Стараясь абстрагироваться, изучаю ситуацию, и голоса штабных вроде как и доносятся, но будто через толщу воды, искажаясь до полной неузнаваемости.
— Ага… — делаю себе пометочку, потом вторую… черкаю карандашом по предоставленной карте, наконец разгибаюсь…
… и удивлённо гляжу на солнце, давно перевалившее за полдень, а потом и пустой кувшин воды рядом со мной. Ага, брат позаботился, а я и не помню…
Встал, потянувшись всем своим затёкшим телом, и направился к штабным на заклание.
— По грузам есть несколько идей, из Палестины ещё, — пустив записи по рукам, начинаю рассказывать о сложной схеме движения грузов из Палестины. Тот случай, когда не хочется мараться о прямую контрабанду, но использовать лазейки в законах не только можно, но и нужно.
В тех диковатых краях сложилась интереснейшая ситуация, когда формально тамошние земли находятся под юрисдикцией Османской империи, но с превеликими исключениями. Сеттельменты[73], всевозможные уступки мелким вождям — как де-юре, так и де-факто. Переплетённые интересы Британии, Франции, Германии… не говоря уже об Османской империи, Персии и племенных вождях, контролирующих важный оазис.
Сперва — чистой воды любопытство, а потом на любопытство легла прибыль от торговли антиквариатом и поделками обитающих там племён. Юридические лазейки переплелись с каким-никаким, но знанием политической системы тех мест, и в голове начали рождаться разнообразные схемы. Чаще — абсолютно бесполезные, но иногда и действенные.
— Ага, ага… забормотал Бляйшман, цепко схватив бумаги и дальнозорко отставив их от себя, — а я-то гадал! Да, это изящней традиционных наработок, а это… Нет, к сожалению нет — времени не хватит на выстраиванье схемы. Но интересно… влезть можно?
— Плюс два процента в Африканской транспортной компании.
Некоторое время меряемся взглядами, потом слышу вздох, нижняя губа печально обвисает, и мне становится стыдно за обдирание на деньги такого хорошего человека. Быстро борю это нехорошее чувство, и Фима наконец кивает, печально обвиснув носом и щеками.
— Ф-фу… — выдохнул он, — голова, а?! Посидел молодой человек несколько часов, и наша логистическая проблема стала чуть менее проблемной!
— Большая часть наработок, увы — рассчитана только на мелкие партии товара, или же требует наличия времени, — поясняю я, — но всё-таки вписал их. Быть может, вы сможете как-то поправить мои схемы под нынешнюю ситуацию.
— Сможем, сможем, — Фима выдернул бумаги у Вильбуа-Морейля, ошалевшего от такой непринуждённости, и начал вчитываться ещё раз, — ага…
— И… — останавливаюсь в нерешительности, — я тут подумал…
— Так, — рядом материализовался Мишка, плотно сжимая поднятый кулак, отчего затих всякий шум. Однако…
— Нам ведь нужно не просто штурмовать подготовленные позиции, а желательно как-то выманить их, верно?
— Верно, — доброжелательно отозвался Сниман, нутром почуяв интересное для карьеры.
— А если нам воспользоваться той же логистикой и изобразить подготовку к обороне? Глядите… — подошёл к обычной школьной доске, подвешенной на ветвях жакаранды, и мелом изобразил примитивный чертёж Дурбана и Ледисмита.
— Наши войска, опираясь на Ледисмит, как на опорный пункт, препятствуют нормальному продвижению британских войск вглубь континента.
— Недостаточно, — буркнул француз, и хотел было сказать ещё што-то, но замолк, покосившись выразительно в сторону буров. Ну да, ну да… в первые недели войны буры имели все шансы занять Дурбан без боя, но то ли от нерешительности командующего, то ли надеясь на решение конфликта дипломатическим путём, не стали.
— Если, — провожу линию от Ледисмита к Дурбану, останавливаясь на полпути, — наши войска выстроят оборонительную линию чуть ближе, это сильно усложнит позицию британцев?
— Существенно, — медленно сказал Бота, но… — а-а! Обозначить?!
— Да! Заказать шанцевый инструмент, партии… ну не знаю… землекопов… есть такие?
— Всё есть, — Сниман азартно подался вперёд, грызя трубку крепкими зубами.
— Я так понимаю, — гляжу на европейца, — идея блокирования британцев не только осуществима, но и имеет ряд выгод?
— Можно существенно затянуть войну, — согласился он, задумчиво глядя на меня, — Такая половинчатость вполне в традициях буров, да простят меня присутствующие, да и с политической точки зрения несёт ряд выгод. Затягивание войны менее выгодно захвата Дурбана, но даёт возможность как-то отреагировать на ситуацию европейским государствам.
— Изображая подготовку к блокаде, выманиваем бриттов из Дурбана, — оживился Бота, — А войска, засевшие в осаде, и войска, приготовившиеся атаковать, но перехваченные на марше, это совсем разные войска…
Буры переглянулись, перевели взгляд на меня, и понятливый адъютант притащил поближе тот полотняный стульчик. Опустив на него зад, я понял, што отсижу его сегодня, как никогда, пусть даже сугубо в метафизическом смысле.
