все подвержены одним и тем же когнитивным искажениям, мы склонны отрицать как научные воззрения, так и иные виды убеждений, в которых видим угрозу. А что же конспирология? Есть левая конспирология (вокруг Monsanto), точно так же как и правая (вокруг ученых на государственном заказе). Как мы успели увидеть, все люди подвластны психологическим механизмам, которые могут формировать необоснованное недоверие. Наукоотрицание – не «чужая» проблема. Подумайте об этом в таком ключе: если антинаучные верования какого-то человека можно целиком объяснить его политической позицией, то и вы, имея ту или иную политическую позицию, не гарантированы от подобного. Как консерваторы, так и либералы, мы все можем оказаться заложниками суждения с защитой идентичности, и не важно, политическая ли это идентичность или какая-то иная. Также не забудем, что вопрос «Существует ли либеральное наукоотрицание?» в первой его интерпретации еще не получил ответа. Как пишет Тара Хэлле в статье для журнала Politico «У демократов свои проблемы с наукой»,
крики о «фальшивом равновесии» не имеют отношения к теме. Вопрос не в том, настолько ли демократы отрицают науку, чтобы сравняться с психозом республиканцев. Вопрос в том, существует ли вообще какое-то наукоотрицание на левом краю[20].
Вопрос о том, существует ли такая вещь, как либеральное наукоотрицание, я разбираю не затем, чтобы подлить масла в огонь и политизировать тему, и не затем, чтобы продвинуть идею фальшивого равновесия. Нет, просто я всерьез хочу рассмотреть (и развенчать) распространенное в наши дни заблуждение, будто любой разговор о фактах и истинах – уже политика. Это не так. В нашу эпоху постправды, когда кипят нешуточные дискуссии о фактах, доказательствах, когда каждый день в теленовостях нам лгут об экономике, экологии, иммиграции, преступности и тысяче других предметов, многое склоняет к выводу, что единственное объяснение антинаучных воззрений – это политическая ориентация человека, но это будет неверный вывод. Есть много других видов идентичности, кроме политической. Верно, что учитывать механизм защиты идентичности для разработки успешной стратегии в борьбе против антинаучников, отрицающих шарообразность Земли, прививки, ГМО и глобальное потепление, необходимо, но надо помнить, что политизации подверглась лишь одна из этих тем. Начавшаяся политизация может оказаться вирулентной, но нельзя забывать: выбор группы, за которую человек решает стоять, не всегда диктуется одной лишь политической ориентацией.
Разумеется, возникают увлекательные вопросы, которые можно было бы задать и здесь, например вопрос о параллелях между отрицанием правды вообще (о числе присутствовавших на инаугурации Трампа, о продаже Гренландии, о том, исчезнет ли коронавирус «как наваждение») и отрицанием научных истин. В своей книге «После правды» (Post-Truth) я утверждаю, что одной из важнейших предпосылок появления постправды (которую я определяю как «подчинение действительности политике») послужили шестьдесят лет практически свободно распространявшегося наукоотрицания. Ровно по той же схеме организуется политически мотивированное отрицание фактов, которое мы увидели в годы правления Трампа, но отсюда не следует, что наукоотрицание целиком объясняется политическими причинами и что избавиться от него можно просто с помощью механизма политических выборов. Увы, наукоотрицание пребудет с нами еще долго после того, как окончится эра «альтернативных фактов» в Вашингтоне. Одна из причин тому – огромный массив дезинформации о научных «разногласиях» вокруг климатических изменений, прививок, «ковидного заговора» и даже (и не в последнюю очередь) ГМО, дезинформации, генерируемой русской пропагандой с целью посеять раскол среди граждан и недоверие к власти в США и других западных демократиях.
Бесспорно, воззрения человека по любому научному вопросу могут подвергнуться политизации, что мы и видим прямо сегодня на примере коронавируса. Даже если эти воззрения не были изначально политическими и не следуют прямо из присущих человеку идеологических установок (свободный рынок, гражданские свободы и пр.), при некотором участии партийных манипуляторов (или иностранного вмешательства) мы оказываемся в мире, где ношение маски в дни эпидемии превращается в политическое заявление. И пока мы делимся на команды, даже эмпирическое знание становится законной мишенью при создании идентичности. К сожалению, именно это мы и наблюдаем на примере новейшего из видов антинауки – ковид-диссидентства.
Глава 8. Коронавирус и новые вызовы
В начале 2000 года президент ЮАР Табо Мбеки созвал совет экспертов для обсуждения проблемы ВИЧ и СПИДа. Тема важнейшая, поскольку в ЮАР уже почти 20 % взрослого населения – больше, чем где-либо в мире, – были инфицированы. После встречи президент уверенно объявил, что СПИД вызывает не вирус, а плохой иммунитет и его можно лечить чесноком, свеклой и лимонным соком. Сотни ученых в Южной Африке и во всем мире старались переубедить его, но он не внял их мольбам. Почему Мбеки не послушал ученых? Он верил в конспирологическую теорию о том, что с помощью антиретровирусных препаратов, таких как азидотимидин, Запад намеренно травит африканцев. Последствия неудивительны. К 2005 году в ЮАР от СПИДа умирало почти 900 человек в день. Согласно исследованию Гарвардской школы общественного здравоохранения, с 2000 по 2005 год по вине Мбеки, отрицавшего вирус, умерло 365 000 человек.
