Сначала баронесса молилась, молитвы всегда её успокаивали, потом поняла, что не может находиться в доме, ей срочно надо было выйти и пообщаться с людьми, которые слушали её и внимали. И хотя до субботы ещё было два дня Елена Виленская приказала приготовить карету и поехала в церковный приют.
За домом барона круглосуточно велось наблюдение, поэтому, как только карета с Еленой Михайловной отъехала в сторону приюта, в другую сторону покатил небольшой крытый возок чёрного цвета, чтобы предупредить леди Бейкер, что настал «её выход».
Старшая баронесса Виленская уже собиралась уезжать из приюта, когда подъехала роскошная карета, из которой степенно вышла молодая дама в чёрном, наглухо застёгнутом плаще с меховым подбоем. Дама прошла ко входу в приют и увидев баронессу, склонила голову в приветствии:
— Простите, я вижу, что вы здесь часто бываете, — обратилась дама к Виленской. У дамы было грустное лицо, на котором не было ни грамма косметики, рыжеватая прядь выбивалась из-под маленькой, тоже чёрного цвета, шапочки.
Баронесса подтвердила, и это действительно было правдой, в этот приют, даже когда она постоянно проживала в поместье, она старалась приезжать, или присылать помощь.
— Я так хочу помочь несчастным детям, оставшимся без родительской ласки, — брови незнакомки сложились домиком, а глаза увлажнились, казалось, ещё чуть-чуть и слёзы польются из голубых, светлых до прозрачности глаз.
— Ох, простите, — вдруг спохватилась незнакомка, — я забыла представиться, я леди Фрила Жозефина Бейкер, вдова.
Стоять на входе в приют было однозначно неудобно, и баронесса Виленская пригласила даму зайти. Монахини, которые следили за приютом, если и удивились, что баронесса не ехала, виду не показали. Подошли, забрали пальто и проводили в специальную комнату для гостей.
Елена Виленская оценила скромный вдовий наряд леди Бейкер. На ней было чёрное простое платье из плотного материала, застёгнутое под самую шею, так, что казалось, леди сейчас удушится.
Леди Бейкер сняла шапочку, рыжеватые волосы леди были собраны в тугой узел на затылке.
— Вот такую бы Серёже жену, взрослую, познавшую страдания женщину, — подумала про себя Елена Михайловна, а вслух представилась:
— Елена Михайловна Виленская, баронесса
Какое-то время женщины пили чай, который подали молчаливые монахини, а потом сам собой зашёл разговор о личном. И леди Бейкер поделилась «своей историей».
Прикладывая белый платочек к глазам, она рассказала, что у неё умер муж, с которым они счастливо прожили почти пять лет, от страданий она потеряла ребёнка и вот теперь не видит другой стези для себя, как только помогать другим.
Она недавно приехала в Стоглавую к своему дальнему родственнику, князю Ставровскому, потому как у неё никого не осталось и его супруга посоветовала ей этот приют.
— Я так рада, что познакомилась с вами, дорогая Елена Михайловна, — грустно улыбаясь говорила леди Бейкер, — прошу, называйте меня просто, Жозефина. Я буду рада, я ведь здесь никого не знаю, а леди, с которыми князь познакомил меня всё больше молодые и думают только о том, как бы удачно выйти замуж.
Похоже у леди Бейкер пересохло в горле, поэтому она взяла простую белую чашку, в которой монахини наливали чай, пригубила из неё и продолжила:
Если вы мне подскажете, где я ещё могу помочь, буду благодарна. Деньги мне супруг оставил немалые, но куда мне столько одной?
Баронесса рассказала леди Бейкер, что нужно и какому приюту. Надо сказать, Елена Михайловна искренне помогала приютам, но делала она это не от души, а потому что считала, что так надо, так правильно.
В конце разговора, когда пришла пора прощаться, баронесса пригласила леди Бейкер на обед.
Жозефина ехала обратно в дом князя Ставровского и зло расстёгивала воротник платья, который уже натёр ей шею. Думала о том, что если действительно получится женить на себе Виленского, то его сестру надо гнать как можно дальше. У леди Бейкер от рассуждений Елены Михайловны началась изжога. Но дела сделано, в воскресенье она идёт на обед в дом барона Виленского.
Вдруг карета остановилась. Леди Бейкер даже не успела испугаться, как дверца распахнулась и в карету запрыгнул «прекрасный принц», граф Кирилл Николаевич Балашов.
Не раздумывая, он уселся рядом с Жозефиной и не говоря ни слова впился жарким поцелуем в её губы. Сперва леди Бейкер так опешила, что просто-напросто раскрыла рот, который «атаковали» с ещё большим усердием, а потом волна жара прокатилась через грудь, прочно уместившись где-то внизу живота и Жозефина стала не менее горячо отвечать. И неизвестно чем бы дело закончилось, если бы карета снова не остановилась.
— Любовь моя, — жарко шептал граф, тяжело дыша, — приду к вам сегодня ночью, не закрывайте плотно окно, я не могу без вас
— Уходите, — вцепившись в плечи графа шептала Жозефина, голова которой продолжала кружиться.
