— Пока все выдерживали, выдержишь и ты, если будешь выполнять все предложенные правила. Так как?
— Можно пока поглядеть? Я лучше в другой раз, — счел за лучшее ответить он, и Чернышев, на котором была, как и на остальных, черная маска, громко доложил:
— Великий мастер! Мой адепт желает присутствовать на испытаниях, а в другой раз готов и сам им подвергнуться. Разрешите ли ему остаться при этом?
— Хорошо! Пусть так и будет, — поднял свой жезл тот, кого назвали мастером. — Что скажут остальные братья?
— Пусть остается, — ответили несколько человек недружно.
— Клятву с него все одно взять требуется, чтоб молчал о нашем собрании, — высказался один из присутствующих, стоящий ближе всех к мастеру.
— Поклянись, что ни с кем из непосвященных не поделишься тем, что увидишь здесь сегодня, и унесешь эту тайну в могилу, — ударил жезлом о стол мастер.
— Клянусь, — негромко ответил Гаврила Андреевич и опять пожалел, что оказался здесь.
— Вывести посвящаемых, — приказал мастер, и тех увели через небольшую дверь двое людей в масках. — Приступим, братья, к посвящению, — с этими словами на середину комнаты ввезли на небольшой тележке довольно солидных размеров обыкновенный неотесанный камень серого цвета с острыми гранями. Мастер положил жезл и взял в руки тяжелый молоток, и, приблизившись к камню, несколько раз с силой ударил по нему так, что мелкая щебенка посыпалась на пол. Затем он передал молоток своему соседу, и тот в точности проделал то же самое и передал молоток другому члену собрания.
— Зачем это они камень долбят? — поинтересовался Кураев у стоящего рядом Чернышева.
— Это символ обработки непосвященного, которому со временем предстоит стать нашим братом.
— И его молотком долбать будут?
— Не говори глупостей, — ответил тот и взял в руки молоток, несколько раз с силой ударил по камню и с поклоном передал мастеру.
Когда каждый в меру своих сил приложился к камню, то все по знаку мастера затянули следующую песню:
Мужайтесь, братия избранны,
Небесной мудрости сыны…
После окончания песни раздались три громких удара в дверь, через которую только что вывели вновь посвящаемых, и стоящий спиной к двери страж с обнаженной шпагой в руках громко спросил:
— Кто решился нарушить наш покой?!
— Свободный муж Сергей желает войти в почтенный Орден Свободных Каменщиков, — ответил голос из–за двери.
— Достиг ли он того возраста, когда может свободно распоряжаться собой, как зрелый муж? — спросил мастер.
— Да, великий, достиг.
— Какую веру он исповедует?
— Православную веру.
— Какой чин имеет?
— Корнет, учитель.
— Где проживает?
— В Санкт—Петербурге, о, великий…
— Можно ли ввести его и приступить к испытаниям? — спросил всех мастер и поднял свой жезл.
— Впустить, — ответили собравшиеся и выхватили шпаги, направили их в сторону двери, которая медленно открылась, и на порог вступил один из постоянных членов ложи в маске, ведя за собой на грубой пеньковой веревке, наброшенной на голую шею, испытуемого.
Кураев заметил, что молодой человек, назвавшийся Сергеем, был необычайно бледен, глаза его неистово сверкали в преддверии испытаний, а когда все остальные масоны сделали несколько шагов к нему и приставили острие своих шпаг к его груди, он закачался и чуть не упал, но вовремя был кем–то поддержан за плечо. Его довели до центра комнаты, шпаги опустили, и мастер с горящим факелом в руке вплотную приблизился к юноше, поднес пламя к самому лицу. Тот невольно отшатнулся, но сзади стояли члены ложи, не давая ему и шага сделать назад.
— Своей ли волей пришел ты к нам? — спросил мастер.
— Да… — слабым голосом ответил тот.
— Признаешь ли ложу нашу за собрание высших и отмеченных судьбой людей?
— Признаю…
— Согласен ли исполнять волю старших над тобой?
— Согласен…
— Сможешь ли жизнь свою посвятить общему нашему делу во имя торжества разума человеческого, во имя истины?
— Постараюсь посвятить всю жизнь…
— Признаешь ли всех членов нашей ложи за братию свою?
— Признаю…
— Поклянись же служить до последнего издыхания делу нашего братства, и если нарушишь сию клятву, то согласен лишить себя жизни.
— Клянусь, — прошептал испытуемый и без чувств рухнул на руки стоящих сзади масонов.
Однако мастер ничуть не смутился, а продолжил ровным и твердым голосом, указывая на потерявшего сознание испытуемого:
— Видите, любезные братья, этот адепт пришел с открытым сердцем и чистой душой, чтоб служить делу разума и света. Согласны ли вы на то, чтоб принять его в наше братство?
— Быть тому!!! — вскричали все сразу и юношу унесли куда–то.
