Мишка отскочил с колотящимся сердцем, схватившись за подаренный братом револьвер. Выдохнув и несколько успокоившись, он устыдился своево испуга и решительно свернул налево…
… заблудившись самым решительным образом.
— Штоб я ещё раз, — бухтел он себе под нос, пробираясь впотьмах по подземелью, — да без Егорки сунулся сюда? Да ни в жисть!
Услышав поскуливание, Мишка решительно двинулся в тут сторону, здраво рассудив, што ни одна собака не станет по своей воле забираться глубоко по землю. И стало быть, либо она там с хозяином, либо недалече выход на поверхность.
Пару раз споткнувшись о валяющиеся под ногой булыганы, да вляпавшись ногой в кучу говна, неоспоримо свидетельствовавшего о близости жилья, подросток пошёл медленней.
— Терпи, — услыхал он чуть погодя чей-то пьяненький голос, — я кому сказал — терпи!
И снова этот щенячий скулёж, от которого заходится сердце. Шаг…
… эта картина навсегда осталась в памяти Мишки.
За небедным столом — с самоваром, водками, баранками и колбасой, пировали несколько нищих. Скулил же ребёнок, мальчик лет шести. Стоя у края стола, он с белым от ужаса лицом смотрел на своих мучителей, но даже и не пытался вырваться из цепких пальцев. Только тоска да обречённость запредельная во всей его покорной фигурке.
Кривой старик с пропитым лицом потянул его за руку, и открыл краник самовара, обваривая кипятком тонкую ручку.
— Терпи, — ханжеским тоном сказал он дрожащему всем телом ребёнку, скулящему от нестерпимой боли и ужаса, — Господь терпел, и нам велел!
Крепко вцепившись в ребёнка, старик раздувал широкие ноздри, будто впитывая страдания. На лице ево появилось странное выражение…
— Лицо иму обвари, — пьяно сказал кривому старику один из калунов помоложе, — для жалостливости штоб!
Мишка сам не понял, как выдернул револьвер. Выстрелы во влажном подземелье прозвучали глухо. Дёрнулись ноги одного из нищих, пытающегося спрятаться за большим сундуком, и Пономарёнок, оскалившись совершенно безумно, добил его выстрелом в голову.
Чувствуя опустошение в душе и какую-то глубинную правильность своих действий, он перезарядил револьвер, тяжко дыша в пропахшем сгоревшим порохом воздухе подземелья.
— Пошли, — Пономарёнок протянул руку ребёнку, — я отведу тебя домой.
— У… тот заколебался, но дал руку, — у меня нет дома, я сирота.
— Теперь есть, — кривовато улыбнулся Мишка.
«— Дед уже старый, — подумал он со странной смесью цинизма и жалости, — тово и гляди помрёт. А так… глядишь, и поживёт ещё, коли будет о ком заботиться. И етот, мелкий… братом будет!»
Глава 8
Не отпуская руки найдёныша, Мишка добрался-таки до выхода из трущоб, и спорым шагом направился к ближайшему трактиру, который можно с натяжкой назвать пристойным, поглядывая тревожно на дрожащего всем телом мальчика.
— Мне б сметанки, — он протянул полтину до полусмерти замотанному трактирному мальчику, встретившему ево у двери, — и тряпицу чистую, перевязать.
— Сию… — начал было мальчишка сонно, натянув на веснушчатое, будто засиженное мухами лицо, несколько щербатую, но несомненно вежественную улыбку, — ба-атюшки! Пров Василич, Пров Василич!
Лавируя меж пустыми столами, он унёсся в сторону кухни, откуда навстречу вышел немолодой повар, вытирая на ходу руки о фартук.
— Чевой ето расшумелся, паскуда мелкая? — отеческий подзатыльник, от которого только клацнули молочные зубы ничуть не смутившегося таким приёмом мальчишки.
— С ожогом тута, сметаны просют и тряпицу чистую.
Повар мигом подобрался, и…
— Охти Божечки, — несколько секунд спустя причитал он, разглядывая тонкую ручку, на глазах покрывающуюся пузырями, — сейчас, сейчас…
Найдёныш был затащен на жаркую кухню, раздет догола с молчаливого разрешения Мишки, и тщательно осмотрен на предмет других повреждений, коих оказалось немало. Синяки, следы ремня и розог, ожоги от цигарок и какие-то странные кровоподтёки на теле, будто бы ево щипали с подвывертом.
— Охти… — повторил повар тоном одновременно жалостливым и зверским до предела, и тут же рявкнул столпившимся кухарям, — а вы чево встали?!
— Не серчай, Пров Василич, — не пугаясь, отозвался один из них, — чичас водички тёплой принесу, обмыть, а потом уже и сметану.
— Чево стоишь-то, ирод!? Живей!
— Я… — начал было Мишка, но тут же спрятал полтину назад. Нельзя обижать людей!
Несколько минут спустя найдёныш был вымыт, обмазан и перевязан везде, где токмо и возможно, а Пров Василич перестал хлопотать наконец, и внимательно глянул на подростка.
— Так… — дёрнул плечом Мишка в ответ, — братом будет.
Вздохнув прерывисто, повар перекрестил их, и долго молчал, глядя из дверей вслед удаляющимся к солнцу фигурам.
— А вы чево встали?! — вызверился он на работников, обнаружив их наконец рядом с собой, откровенно бездельничающими, — На кухню, живо!
Щедро раздавая тычки и оплеухи, он снова превратился в тирана.
