Отрочество 2 — страница 47 из 60

— В Одессу не успел приехать, как ещё нагнали, да-с… Ну и в Одессе, тут уже разный народец подоспел, потому как репутация!

— Вижу, — вздохнул Евгений Яковлевич, пристально разглядывая пресловутый «разный народец», ощутив внезапно холодок в кармане. Машинально охлопав его, он кашлянул смущённо и достал портсигар, якобы его и искал.

— Благодарю, — не чинясь, Гиляровский взял предложенную папиросу и прикурил, окутавшись клубом ароматного дыма, — я всё больше нюхательный, но иногда и не прочь побаловаться. Местный табачок?

— Верно, — подтвердил благодушно Максимов, — буры заядлые курильщики, а в здешних благодатных краях знатный табак вызревает! Ничуть, скажу я вам, не хуже кубинского.

— Вы не тревожьтесь, — заметив взгляд подполковника на новоприбывших, отозвался Гиляровский, — народец здесь всякий есть, это верно. Но не совсем уж… хм, всякой твари по паре. Откровенных тварей и тварюшек отсеяли сразу — есть, знаете ли, чутьё на подобную публику. Да и знаю я одесситов, а они меня. Если кто и помышляет чем, то разве што аферами и честной контрабандой.

— Честной, — поперхнувшись дымком, качнул головой Евгений Яковлевич, несколько успокоенный словами старого знакомого.

— Да, — расправил плечи Гиляровский, — и контрабанда может быть честной! Если бы…

— Господь с вами, Владимир Алексеевич! — замахал на него руками Максимов, — Помню я вашу позицию по этому вопросу, помню! Не согласен — да, есть такое, но помню.

— До самого конца войны пообещали держать в узде свои наклонности! — стукнул себя в выпяченную грудь Владимир Алексеевич.

— Хм… я так понимаю, по окончанию оной они развернутся? — иронически поинтересовался собеседник, приподняв слегка бровь и выпуская дым колечками.

— Разумеется! — будто бы даже удивился Гиляровский, — Но уверяю вас, государству они будут на пользу!

— Сложно с этим согласиться, — дёрнул головой Максимов.

— Евгений Яковлевич, голубчик! — Гиляровский аж руками всплеснул от переизбытка экспрессии, — Вы же бывший жандарм, и забыли азы своей профессии?! При любых раскладах настоящего мира здесь не видать ещё с десяток лет! Даже при полнейшей победе буров можно ожидать как минимум торговой блокады со стороны Британии, а мне ли вам говорить, как важны в такой ситуации становятся люди, способные провести утлые челны с контрабандой мимо сторожевых катеров?!

— М-да… уели, — согласился Максимов с улыбкой, — привык мыслить имперскими категориями.

— Только, изволите видеть, — Гиляровский тщетно попытался сделать виноватый вид, в то время как его распирало от гордости, — есть небольшая закавыка! Молодцы сии решили выбрать своим командиром меня.

Он развёл руками, и в светлой просторной комнате вмиг стало тесно. На усатом его лице через виноватый вид проступала довольная улыбка, комкаемая в гримасах скромности.

— Не вижу никаких проблем, Владимир Алексеевич, — благосклонно кивнул подполковник, — военный опыт у вас есть, тем более и воевали в пластунах. Я так понимаю, планируете вспомнить былое?

— Безусловно, — крутанул ус Гиляровский, — да и народ подобрался самый подходящий!

— Где остановились, — поинтересовался Максимов, — в чём нуждаетесь?

— Не извольте беспокоиться, Бляйшман озаботился, — отмахнулся Гиляровский, как от чего-то несущественного, и подполковник только крякнул, крутнув шеей. Ледисмит никак не изобилует свободными квартирами, несмотря на исход большинства жителей, — с полным пансионом на ближайшую неделю. Я вещи в свои комнаты закинул, ванну принял, побрился, да и сразу к вам.

«— Комнаты, ванна…» — Максимов почувствовал себя несколько уязвлённым. Подумать только — он, один из первых людей в гарнизоне, с трудом нашёл себе жили с достойными условиями, а тут какой-то Бляйшман…

Выбросив из головы охранительскую неприязнь к мятежному бывшему подданному, развернувшемуся на чужбине излишне широко, он подвинул к себе чернильницу и выписал Гиляровскому пропуск и документы ассистент-фельдкорнета.

— В ближайшую неделю-две побудет со своими людьми в городе, — деловито сказал Максимов, вручая бумаги, — Немного муштры и знакомства с африканскими реалиями вам не помешает.

— Угу… — рассеянно отозвался Владимир Алексеевич, с любопытством изучая документы, — а… мальчишки мои где? Соскучился, знаете ли…

* * *

Начало темнеть, и темнокожий босой официант прошёлся по залу ресторана, зажигая керосиновые лампы с видом человека, на которого возложена великая миссия.

— Масса, — извиняющимся тоном сказал он, приблизившись к нашему столу и снимая висящую над ней лампу. Сосредоточено пыхтя, подкрутил фитиль и достал из кармана белоснежного фартука массивную зажигалку. Крутанулось колёсико о кремень, и в белках глаз чернокожего служителя отразились огоньки пламени.