Балашов ещё раз коротко поцеловал леди Бейкер и выпрыгнул из кареты. Вскоре карета снова поехала и через несколько минут, в течение которых Жозефина успела немного прийти в себя, въехала во двор дома князя Ставровского.
Субботнее утро. Москов. Кремль.
— Что скажешь? — император находился в благодушном настроении.
Наконец-то вернулся Андрей Забела, а самое главное, сегодня, промышленная канцелярия получила первые образцы кинжалов, которые сделаны в Стоглавой и вроде бы ни в чём не уступают гандийскому булату.
Александр уже посла за Виленским, чтобы вместе проверить так ли это на самом деле.
Пока ждали барона, пили кофей, граф Забела рассказывал свои впечатления о поездке в Никольский уезд.
Рассказал, что удалось договорится о передаче «привилегии» на спички императору с условием, государство не передаёт «привилегии» более, чем десяти процентам желающих в течение двух лет и основная часть производств будет только в руках Голдеева и Лопатина. Забела привёз дополнительные расчёты, которые уже передал Ивану Андреевичу Остерману советнику по финансам, который одобрил этот подход.
Император был доволен, теперь он являлся правообладателем «привилегии», пусть даже и дополнительным условием, но если Остерман одобрил, то и для казны хорошо.
Про остальное, происходящее в Никольском получалась прелюбопытная история, полная тайн, загадок и преступлений. Особенно императора поразило то, что убийца жены Лопатина столько лет был на свободе и прикидывался приличным человеком.
Забела также поделился с императором, что Ирэн Виленскую собирались убить и, видимо, не в первый раз.
— Кому она могла перейти дорогу? — император искренне недоумевал, потому как не воспринимал Ирэн сколько бы то ни было значительной фигурой.
Но постепенно, слушая рассказ Андрея о новинках и о том какую роль играет Ирэн во всём это деле, император призадумался, а может ли быть такое, что она действительно резко поумнела и теперь помогает отцу и даже сама придумывает всякие штуки.
— Зайди потом к Шувалову, он выяснил, что к нам собирается вернее уже выехал и через пару недель приедет некий Ричард, маркиз Уэлсли.
Граф Забела удивился, Ричард Уэсли был знаменит тем, что всегда выходил сухим из воды, за это его прозвали сухой Ричи. Все знали, что это шпион Бротты, но никто так и не смог его поймать на шпионаже. И вот сейчас этот сухой Ричи едет в Стоглавую. Зачем?
Вскоре подъехал барон Виленский. Поздоровался с императором и пожал руку графу Андрею, спросил:
— Как твоя поездка в Никольский уезд?
Граф вместо ответа саркастически поинтересовался:
— Ты имеешь в виду моя поездку в поместье Лопатина? Если да, то великолепно, Лопатин и его дочь принимали меня хорошо, было весело.
Барон поморщился и попытался отобрать руку, но граф задержал руку барона в своей, поднял бровь, ухмыльнулся и спросил:
— Я слышал, что ты наконец-то развёлся? Тебя можно поздравить?
Барон оглянулся на императора, тот покачал головой, мол нет, это не я ему рассказал.
Барон, которому не понравился тон графа, вместо ответа сказал:
— Мы здесь собрались обсуждать меня или был более серьёзный повод?
Иногда император в компании своих самых близких друзей вёл себя с ними как раньше, когда они все вместе учились. Вот и сейчас по мужчинам и не скажешь, что один из них император одной из величайших империй.
— Да, Серж, ты прав, повод другой, тебя у нас ещё будет время обсудить, — император улыбнулся и продолжил уже серьёзным тоном:
— Один из участников конкурса на булатную сталь утверждает, что добился такого качества и даже прислал образцы. Пошли в оружейную, при нас будут испытывать.
Кинжалы действительно были похожи на гандийский булат, характерная зернистость покрывала поверхность стали. На рукоятке был вылит знак Стоглавой империи — орёл, сидящий на трёх куполах. То есть это никак не мог быть гандийский булат. Гандийские мастера никогда не ставили чужие клейма, только свои.
В течение часа кинжалами рубили, метали, по ним стучали топорами и мечами. Но они с честью прошли все испытания.
Император светился и радовался как ребёнок, барону тоже было радостно, а граф Забела в это время изучал документы по тому, кто сделал эти кинжалы и, прочитав, с каким-то злорадным интересом посмотрел на Виленского.
— Андрей, что такое? — император первым заметил странное поведение графа.
— Да вот, думаю, что там в Никольском уезде, может скоро Святой старец* появится или уже появился, просто прячется.
(выдуман. Здесь в Стоглавой до появления Христа был Святой Старец)
— Да, что ты в самом деле, Андрей, у нас есть булат свой… — император любил ироничность графа, но уже стал терять терпение
Но Забела ухмыляясь, задал ещё вопрос:
— Знаете кто подал на «привилегию»? И где сделали эти кинжалы?
— Где? — спросил император, а Виленский почему-то уже знал, что ответит Забела.
Глава 35
В трёх вёрстах от столицы. Кузьминки. Имение генерал-поручика барона Александра Григорьевича Строганова.