Наукоотрицание убивает. И особенно опасно, если антинаучные воззрения распространяет правительство. Именно это мы и наблюдаем сейчас в США относительно коронавируса. Пандемия COVID-19 – самый свежий пример наукоотрицания. Родившись на пустом месте в начале 2020 года, за несколько месяцев оно выросло в полноценную антинауку. Это дает нам возможность в реальном времени проверить гипотезу, что все виды наукоотрицания в основе своей одинаковы. Каждый день в газетах и по телевидению нам неустанно демонстрируют все пять схем антинаучного суждения. Акценты и характер заявлений ковид-диссидентов могут меняться, но общий эффект очевиден. Президент Трамп отрицает коронавирус, и миллионы последователей заражаются его наукоотрицанием.
«Это просто грипп». «Большинство выздоравливает». «Не надо паники». Переключая внимание на отдельные легкие случаи, ковидоотрицатели замалчивали риск серьезных осложнений и летального исхода, что привело к фатальной задержке в создании эффективного плана по борьбе с вирусом.
Вокруг COVID-19 возникло множество конспирологических теорий: от разговоров о «настоящей причине» или цели появления вируса и вопроса, в чьих интересах он был запущен, до полного отрицания самого явления. Вот несколько примеров: SARS-CoV-2 (вирус, вызывающий COVID-19) – это правительственная разработка для биологической войны с США; это часть стратегии «теневого правительства» по обрушению экономики как раз к выборам, на которых Трамп будет баллотироваться на второй срок; это замысел Билла Гейтса, который хочет уменьшить население Земли и вживить всем чипы, отслеживающие наши передвижения; вирус создала большая фарма, чтобы продать вакцину; врачи и ученые преувеличивают масштабы кризиса, чтобы привлечь внимание к своей работе; болезнь на самом деле вызывают антенны 5G (подобные верования спровоцировали акты вандализма в Британии и во всем мире); Центр по контролю и профилактике заболеваний искажает статистику смертности; пандемия каким-то образом выгодна доктору Энтони Фаучи, медицинскому советнику президента США; и, наконец, все это просто выдумки и в ковидных больницах никто не лежит. Последнее утверждение привело к появлению хештега #FilmYourHospital и множеству «расследований» граждан со смартфонами, штурмовавших приемные покои местных больниц с целью доказать, что пандемия – мистификация, потому что они не видели больных. (А с каких пор больных лечат в приемном покое?) Есть еще море других – зачастую противоречащих друг другу – теорий, причем некоторые люди верят сразу в несколько. Конечно, конспирология оживляется во времена кризисов, и в прежние пандемии мы тоже наблюдали ее рост. Это значит, что хотя теории заговора вызываются не исключительно пандемиями, но обычно их сопровождают.
Во время брифинга 23 апреля 2020 года президент Трамп опирался на самого ложного медицинского эксперта из возможных – на себя. Он утверждал, что от ковида, вероятно, можно лечиться и защищаться воздействием света и тепла, направленных «внутрь организма», либо приемом хлорки или других дезинфектантов. Перед этим он заявлял, что помочь от ковида может хлорохин, несмотря на то что клинические испытания показали бесполезность этого препарата. Впоследствии Трамп отмечал «выдающуюся» и «весьма впечатляющую» работу доктора Стеллы Иммануэль, которая утверждает, что короновирус лечится хлорохином, а маски не нужны. Выяснилось, что в круг медицинских воззрений доктора Иммануэль входит теория о возникновении гинекологических заболеваний (таких как кисты и эндометриоз) вследствие «сновидений о половых контактах с демонами и колдунами» и вера в то, что «ДНК инопланетян уже используется для лечения заболеваний», а «ученые готовят вакцину от религиозности».
27 февраля 2020 года Трамп опрометчиво заявил, что COVID-19 «пройдет в одночасье, как наваждение». К лету того года он уже повсюду трубил, что самая высокая заболеваемость отмечается в США лишь потому, что у нас люди чаще сдают анализы. Это доказуемо ложное утверждение, ведь, если Трамп прав, доля положительных результатов расти не должна.
«Почему ученые изменили свое мнение насчет масок?» «Почему вакцины все еще нет?» «Почему санитарные власти постоянно рекомендуют разные меры защиты и лечения?» Потому, разумеется, что со временем знания ученых расширяются и их воззрения меняются в соответствии с новыми данными. Научная работа – это кропотливый процесс проверки гипотез фактами в стремлении снизить неопределенность. Узнавая больше, ученые меняют взгляды. А для наукоотрицателя колебания ученых – лишний повод верить альтернативным теориям, не заботясь о том, насколько они подтверждаются фактами.