Сколько в тот день было издано приказов, отправлено писем и телеграмм, знают только адъютанты, ведущие такой подсчёт. Разошлись, когда начало уже темнеть, хотя Вильбуа-Морейль с Максимовым и пытались было закрыть все дела, но… буры. Основательность и неспешность этого народа не всегда к месту.
Каких-то великих откровений я в тот день больше не делал, да и по совести — сырая моя идея никак не тянет на откровение, тем паче великое. Её быстро и весьма основательно переделали под текущий момент, оставив де-факто только суть — выманивание британцев из Дурбана.
Но «стучались в дурака» буры в тот день частенько. И вроде как даже с толком, по крайней мере — не прогнали.
А вот по логистике — таки да! Горжусь собой и нами! Мы с Бляйшманом и привлечённым железнодорожником-голландцем, которого пришлось посвятить в тайну, перерешали кучу задач, и кажется — удачно. Железнодорожник нервничал, потел, переживал за свою нейтральность, но обещание тайны, а если што — гражданства и денег, примирило его с прямым участием в войне.
Буры разошлись, и мы немножечко, но выдохнули. Оказывается, всё это время мы немножечко, но втягивали животы и расправляли плечи в присутствии генералов, в том числе психологически. А когда такое немножко, но целый день, оно сильно выматывает.
— Ой вэй, — вздохнул дядя Фима, растягивая сюртук в стороны, — мине опять стало меньше! Шо скажет Эстер, когда мы снова да, я таки и не знаю!
— Да! — он обернулся на нас с Мишкой, — Мальчики, я не знаю за ваши планы, но сегодня они меняются за ужин со мной! Давайте кафра за Санечкой, и снова — как раньше!
За ужином была еда, едва и ещё раз еда — даже и молча, настолько устали! Даже Саня — ему сперва все дела по отряду за моим неимением решать пришлось, а потом рисовать плакаты для агитации, а это не только работа, но и куча споров впополам с творчеством.
Мы трое, дядя Фима с Ёсиком, Ицхак Габбай, и тишина, а?! К десерту немножечко отдохнули, особенно дядя Фима.
— Вот, — мотанул он головой на Ёсика, — вторым секретарём взял, Ицхак в одиночку с таким объёмом не справляется. И не вздыхай мине и нам!
— Он думал, — пожаловался дядя Фима, — шо если приехал, такой весь красивый и почти образованный, я его сразу адъютантом возьму, с большим званием через родство! И будет он скакать по Африке с саблей и ружжом, совершая красивые подвиги и позируя для газет. А пока напозировался только на дизентирию!
Ёсик вздохнул и отмолчался так красноречиво, што я преисполнился сочувствия.
— Я бы тоже так думал, — ответил дяде Фиме солидно, накладывая себе чуть-чуть ещё печенек через немогу, но вкусно, — если бы имел образование, но не имел нехорошего жизненного опыта. Сейчас, на базу образования, ляжет вся эта гадотная война, и будет Ёся к её окончанию бравым интендантом с суровым взглядом и хорошими знакомствами.
— Вот! — поднял палец компаньон, — Слушай и мотай! Подвиги, они всё больше сами совершаются, помимо желания, ты уж поверь моему и нашему опыту!
Мы втроём согласно закивали, и очень даже выразительно. Ёся хмыкнул еле слышно, но приободрился, и стал ждать подвигов, которые сами.
«— Здравствуй, дражайшая супруга моя, Агриппина! Пишить тибе собственноручно супружник твой Серафим, из-за далёково моря-окияну, из самой Афреки.
Дотоптался када до Адесы, то грех за враки на душиньку брать ни стану — хорошо там, тёплышко. Жидовки, шта миня встретили Игоровы, бабы добрые, даром шта христапродавки. На работу устроили, с комнатой памагли, слова плахова проних ни скажу!
Работа тяжкая, но для миня по силам и уму, потому как справный мужик, а не прощилыга какой. Мужики здеся шутковать любят, но когда узнают про Сенцово и Игора с Санькой, а ищо про жидовок тех, то сразу в приятели набиваются. Ну и я не плошал, блюл себя за всех Сенцовских.
Тока мастер в порту, он миня сразу нивозлюбил, и начал гнобить за политику, подводить под каторгу иль увальнение. А я жа мужик справный, и терпеть такое невмочно, ну и по уху ему, а потом на пароход миня взял грек здешний — Коста, то бишь на русскам Констатин. Справный тожи мужик, но на здешний тока Адеский лад.
И доплыли мы с ним и ищё с другими многими до самой Афреки, воевать за Христа и против Нагличан. Воюем мы навроде пластунов, и я такой ухватистый оказался, што Синцовских всех прославляю.
На довольствии стоим денежном, хлебном и ином, а ишо трофеи бывают. Посылаю тибе, дражайшая супруга моя, девять гиней, а ишо шестнадцать фунтов и часы золотые две пары, одни даже целые. Ишо перстень сиребряный, мидалонов два, один который золотой…»
Услыхав про деньги, женщина спешно положила письмо, и трясущимися руками вскрыла засургученный пакет, лежавший до того в сторонке. На скоблённый дощатый стол вывалился кисет, тяжко звякнув металлом.
— Сходится, — помертвело сказала она, пересчитав, и глядя вокруг дикими глазами, — сподобил Господь…
— Гля-кось! — выдохнул восторженно маленький сынишка, ухвативший фотографическую карточку, также вытряхнутую из пакета, — Папка!