов.
Так в революционной столице, в Таврическом дворце рождалось Двоевластие. Депутаты Думы больше не чувствовали себя «хозяевами дворца». К ночи Таврический дворец, заполненный восставшими солдатами, был похож на «укрепленный лагерь». Когда солдат поднимали по тревоге, они бегали по дворцу и разбивали окна, выскакивая из них в сад. Пока Временный комитет Думы переподчинял себе высшие госучреждения, Совет депутатов выстраивал свою структуру власти – разбивал город на районы, от которых в Совет избирались представители рабочих и солдат, и посылал в них районных комиссаров устанавливать «народную власть». Временному комитету пришлось забиться в угол дворца рядом с кабинетом председателя. Но при решении текущих вопросов думцы и члены Совета работали сообща, формируя «соединенные комиссии».
Петроград, Невский проспект. Восставшие
К вечеру 27 февраля восставшие овладели всеми мостами. В центр Петрограда направлялись революционные массы, не утихала стрельба. В руки инсургентов переходили все новые районы города, на их сторону вставали все новые воинские части. Но Совет министров, собравшийся в Мариинском дворце в 6 часов вечера, продемонстрировал полное непонимание происходящего. Министры были растеряны и ждали «ареста», но сочли практически завершенный переворот «продолжением думской кампании против Протопопова». Последнего они уговорили «сказаться больным» и сдать «должность старшему товарищу министра» – генералу А.С. Макаренко. Приказ о замещении «больного» Протопопова в обществе сочли «смехотворным». Николай II решил по-своему пресечь абсурдную полемику вокруг Протопопова и телеграфировал князю Н.Д. Голицыну: «Перемены в личном составе при данных обстоятельствах считаю недопустимыми»[71]. Государь не знал, что это его решение было совершенно бессмысленным. Безвольный и неадекватный министр внутренних дел вместе с другими царскими сановниками в ближайшие часы должен был уйти в политическое небытие.
Последней волей Совета министров стало ходатайство перед царем о наделении чрезвычайными полномочиями «какого-нибудь» популярного военачальника и о создании «ответственного министерства». Но вопросами формирования правительства уже ведали совсем другие инстанции и лица. Царская власть в Петрограде была свергнута. Немногие воинские части, еще остававшиеся верными законному монарху не оказывали активного сопротивления, пытаясь удерживать лишь отдельные ключевые пункты столицы.
Глава 6. Главковерх без войск: отъезд Николая II из ставки
Оставаясь в Ставке, Николай II был застигнут врасплох молниеносным переворотом в Петрограде. Политический враг царя – П.Н. Милюков, как и «многие», с «удивлением» вспоминал, что тот отбыл в Ставку «накануне волнений», имея со «столицей только телеграфную и, как оказалось, еще менее надежную железнодорожную связь», и затем в течение нескольких дней довольствовался «успокоительными телеграммами Протопопова»[72].
Еще около полудня 27 февраля М. Палеолог вместе с Дж. Бьюкененом был принят русским министром иностранных дел Н.Н. Покровским и, выразив беспокойство «серьезными обстоятельствами», настоятельно советовал официальному Петрограду пойти, ради спасения династии, на «немедленное назначение министерства, внушающего доверие Думе». Министр согласился с этим мнением, но при этом заговорил о парализующем «всякое действие» влиянии Протопопова. Французский посол спросил: «Неужели же нет никого, кто мог бы открыть императору глаза на это положение?». Покровский в отчаянии воскликнул: «Император слеп!»[73].
M. Палеолог
В эти же часы Николая II знакомили с телеграммами генералов М.А. Беляева и С.С. Хабалова, содержавшими «ужасные известия» из Петрограда. Генералы докладывали об «угрожающем» положении и просили о «немедленной помощи». Беляев назвал случившееся «военным мятежом», сообщал о нехватке «Верных» войск и переходе «многих частей» на сторону «мятежников», а также настаивал на срочной присылке «действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города». По свидетельству дежурного офицера – полковника А.А. Мордвинова, царю было «не по себе». «Надо надеяться, что все это безобразие будет скоро прекращено», – говорил монарх. Но его слова опровергались новыми телеграммами, из которых следовало, что дела стали «еще хуже». К концу дня окружающие заметили, что государь «очень озабочен»[74].
В дневнике Николая II находим первую тревожную запись, посвященную событиям в столице: [27 февраля 1917 г.] «В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия!».