Поглядев на найдёныша и поймав ответный робкий взгляд васильковых глаз, Мишка задумался ненадолго, и вытащил сперва полтину, а потом и все невеликие деньги, што у него были с собой. Пересчитав, он решительно направился к извозчикам. До Замоскворечья, где живёт дед, не близко, малой не дойдёт, тем паче в таком состоянии.
— … явился? — дядюшка, надёжно уперевшись в утоптанную землю двора крепкими ногами в добротных юфтевых сапогах и сцепив руки перед собой, вперил в Мишку неласковый взгляд, не пуская в дом, — Никак нужны стали?
Надтреснутый баритон полон яда, раздражения и… глухой тоски, даже какой-то мольбы. Увы… по малолетству и застарелой обиде за родителей Мишка не готов к примирению.
— Обхожусь, — оскалил кипенно белые зубы подросток, — в подмастерья портняжные вышел, да не твоими заботами. Деда позови. Ну! Скажи — внука ему нашёл.
— Да ты… — дядюшка смерил ево взглядом, потом перевёл глаза на малыша. Судорога исказила заросшее бородой лицо… иль показалось?
Мужчина без лишних слов скрылся в доме, шуганув любопытствующих домашних, и парой минут спустя на крыльцо вышел ветхий старик в старообрядческой поддёвке, щурящийся подслеповато на внука.
— Дед, — колючий, кинжально щетинившийся подросток куда-то пропал, и старика обнял любящий внук, тяжело дышащий и смаргивающий слёзы.
— Я… вот, — отстранившись, — Мишка присел рядом с найдёнышем, — внука тебе нашёл, воспитывать. Со мной у тебя здоровски вышло, так вот решил ишшо воспитанника тебе найти.
— Как тебя зовут хоть? — спохватился подросток, наклонившись к малышу.
— Дармоед, — робко отозвался тот, глядя на нево через непролитые в глазах слёзы, — а ишшо Нахлебник.
И будто мороз от этих слов — до самых костей. А ребёнок застеснялся и заробел от внимания взрослых. Опаска в глазах, а ну как што не то сказал? Не так? И сжался.
— В приюте сказали, пока не запродали дядьке Никифору в нищую учёбу, што я Филипп, — выпалил он с облегчением и улыбнулся робко.
— Филиппок, значица, — старик неожиданно легко присёл перед малышом, — ну здравствуй, внучек.
— Дед? — распахнул тот глазёнки, — Де-да… я знал! Знал! Завсегда, што ты найдёшь меня!
Несколько коротеньких шажков, и ребёнок врезался в старика. Тонкие ручки обхватили старческую шею, и старик, чуть помедлив, обнял ево в ответ. Уткнувшись в седую бороду, мальчик ревел, несвязно обещая стать самым-самым, только штобы дед завсегда рядом! И столько счастья сиротского было в этих слезах…
Получасом позже в горнице собрались все домашние, и Мишка негромко, штобы не разбудить заснувшево на коленях у найденново деда Филипка, рассказывал сокращённую версию произошедшево.
— Дело богоугодное, — выслушав молча рассказ, перекрестился дядька после раздумчивого молчанья, придавив взглядом домашних, — выправим документы, и станет наша семья чуточку больше.
И будто гнёт тяжкий с плеч спал, даже и дышать легче стало. Разговор было пошёл живее, и казалось бы — вот он, повод примириться…
… но нет. Подростковый максимализм и обида на умерших родителей, отрезанных в своё время от семьи. А ведь могли бы жить, если бы не… Просто в нужное время не оказалось рядом тех, кто готов помочь
… и начётническая упёртость главы семейства, привыкшего держать домашних в кулаке, ломая их «хочу» через своё понимание «надо».
Так и разошлись — с глухой тоской и обидой. Не примирились. Не в этот раз.
Срезая по дворам где-то можно, Пономарёнок торопился вернуться в мастерскую. Волнуются небось! Сунулся на Хитровку, да и запропал, тут небось любой заволнуется!
И чорт ево дёрнул пойти…
Мишка мысленно одёрнул себя — нет, никак не чорт! Ангел нашептал, не иначе! Братика нашёл, пусть даже и такой ценой.
«— А вот ни жалею! — вспоминая убитых, ожесточённо думал он, будто ведя диалог с кем-то неведомым, — Потому как не люди это, ни разочка не люди! Бесы в человеческом обличии, вот ей-ей!»
Ближе к дому он совсем заспешил, потеряв всякую осторожность.
Тяжёлый толчок в спину… и сильные руки, подхватившие ево накрепко, вывернув локти за спиной. Мишка забился пытаясь вырваться, безуспешно лягаясь ногами.
— Етот? — хрипло поинтересовался похититель.
— Ён самый! — Подростка обдало запахами нечистого, давно немытого тела, водки и табака, — Рази упёр имущество наше самодвижимое, то стал быть, сам таким станет, хе-хе! Ручки-ножки поломаем, язычок подрежем, и будет христарадничать до нескорой смертушки! Хе-хе…
Поняв, какая судьба ево ждёт, Пономарёнок рванулся изо всех сил… и ничево не добился.
— Шустрый, — со смешком в голове сказал похититель, и подростка приподняли в воздух, выворачивая руки, как на дыбе.
— По… — тяжёлый удар вбил слова назад в лёгкие, и подросток обвис, плавая полуобморочно в боли и нехватке воздуха.
Внезапно хватка ослабла, и Мишка, несмотря на проваливающее в небытие сознание, собрался с силами и рванулся… Вырвался!
Приставленный к боку громилы револьвер кашлянул почти беззвучно… но тот уже заваливался вперёд, закатив остекленевшие глаза.