Я предложил, чтобы первыми высказались горняки, и Майк начал разговор. Он сказал, что существуют разнообразные экологичные технологии, делающие угледобычу чище, но сегодня не видно особого стремления их вводить. И чтобы найти решение, нужны толстые кошельки. Да, люди, занятые в отрасли, это часть проблемы, но вряд ли дело только в них. Если мы соглашаемся, что уголь нам еще нужен, то как мы намерены выходить из тупика?
Следующим заговорил Стив и вновь повел речь о «фатализме» шахтеров. Твоя задача – в конце смены выбраться из штольни живым и невредимым. Что еще может быть нужно?
Нора (из «Справедливости») слегка коснулась «иерархии потребностей». Удовлетворив свои основные потребности, человек может подумать и о нуждах ближних. Но в кризисных ситуациях (когда мы сталкиваемся с экономической нестабильностью или с угрозой здоровью и жизни) этот момент отодвигается еще дальше. Нора сообщила, что у нее есть дядя, который не воспринимал потепление всерьез – не верил, что оно вызвано человеком. Но когда она рассказала о возможном воздействии на питьевую воду, дядя всерьез задумался.
Стив заметил, что ситуация целиком политическая. По телевизору об изменениях климата говорят 15-секундными репликами. Но разве этим можно изменить представления людей? Нужен поворот в умах вроде того, который произвел фильм «На следующий день» («The Day After», 1983), рассказавший о катастрофе ядерной войны. Почему в Голливуде не снимают новые фильмы о потеплении? Ведь без этого сменить взгляды большинство людей заставляют лишь финансовые или какие-то личные обстоятельства. Причем важны не только взгляды, но и поведение. Обычно в ситуациях типа нашей человек спрашивает себя: «А как это меня касается?» (Что это было? Я слышу от пенсильванского шахтера те же слова, которые слышал за 20 000 километров отсюда от мальдивского рыбака!)
Зеф (который немного опоздал) объявил, что рассказывает о климатической ситуации на уроках и надеется, что этим тоже влияет на взгляды общества.
Майк подчеркнул, что поляризацию мнений усугубляет американская партийная система. Если мы сможем, пробившись сквозь партийную риторику, донести до человека хотя бы одну мысль, которая застрянет у него в голове, – это уже прогресс. И очень важно работать с социальными сетями.
Стив согласился, что люди в наше время уже не сами верят во что-то, а получают указания.
Нэнси, подхватив тему, заметила, что именно такую цель, скорее всего, и преследуют политики. Заставить нас разбиться на лагеря. И думать, что «кто-то должен заняться проблемой» – но не мы сами.
В эту минуту я был вполне доволен тем, как идет разговор, и мы пустились в свободное и открытое обсуждение, пытаясь увидеть возможные решения проблемы. Идея встречаться с живыми людьми – что как раз и происходило – и сеять семена сомнения, чтобы собеседники могли по-новому взглянуть на вещи, показалась нам ключевой. Прежде всего людей заботят собственные работа и благополучие. Кроме того, странно тревожиться о предметах, которые ты не можешь увидеть, а друзей и знакомых, которых проблема коснулась бы напрямую, у тебя нет. Потому-то и стоит устраивать живые встречи. Я рассказал несколько историй из моей поездки на Мальдивы, и, казалось, они захватили слушателей. Круг того, что «касалось» участников разговора, на глазах расширялся.
Пожалуй, это была не та дискуссия, которую я себе представлял, планируя поездку в Аппалачи, но все же я получил вдохновляющий опыт. Принесли еду, а мы всё продолжали общаться. Поскольку в этот момент мне пришлось отложить блокнот, дальше я запомнил только то, что у нас получился откровенный и искренний обмен мнениями. И после того как он завершился, мои представления о климатическом кризисе поменялись навсегда.
Одну и ту же мысль я слышал вновь и вновь от разных людей, по-разному вовлеченных в проблему. Есть разница между представлениями и ценностями. Вопрос, с которого я начинал, – «Как заставить человека поверить в то, что он не считает истиной?». Но теперь передо мной стоял другой вопрос: «Как заставить человека заботиться о чем-то или о ком-то, прежде ему безразличном?» Может быть, проблема решится скорее, если не добиваться от отрицателей пересмотра их неосновательных убеждений, а поглубже разобраться, как в их взглядах отражаются их ценности, – тогда мы сможем заставить их задуматься о ситуации, касающейся всех. Тот мальдивский парень с катера высказался точнее некуда. Может быть, я и летел в такую даль лишь затем, чтобы это услышать: «За пределами Мальдив всем плевать». Но почему? Потому что люди не сознают, что проблема их тоже коснется? Или потому что лично незнакомы ни с одним мальдивцем? Как преодолеть этот барьер, который, похоже, стал в конце концов частью новой стратегии отрицателей, эволюционировавших от «Я в это не верю» до «Зачем ломать собственную экономику, пытаясь что-то изменить»?
