продуктов, содержащих ДНК, при том что ДНК содержится в любой пище! Повсеместному распространению «химеофобии» отчасти способствовала публикация в 2012 году статьи ученого Жиля-Эрика Сералини, который утверждал, что у крыс, которых кормили монсантовской устойчивой к «Раундапу» кукурузой, чаще возникали опухоли и сокращалась продолжительность жизни. Позже статью отозвали в связи с некорректной методикой, конфликтом интересов, узкой выборкой и использованием животных, уже известных тем, что с возрастом у них без видимых причин могут возникать опухоли. Но к тому моменту статья уже успела принести немало вреда.
Как и другие формы наукоотрицания, ГМО-луддизм в значительной мере основан на конспирологическом мышлении и не особо заботится о научных доказательствах.
Особенно интересны утверждения историка Марка Лайнаса, по его собственному признанию, бывшего противника ГМО. Сейчас Лайнас перешел на другую сторону и ездит с лекциями, которыми пытается бороться с врагами ГМО. Он пишет:
На мой взгляд, прения вокруг ГМО есть следствие одного из самых крупных за последние полвека провалов научно-просветительской работы. Миллионы, если не миллиарды душ поверили фактически в конспирологическую теорию, в беспрецедентном, глобальном масштабе сеющую страх и ложные представления в отношении целого класса технологий.
Лайнас написал книгу «Семена науки» («Seeds of Science»), в которой подробно рассказывает о своем обращении, сообщает детали, приводит свидетельства. По его словам, будучи ГМО-луддитом, он стал знакомиться с научной литературой о глобальном потеплении и прочел, среди прочего, книгу, отмеченную престижной премией. Он почувствовал уважение к ученым и возмутился поведением наукоотрицателей. Получив возможность пересмотреть свои взгляды на ГМО, Лайнас изумился тому, насколько они оказались ни на чем не основанными. Он отчаянно, но безуспешно искал свидетельства в оправдание своих прежних взглядов, и испытанный им когнитивный диссонанс был просто невыносим. Лайнас пишет:
Нет ни малейших признаков того, что какой-либо из существующих ныне генетически модифицированных продуктов может представлять угрозу для чьего бы то ни было здоровья… [но] нельзя порицать климатических диссидентов за отрицание научного консенсуса по климатической ситуации, если мы сами плюем на мнение науки, считающей генную инженерию и безопасной, и полезной технологией.
На страницах своей книги и при всяком удобном случае Лайнас выражает глубокое сожаление и раскаяние по поводу своего былого участия в дискредитации работы столь многих ученых, бьющихся над проблемой продовольственного дефицита: из-за его деятельности тысячи людей, которых можно было спасти, вероятно, умерли от недоедания. В 2013 году в речи, которая разлетелась по всему интернету, Лайнас покаялся, обращаясь к аудитории фермеров, чьи плантациям он, скорее всего, нанес ущерб своей деятельностью в роли ГМО-луддита.
В общем, это одно из самых примечательных обращений отрицателя в адепта науки, известных истории, но по-своему примечателен и способ этого обращения. Не было никого «с той стороны», кто подружился бы с Лайнасом и терпеливо подкладывал бы ему факты о ГМО. Напротив, благодаря собственной работе с темой глобального потепления он сделался другим человеком и стал отождествлять себя с учеными. По определению самого Лайнаса, к обращению его подвигло то, что он «открыл науку». Размышляя об этом, Лайнас признает:
Наверное, я смог легко сменить точку зрения на ГМО только потому, что стал переосмысливать свою принадлежность: от зеленых перешел в другую общность, к ученым. Премию Лондонского королевского общества за лучшую научную книгу, полученную в 2008 году, я воспринял, обоснованно или нет, как знак признания ученым сообществом. Будь я охотником из первобытного племени, это было бы все равно как добыть скальп вражеского вождя. И лишь когда моя репутация пошатнулась, поскольку мои сочинения о ГМО вышли опасно ненаучными, как показали именно те люди, к которым я теперь чувствовал принадлежность, я всерьез пересмотрел свое отношение. Иначе говоря, в глубине души я, наверное, заботился не столько о верности истине, сколько о том, чтобы верным истине меня считало мое новое ученое племя. То есть я не настолько уж изменил свои воззрения. Я скорее сменил племя.
Лайнас далее в подтверждение ссылается на книгу Джонатана Хайдта о том, что большинство людей выбирают, во что верить, именно по «моральным» причинам, хотя пытаются представить это как разумное суждение. Как мы видели во второй главе, именно поэтому бывает так трудно заставить человека изменить мнение только предъявлением фактов: дело в том, что для веры нужны вовсе не факты. Хайдт пишет: «Попросите людей поверить в нечто такое, что идет вразрез с их внутренним чутьем, и они изо всех сил постараются от этого увильнуть – найти причину усомниться в ваших выводах или данных. И почти всегда у них это получится». Лайнас признает, что в его бытность анти-ГМО-активистом это относилось к нему в полной мере. И приводит историю, случившуюся после его «обращения», когда оксфордский профессор-генетик спросил, «мог ли он что-то раньше сказать или объяснить по-другому, чтобы меня переубедить. Я ответил, что вряд ли. И дело не в том, что их [т. е. ученых] аргументам не хватало убедительности. Ошибкой было думать, что их аргументы вообще имеют значение».
