Разумеется, бывший анти-ГМО-активист может быть склонен преувеличивать, однако его тезис подтверждают другие исследователи. Программа ГМО-сопротивления прочно коренится в той идее, что генетически модифицированные продукты опасны для человека, и плевать, что там говорит наука. Ничем не подтвержденные заявления, будто генные инженеры скрывают результаты опытов, а ГМО создавались с намерением вызывать дефицит продовольствия, сделав сельскохозяйственные культуры более уязвимыми для вредителей (чтобы у Monsanto рос сбыт «Раундапа»), – все это уже напоминает теории заговора, которые мы слышим от плоскоземельцев и антипрививочников.
Как мы уже видели, наукоотрицание процветает в условиях 1) недостаточной информации, 2) популярности конспирологии и 3) отсутствия доверия. Все это относится к людям, настойчиво утверждающим, что ГМО вредны, при том что ученые единодушно полагают обратное. И, наверное, предсказуемо, что типичные рассуждения ГМО-луддита отлично ложатся в шаблон наукоотрицателей.
Одна из популярных тактик ГМО-отрицателей – посеять сомнение в том, что ученые на самом деле единодушны в оценке генных технологий. Делается это путем переписи «раскольников», то ли имеющих отношение к генной инженерии, а то ли нет. Авторы отчета Гринписа «Двадцать лет несостоятельности» объявляют безвредность ГМО-продуктов «мифом» и утверждают, будто «среди ученых нет согласия о том, насколько это продовольствие безопасно». Далее обратимся к Лайнасу:
[Это] требует полного смещения фокуса. Это квинтэссенция предвзятого отбора. Гринпис вытаскивает в центр внимания заявления ничтожной горстки сектантов, не замечая Национальной академии наук США, Американской ассоциации содействия развитию науки, Лондонского королевского общества, Африканской академии наук, Совета европейских академий наук, Французской академии наук, Американской ассоциации врачей, Союза немецких академий наук и многих других организаций.
Как мы знаем из работы Стефана Левандовски, приверженность конспирологии есть важная часть наукоотрицания. И, пожалуй, ничего удивительного, что движение против ГМО тоже подпадает под это правило. «Конспирологические теории о генно-модифицированных продуктах, – пишет Левандовски, – обычно утверждают, что биотехнологическая корпорация Monsanto организовала заговор с целью захватить рынок, завалив его отравленными продуктами». Лайнас же в своих статьях прямо говорит, что анти-ГМО – это просто «сплошная беспримесная конспирология».
Здесь нужно быть внимательными. Мы, разумеется, не имеем в виду, что любой ученый, не примкнувший к общему мнению о том, что ГМО-продукты не несут риска для здоровья, – шарлатан и его работы опровергнуты. Но при этом мы видим, что работа вроде статьи Сералини преподносится как добросовестное свидетельство токсичности ГМО спустя годы после ее отзыва. Тут не избежать параллелей со статьей Уэйкфилда о вакцинах и аутизме. Хотя в работе Сералини намеренного подлога не обнаружено, ошибок в ней множество. И при всем том нашлись противники ГМО, посчитавшие, что отзыв статьи – часть заговора, направленного на сокрытие правды о генно-модифицированных продуктах.
Сбоями логики изобилуют рассуждения многих ГМО-отрицателей. Вот два примера. Первый – заключение о том, что если Monsanto – мошенники, то все производители ГМО – такие же мошенники. В науке это называется ошибкой обобщения, и о ней все студенты, изучающие неформальную логику, узнаю´т на первом курсе.
Второй логический порок – так называемый аргумент скользкого склона, который обычно предполагает, что уступка дюйма неизбежно означает уступку мили. Мы видели, как его применяют сторонники второй поправки, отвергающие любой вид контроля над оружием: «Только позвольте им запретить автоматические винтовки AR-15, и следом они изымут твой дробовик». У ГМО-луддитов этот аргумент выглядит так: «Если дать им выращивать золотистый рис, то весьма скоро они захотят возделывать и другие генно-модифицированные культуры… это ловушка!»
С этим ситуация прозрачная. От любых наукоотрицателей, будь то плоскоземельцы или климатические диссиденты, мы неизменно слышим, что «решающий эксперимент еще предстоит провести» и «нам нужно больше доказательств». Настойчивое требование «доказать» то, во что требующий не хочет верить, – это фирменный трюк наукоотрицателей. Противники ГМО (и антипрививочники) обычно говорят: «Мне все равно, что сегодня показывают опыты, данные могут оказаться и неверными. Никто не доказал, что это безопасно». Но это карикатурное видение науки.