— Масса, — улыбнулся он с видом человека, выполнившего не иначе, как важный религиозный ритуал, и удалился наконец камергерской походкой.

— А у меня таких две сотни, — с тоской сказал Корнейчук, мельком глянув вслед служителю, зябка поёжившись от наступающей ночной прохлады и накинув на плечи куртку. Некоторое время молчали, наслаждаясь местной выпечкой с молоком, и глядя на пляшущих у огня ночных мотыльков.

Защитная сетка не даёт им обжечься о горячее стекло, но среди этой причудливой мохнокрылой братии нашлись свои хищники, и на наших глазах разыгрываются полные драматизма сцены. Чуть погодя под высокими потолками заметались маленькие летучие мышки, стремительными тенями появляющиеся и исчезающие. Этакие соколы ночи, страшненькие и притягательные одновременно.

— Забавно, — безразличным голосом сказал Николай, прикрыв ладонью кружку с молоком от насекомых, — я думал, что когда стану взрослым, то непременно буду курить трубку и пить вино.

— Не хочется?

— Не-а! — мотнул он головой и усмехнулся, — пара боёв, и приходит понимание, что не хочу ни под кого подстраиваться.

— Хер, положенный на мнение окружающих, обеспечивает спокойную и счастливую жизнь[68], — вылезло у меня.

Коля расхохотался, утирая слёзы, и очень скоро вся наша вялая умственная усталость ушла, как и не было. Послышались шуточки в одесском стиле, и на смех начали было оборачиваться посетители, но заприметив за столом четырёх офицеров, лезть с приятельством не стали.

— Как дела в Южной Родезии? — поинтересовался я у Николая. Тот фыркнул и некоторое время молчал.

— Каша, — сказал он наконец неохотно, — матебеле и ндебеле восстали, но вояки из них… сами знаете. В девяносто втором матабеле, имея восемьдесят тысяч копейщиков и двадцать тысяч стрелков, вооружённых современным на тот момент огнестрельным оружием, были наголову разгромлены на своей территории. Противники — семьсот пятьдесят человек родезийской полиции, и около тысячи белых ополченцев.

— Прямая граница с германскими колониями, — веско добавил Мишка, с неохотой отодвигая от себя не лезущую уже выпечку, — и здесь уже начинается большая политика. Ба-альшой такой пряник перед носом кайзера и германских промышленников! Южная Родезия де юре не относится к землям Великобритании, а является владениями Британской Южно-Африканской Компании Родса.

— Частная собственность британских граждан священна, — дополнил я, — но всё-таки меняя священна, чем земли Короны.

— Угу, — кивнул Понмарёнок, откинувшись на спинку стула и широко зевая, — не факт, што буры смогут переварить национализированные компании Родса и иже с ним на землях Трансвааля, а тут кусок куда как побольше. Для элементарного развития придётся допускать иностранный капитал, смекаешь?

— О как, — сусликом замер Чиж, — это што… война?

— Ну… война или нет, это не нам решать, — рассудительно ответил Мишка, — но по мне — если будет большая драчка, то лучше пусть европейские государства за колонии дерутся. Здесь, а не там, не дома. В колониальные войны нас если и втащат, то разве што краешком. Не по нашим зубам пирог!

Ресторан начал заполняться, и причудливые тени заплясали колдовские пляски, изгибаясь под невероятными углами. Начали подходить знакомцы на поздороваться и перемолвиться парой слов, и разговор за большую политику пришлось прервать.

Сперва от нас оторвали Мишку по штабным делам. Раз, да два… и вот за соседним столиком фельдкорнет Пономарёнок проводит импровизированное то ли совещание, то ли штабные игры.

Санька выцепился как художник. Очень вежливый член фольксраада, приехавший в Ледисмит по делам, клещом вцепился в брата, уговариваясь о работе.

Накинул куртку, и разом стало тёплышко и славно, такое себе уютное гнёздышко посреди многолюдной и странной африканской ночи. Пришли тягучие мысли о том, што помимо Германии в земли Южной Родезии непременно должна вцепиться и Франция, потому как куш слишком велик. И буры, если не дураки, должны добиваться совместного протектората этих стран.

Франция больше тяготеет не к Англии даже, а против Германии, захватившей не так давно Эльзас и Лотарингию, но… можно. Даже если не вцепится в родезийские ресурсы, соблазнившись британскими посулами на иной кус, то всё равно — время! Договориться промышленникам и дипломатам, когда на кону такой куш, будет ох как непросто!

Пять-семь лет отыграть, пока серьёзные игроки делят добычу, сварятся из-за территорий и зон влияния. А за эти годы много можно успеть… да хотя бы — подготовиться к грядущей войне!

Будет у буров разумная иммиграционная политика и взрывное развитие промышленности и экономики, вполне достижимое при таких колоссальных ресурсах, смогут выстоять. Не выиграть… но хотя бы проиграть с наименьшими территориальными и человеческими потерями. А может быть…

Тряхнув головой, выбил из головы геополитические глупости. Как там у великого поэта? А… каждый мнит себя поэтом, видя бой со стороны[69]!

— … матабеле с бечуанами сцепились, — глуховато рассказывает Коля, чуть наклонившись вперёд. — В последней войне тсвана