В «Семенах науки» Лайнас рассказывает знакомую нам историю об истоках движения против ГМО. Как можно догадаться, они лежат не в науке, а в идеологии. Еще в 1970‐е, в дни первых генетических опытов – и с растениями, и с животными, – иные ученые выражали некоторые опасения. Эти опасения корреспондировали не с экспериментальными данными, а с некими общими этическими соображениями, касающимися евгеники и последствий, которые может вызвать вторжение ученых туда, куда ангелы ступить боятся. Со временем эти тревоги улеглись, стерлись эмпирическими результатами исследований, и ГМО-оппозиция переползла в область идеологии. Лайнас цитирует активиста из организации EarthFirst! выступавшего на BBC:
Первый раз известие, что компания из Беркли планирует продавать ГМО-продукты в моем районе, было мне как нож в сердце. И вот снова ради выгоды наука, техника и корпорации собрались атаковать мой организм новыми бактериями, доселе не существовавшими на планете. Его и без того атаковали и смог, и радиация, и химическая отрава в продуктах, и я не собирался терпеть еще и это.
Вооруженные столь непоколебимой уверенностью, противники ГМО не требовали дальнейших научных опытов, они хотели полного запрета. А добивались они этого путем судебных исков, публикаций в прессе и акций «прямого действия». В последнем случае речь шла об уничтожении посевов ГМО-культур прямо на полях, и в этом принимал участие Лайнас. Другие активисты разворачивали широкомасштабную информационную кампанию, частью которой была реклама на страницах крупнейших печатных изданий; в ней читателей «предупреждали об опасностях глобализации, развенчивая новые технологии и обличая „генетическую рулетку аграрной генной инженерии“». Эта кампания имела фантастический успех, особенно в Европе 1990‐х, где люди поначалу были в основном за ГМО или просто не задумывались (если вообще знали) об этом предмете. Но к моменту, когда тактика запугивания набрала обороты, «процент людей, отказывающихся от ГМО-продуктов, вырос на 20 пунктов. В общем, лишь пятая часть населения Западной Европы по-прежнему одобряла ГМО-продовольствие». И этого результата активисты достигли при полном отсутствии любых научных данных, которые говорили бы о том, что потребление ГМО-продуктов небезопасно.
В реальности дело было не в этом. ГМО-луддиты даже не цеплялись ни за какие сомнительные данные науки. Фактически, сопротивление ГМО возникло прежде, чем появились вообще какие-либо данные, и существует поныне, несмотря на то что никаких свидетельств возможной опасности ГМО так и не нашлось. Впрочем, Лайнас соглашается, что проблема безопасности продовольственных продуктов всегда была сродни троянскому коню и научные факты искажались в угоду общим «моральным» возражениям против генной инженерии. В разговоре с одним из прежних товарищей по ГМО-оппозиции Лайнас сообщает, что Джордж Монбио признал: «Абсолютная правда, что ученые объявили ГМО полностью безопасными, но для меня речь всегда шла о власти корпораций, патентах, правах, глобализации и отчуждении собственности». И пусть оппозиция ГМО – это, в сущности, политика, идеология, мораль и теоретизирование, а вовсе не наука, в реальном мире борцы с ГМО наносят колоссальный вред: «За почти 20 лет [в Европе] не одобрено для культивации ни одного сорта генетически модифицированных культур».
Тем временем в США и других частях мира ГМО, пробившиеся на рынок, оказали неожиданно благотворный эффект в некоторых сферах, вызывающих глубокую озабоченность экологов. Так, по данным ученых, ГМО-технологии на 37 % сократили использование пестицидов. Помимо этого, подсчитано, что использование ГМО снизило эмиссию парниковых газов на 26 миллионов тонн. А если бы Гринпису удалось достичь своей цели и запретить во всем мире продукты с ГМО? Последствия могли бы быть катастрофическими. Например, нам понадобилось бы больше пахотных земель, а это означает сведение лесов и дополнительный выброс углерода. Вообще, как отмечает Лайнас, если бы человечество отвергало любые агротехнологии, кроме естественных (т. е. уровня приблизительно 1960 года), то для прокормления планеты нам понадобились бы пахотные площади, равные двум Южным Америкам. И столь же ужасны были бы последствия для человеческой расы. Лайнас приводит в пример пагубный эффект от кампании Гринписа против золотистого риса, стоившей жизней множеству голодающих детей. Вот один из его обличительных пассажей:
Несомненно, кампания против ГМО… привела к лишним смертям, которых можно было избежать. Яркий пример… отказ правительства Замбии во время страшного голода 2002 года позволить кормить население импортной генетически модифицированной кукурузой. Тысячи людей погибли из-за того, что президент Замбии поверил в ложь западных экологических организаций о том, что генетически модифицированная кукуруза, ввезенная Всемирной продовольственной программой, каким-то образом ядовита.