Значит ли это, что всякий, у кого возникают вопросы к научным принципам производства ГМО, по умолчанию отрицатель? Конечно же, нет. Для тех, кто хочет поближе познакомиться с научными аспектами спора о ГМО, советую выдающуюся (и доступно написанную) книгу Шелдона Кримски «Расшифровка ГМО» («GMOs Decoded»). Автор не касается ни общественного мнения, ни политических, ни культурных споров вокруг генных модификаций, обозревая только научные материалы, опубликованные в специальных изданиях. Он сразу объявляет, что на вопрос, есть ли в науке общепринятое мнение о безопасности генетически модифицированных культур, ответ существует и он положительный:
В этой книге я исхожу из того, что в США ученые по большей части одобряют те ГМО-культуры, которые сегодня возделываются и потребляются. Опираясь на опубликованные заявления профессиональных сообществ и научную литературу, можно заключить: новое поколение сельскохозяйственных продуктов вызывает не больше тревог относительно воздействия на здоровье человека и на окружающую среду, чем любые сельхозпродукты, выращенные традиционными способами.
Однако, как подчеркивает Кримски, это не единственный вопрос. Нужно учесть разнообразные методологические, нормативные, юридические соображения. Например, заявление о том, что продукты, полученные с помощью молекулярных технологий, не принесли никакого вреда, формально не может считаться истиной. Но вопрос – по крайней мере в США – стоит так: опаснее ли эти продукты, чем их аналоги, выращенные традиционным образом? И если на этот вопрос мы отвечаем отрицательно, то это и означает, что ГМО безопасны. Но можем ли мы это точно знать про каждую генно-модифицированную картофелину или соевый боб? Конечно нет, ведь наука ни на один вопрос не может ответить с абсолютной определенностью. Однако если ГМО-продукты как класс ничуть не опасней натуральных, то почему они должны подвергаться особо пристальному рассмотрению?
Вопрос теперь сводится к тому, насколько мы готовы мириться с неожиданными последствиями и оценивать потенциальный риск. В США, следующих предписаниям ООН и ВОЗ, надзор за ГМО в основном исчерпывается вопросом, безопасны ли продукты, полученные молекулярным вмешательством, хотя бы настолько же, насколько и выведенные традиционными методами селекции. И если ГМО-культуру признают «не более опасной, чем ее естественный аналог», то она считается «по существу тождественной», невзирая ни на какие скрытые химические различия. Но в Европе регламент жестче и требуются дополнительные анализы. Как сообщает Кримски,
исходный пункт в оценке риска существенно разнится в Америке и в Европейском союзе. В Штатах Управление по надзору за продуктами и лекарствами предполагает, что продукты, полученные присадкой чужих генов, как правило, можно считать безопасными, если нет свидетельств обратного, а в Евросоюзе отметку о безопасности можно получить только по прохождении серии тестов.
Продукты могут быть те же самые, но разнится подход к сохраняющейся неопределенности и оценке рисков. В США ГМО считается невиновным, пока не докажут его вину; в Европе он считается виновным, пока не доказана (насколько возможно) его невиновность. В США не существует федерального закона, требующего оценки рисков. Это оставлено на усмотрение производителей. В Европе, если лабораторный анализ оставляет какие-то сомнения, предписано тестирование на животных. И даже после такой проверки все ГМО-продукты в Европе должны продаваться с маркировкой.
Я признаю, что существуют законные основания для скептицизма по поводу того, как регулируется рынок ГМО-продуктов (по крайней мере в США), но этот скепсис ничего не может противопоставить утверждению, что ни одно научное исследование еще не доказало большей опасности ГМО-продуктов по сравнению с обычными аналогами. Но если так, почему бы просто не сказать об этом, не скатываясь в отрицательскую трескотню о безопасности продовольствия? Если речь идет о предосторожности, а не об установленной опасности, к чему ударяться в конспирологию или ставить под сомнение добросовестность ученых? Если мы в США заслуживаем более высоких стандартов тестирования и регулирования ГМО-продовольствия, это не должно превращаться в отрицание науки.
Кримски задается вопросом, что именно мы имеем в виду, когда говорим о «ГМО-отрицателях»:
Слишком просто сказать, что одна группа следует науке, а другая – идеологии. Некоторые комментаторы, считающие так, говорят о «ГМО-отрицателях», имея в виду людей, которые отодвигают науку в сторону ради иррационального (или безосновательного) неприятия ГМО-продуктов. Но существует ряд научных работ, исповедующих здравый скептицизм. Кроме того, европейские и американские ученые по-разному видят и ситуацию, и риски – этим может объясняться разница в регламентах по разные стороны океана.
Что ж, справедливо. Книга Кримски – это объективный, беспристрастный анализ обеих позиций. Он многократно напоминает, что у науки нет никаких данных в пользу гипотезы об опасности ГМО-продуктов. Учитывая тревоги о непредвиденных последствиях и различающиеся системы анализа рисков, это само по себе становится основанием для скептицизма, высказываемого некоторыми исследователями.