Что дает людям их отрицание? Где в иерархии потребностей находятся самоидентификация и самооценка? Может быть, отрицатели в глубине души сознают, что их верования ложны, но не могут убедить себя от них отказаться, потому что это вызовет когнитивный диссонанс? Но какой пример храбрости я нашел в этих трех угольщиках, которые понимали, что глобальное потепление действительно происходит, и были готовы признать это публично, несмотря на то что эта позиция прямо противоречит кормящей их профессии! Если эффективное решение климатического кризиса состоит не столько в том, чтобы изменить взгляды, сколько в том, чтобы изменить поведение, то как этого добиться? Сила, которая удерживает шахтеров в забое, – это не приверженность какой-нибудь радикальной идеологии и не мотивированные убеждения. Это экономическая реальность, необходимость кормить семью. Практической альтернативы для них не существует. Углепромышленники и политики в Вашингтоне отвернулись от них ровно так же, как и от тех рыбаков на Мальдивах. Может быть, причина бездействия в вопросах климата – не в отрицании, а в чем-то более глубоком? В самом деле, существование климатических диссидентов может оказаться лишь одним из симптомов более широкой проблемы.
Улетал я из Питтсбурга с мыслью вернуться и продолжить серию интервью, возможно, на этот раз в офисе профсоюза, и заручившись обещаниями нескольких участников обеда привести на следующую встречу знакомых климатических диссидентов. Но затем разразилась пандемия COVID-19, и пришлось ждать. Время шло, и у меня зародились сомнения. Даже если я смогу склонить на свою сторону кого-то из диссидентов, что это даст? Я уже увидел, что есть немало таких, кто понимает всю опасность климатических изменений, но продолжает работать в угольной отрасли. Жду ли я, что они выйдут на забастовку или просто откажутся от своей работы?
Я подумал, не этим ли на самом деле объясняются итоги китайского опроса. От того, что кто-то осведомлен о процессах глобального потепления и полностью доверяет данным науки, эмиссия парниковых газов не прекратится. Чтобы нанести удар по климатическому отрицанию, нужно что-то больше, чем вера. Но что?
Текущая ситуация
В июле 2019 года в городе Анкоридже, на Аляске, впервые за всю историю наблюдений температура воздуха достигла 32 °C. 20 июня 2020 года рекордное значение в 38 °C зафиксировано в сибирском Верхоянске. Изменения климата повсеместны, и их темп нарастает. В 2022 году ожидается следующий доклад МГЭИК, и он, как все уже понимают, покажет, что проблема глобального потепления еще страшнее, чем апокалиптическая картина, описанная в докладе 2018 года. В последние годы общественная озабоченность глобальным потеплением растет, но американские политики в своей массе продолжают упорствовать в отрицании. А в отсутствие лидера проблемы лишь усугубляются.
Мы видим, что одного осознания беды недостаточно. Что, вероятно, лучший способ урегулировать климатический кризис – не убеждать диссидентов, а добиваться политических решений. А это в каком-то смысле даже проще. Учитывая то, что я увидел на конференции «Плоская Земля», надежды изменить взгляды наукоотрицателей мизерны, по крайней мере за то время, которое у нас осталось, чтобы повлиять на глобальное потепление. Но представьте, что вам не нужно никого разубеждать в их антинаучных верованиях… а нужно лишь проголосовать против этих ребят на выборах!
Но для этого все же необходима успешная коммуникативная стратегия, то есть мы должны что-то противопоставить пропаганде, которую распространяют энергодобывающие концерны. Упорные отрицатели потепления, представленные и в американском Сенате, насквозь пропитаны дезинформацией. Как нам открыть им глаза? И даже если мы сможем это сделать – где гарантии, что смена взглядов обернется действием? На кону стоят ценности и интересы, ради которых легко пренебречь фактами и истиной. Самоидентификация определяет не только верования, но и ценности – список вещей, которые нас «касаются», ради которых мы готовы действовать. Не верите? Посмотрите: во многих странах – прежде всего в Китае – климатических диссидентов раз-два и обчелся, а уровень эмиссии углерода запредельный. Если победы над отрицателями довольно, чтобы вызвать действие, то почему это не работает в Китае? Если же дело не в количестве аргументов и графиков, то есть не в словах и цифрах, то в чем?
С разгулом пандемии коронавируса я задумался об очевидном ее сходстве с климатическим кризисом. Налицо всемирная проблема, решение которой требует международной кооперации, а на кону стоят наши жизни. Вообще, единственное существенное отличие я усматривал только в скорости развития катастрофы. Пусть глобальное потепление происходит сейчас и во всем мире, бывает трудно заставить людей это увидеть. Они говорят: «Ну, это в будущем» или «Там, где я живу, этого не видно», – и возвращаются к своим делам. Они не тревожатся, потому что, по их представлениям, проблема их еще не коснулась. Но с ковидом прогнозы были столь неутешительны, что задеть должно было каждого. На этом опыте можно было наконец понять, как подступиться к аналогичной проблеме глобального потепления, верно?