Следующий желающий быть принятым в масонскую ложу держался более мужественно, и его подвергли более продолжительным испытаниям: подносили к ладони горящий факел, заставили пройти под скрещенными шпагами, а под конец положили в обитый пурпурным материалом гроб и задвинули крышку, спросив, не пожелает ли он, пока не поздно, отказаться от своего намерения. Наконец, и он был принят в масонское общество. Потом все отправились в просторную столовую, где их ждали обильные кушанья и запотевшие бутылки с вином. Тут всем было позволено снять с лиц черные повязки, и Кураев увидел множество знакомых лиц, но не подал и вида, не желая проявить бестактность.
— Ну, как тебе наше собрание? — с гордостью спросил его граф Чернышев, когда они уже затемно уселись в карету, чтоб добраться до столицы.
— Честно? — повернулся Гаврила Андреевич к нему.
— Конечно, а как иначе.
— Не обидишься? — переспросил для верности Кураев.
— С чего я должен буду обижаться, — старался придать своему голосу спокойствие Чернышев, но легкое дрожание выдавало его.
— На мой взгляд, все это на ярмарочный балаган походит, — насмешливо выговорил Кураев.
— Думай, что говоришь, поручик, — подпрыгнул на сидении Чернышев.
— Я всегда думаю, граф, — не меняя тона, ответил Гаврила Андреевич, — а не думавши, не говорю.
— Понимаешь ли ты, что коль я сообщу о том братьям по ложе, то тебе не поздоровится?
— Жизни лишите, что ли? — угроза никак не подействовала на поручика.
— Всякое может случиться, — неопределенно ответил Чернышев, — но учти, у нас руки длинные, везде найдем и достанем.
— А чего меня искать? Вот я, здесь, бери хоть сейчас.
— Перед тобой открываются изумительные перспективы, — попробовал зайти с другой стороны граф, — ты сможешь легко продвигаться по службе, спокойно путешествовать, везде тебе будут оказывать помощь и покровительство, учти, во всех просвещенных странах существуют общества, подобные нашему, и мы связаны с ними. Со временем тебе сообщат тайные слова, которыми ты сможешь воспользоваться в любом ином государстве, тебе будут в определенных случаях оказывать материальную помощь, наконец, ты всегда в случае грозящей опасности можешь обратиться к нам, и тебя не оставят одного. Подумай, Гаврила Андреевич.
— Уже подумал. За чинами, как тебе известно, не гонюсь, денег, сверх получаемых мной, не трачу, а что до врагов, то у кого их нет. Справлюсь с божьей помощью.
Они уже въехали в город и долго молчали, каждый думая о своем. Кураев из увиденного им на тайном собрании, понял, что за кажущейся поддержкой членам ложи будет выставлено обязательное правило подчинения старшему, выполнения всех приказов. Сегодня могут предложить кого–то выследить, завтра потребуют огласить содержание тайной депеши, которую член ложи по службе вез куда–то, а там… и до неповиновения государыне недалеко. Нет, давши одну присягу на верность, вторая явится нарушением первой, а потому, лучшее для него — не вступать в тайное общество, оставаясь честным перед самим собой.
Дома слуга передал ему записку от графа Бестужева—Рюмина, где он просил срочно и не мешкая приехать к нему. Делать было нечего, и он велел заложить коляску и вскоре уже подъезжал к неосвещенному дому канцлера. Уже возле самых ворот к нему на подножку вспрыгнул какой–то человек и, прежде чем поручик успел схватиться за шпагу, тихо проговорил:
— Надвиньте шляпу поглубже на глаза, а то на той стороне, — он кивнул, — соглядатаи стоят. Граф послал меня вас встретить.
"Что за черт, и здесь маскарад", — выругался про себя Кураев, но сделал так, как просил его незнакомец.
Канцлер ждал его в своем кабинете, освещенном ярким пламенем от камина. Сам граф был в длинном атласном халате, в черной шапочке и низко склонился над какими–то порошками, которые ссыпал в большую стеклянную колбу.
— Прошу прощения, — кивнул он поручику, — садитесь, и подождите несколько минут, пока я закончу свой опыт.
Кураев безмолвно устроился подле камина и с интересом стал следить за канцлером, который взял колбу в руки, долил в нее какую–то бурую жидкость и закрепил над горящей спиртовкой, принялся ждать. Жидкость вскоре забурлила и неожиданно окрасилась в огненно–желтый цвет. Граф быстро снял ее с огня и осторожно слил в узкую пробирку через стеклянную воронку с фильтром.
— Почти получилось, — довольный, сообщил он, встряхивая пробирку.
— Не философский ли камень, случаем, искать изволите, ваша светлость? шутливо поинтересовался Кураев.
— Чего это вдруг? — глянул на него канцлер. — Что я, братец, на дурня похож? Пущай там, в Европах, безумцы всякие его ищут. Мое же занятие просто и безобидно — исследую свойства различных веществ, которые наши горе–медики используют при лечении больных. Сам–то я у них лечиться не рискую и вам не советую, у меня на всякие такие случаи свои лекарства имеются. Ладно, о том в следующий раз поговорим, а сейчас рассказывайте, что вы узнали на тайном собрании.
— Вы и об этом извещены? — брови у Гаврилы Андреевича невольно поползли вверх.
— Забываешь, какая у меня должность, голубчик. Мне и положено первому в государстве обо всем знать. Говори, говори давай, — нетерпеливо тряхнул он головой и потянулся к своей музыкальной табакерке.