Но особенно Сергей гордился тем, что обучил своему ремеслу своих братьев Андрея и Александра.
Но было у него и много других учеников.
В семье и доме родителей мужа они прожили почти десять лет, пока этой зимой не отделились и перешли в свой дом, хотя Сергею покидать отчий дом очень не хотелось. Да и его родители были для Нины, как родные отец и мать. Она их любила и жалела, как своих собственных. И они её уважали и очень любили, как родную дочь.
Поэтому, провожая семью сына на новое место жительство, они плакали и жалели их. Но делать было нечего. Ведь естественно росли семьи и Сергея и его братьев.
Сначала Сергей Иванович накопил из своей зарплаты сумму, необходимую для выкупа у Савиновых, которых в деревне прозывали по девичьей фамилии дочери прежних хозяев – Зикелевых, и переехавших на родину мужа в Кулебаки, ветхий дом и запущенный участок, сразу переехав туда. Постепенно они сделали минимальный ремонт и стали жить в этом доме, сразу начав копить деньги на строительство нового дома. Однако в дополнение к выделенным им при отделении корове, овцам, гусям и курам, они купили лошадь и стали приобретать стройматериалы.
Их новый дом строили Дмитрий Лакеев, глухонемой Алексей Груздев и Григорий Калачёв со своим свояком.
В это время Сергея Ивановича уговорили перейти работать бухгалтером в Арефинскую шапочную артель. Поэтому всю рабочую неделю его опять не было дома. И Нине Васильевне приходилось одной строить дом вместе с плотниками. Для фундамента она сначала возила камни с полей и речек, а потом и кирпич с фабрики. Но потом, как беременная только присматривала за работой.
И как только дом был готов, Нина Васильевна родила сына Александра.
Но ей всё равно не было покоя от привязавшейся к ней свекрови Евдокии Ивановны. Она родилась в Киеве в 1879 году, а вышла замуж за Ивана Яковлевича Комарова в 1897 году, родив тринадцать детей, из которых выжили лишь пятеро: Прасковья, Сергей, Андрей, Александр и Наталья.
– «Нина! Приди, помой мне пол с песком, как раньше! После твоего мытья мне легко было мыть. Настя так не может» – ненароком жаловалась она на жену среднего сына Андрея.
И Нина шла в их дом и натирала пол.
– «Ну-ка! … Как хорошо такой промытый пол после мыть!?» – радостно повторила Евдокия Ивановна.
Нина давно знала, что у её свекрови всегда было много работы, а две другие снохи помогали ей плохо. А иногда свекровь просила Нину помочь ей и в интимных делах.
– «Нин, хочу к тебе прийти, поискаться!» – бывало, по привычке просила она любимую невестку поискать в её голове вшей и гнид.
Захаживал в гости к сыну и Иван Яковлевич. Он не только любил старшую невестку, но и ценил и уважал, лишь однажды дав маху.
Во время ужина у сына он сделал Нине замечание за то, что она очень резко дёрнула, опустившуюся ей на спину гирьку от часов:
– «Ты что так сильно дёргаешь?!» – по прежней домашней привычке громко вскричал, знающий толк в тонкой механике, свёкор.
– «Отец, ты так на Нину не кричи! Чтобы я не слыхал больше!» – бурно отреагировал обиженный Сергей.
– «Серёж! Да отец и не хотел на меня кричать, у него так громко случайно получилось!» – смягчила Нина ситуацию.
– «Как он за тебя!?» – миролюбиво спросил её свёкор, якобы извиняясь.
И больше он никогда не повышал на Нину голос, позже периодически вспоминая этот случай, понимая, как сын ценит свою жену.
А Сергей не любил, когда Нины долго не было дома, направляясь разыскивать её сам, или посылая за нею детей.
И когда Нине Васильевне, как хорошо поющей и играющей на шести музыкальных инструментах, предложили поучаствовать в организованном в их клубе музыкальном кружке, муж отказал просителям:
– «Я не могу её пустить. Я не могу без неё. А ей надо будет ходить на репетиции!».
Но самой главной задачей Нины было шитьё.
Зимой мастерица обшивала не только свою семью, включая родителей, но и шила для жившей в Казаково семьи Прасковьи – старшей сестры Сергея, бывшей замужем за Василием Павловичем Черноносовым, и имевшей пятерых детей.
Им помогали не только одеждой, но и мукой и дровами.
– «Их надо сюда взять!» – предложил их общий отец Иван Яковлевич.
И вяли – перевезли Пашу без мужа, но с детьми в Верхнюю Берёзовку. Теперь их было проще снабжать. А те привыкли на чужие средства жить и всё надеялись на помощь.
Более того, когда племянники подросли, Сергей Иванович Комаров спросил жену Нину:
– «Я буду детям платить! Можно?».
– «Давно б платил, а мне не говорил! – ответила Нина Васильевна.
И он стал давать им денежную помощь по 50 рублей в месяц.
И те привыкли. К тому же сама очень ленивая мать не могла приучить своих детей трудиться и обеспечивать себя.
А когда в 1944 году Сергей Иванович умер, то Паша причитала:
– «Кто нам теперь платить будет-то?!».
И эта помощь прервалась, надолго вызвав у членов семьи Черноносовых большую обиду на семью Комаровых. Из-за безысходности в семье Прасковьи начались раздоры, доходящие до драк с детьми. И всё закончилось для их матери весьма печально. Длительное время находясь в депрессии, она в итоге в 1950 году ушла из жизни не по-людски, повесилась. Но ещё раньше, сначала в начале зимы 1937 года от желчнокаменной болезни умерла свекровь Нины Евдокия Ивановна Комарова, а в 1945 году от паралича умерла её мать – Александра Петровна Ерёмина, которая тоже была похоронена в Берёзовке.
А во время Великой отечественной войны погибли и два брата Сергея Ивановича: Александр и Андрей. Вдовец Иван Яковлевич переживал смерть этой дочери, как четырнадцать лет назад переживал смерть внука Шурика, тринадцать лет назад – смерть жены, а позже в войну и гибель своих сыновей, опять сразу резко сдав здоровьем.
Он уже не мог сам заготавливать дрова, поэтому возил с лесопилки стружку и ею топил русскую печь, готовя себе кое-что.
А когда он стал ещё старше, а сил стало ещё меньше, то ходил к Нине и просил её помыть ему пол, постирать и приготовить еду. И Нина ходила к нему, пекла пресняки, которые тот очень любил, стирала, прибиралась и мыла полы.
А в баню он ходил к Нине и иногда спал в её доме на печи.
Когда же свёкор совсем постарел, и ему стало трудно одному всё делать, Нина Васильевна предложила ему:
– «Тятенька, а ты давай живи у меня!».
– «Нет! Мне всё у себя дома напоминает, как я жил и всё мне представляется, будто я и сейчас живу, как раньше» – не соглашался он.
И Нине приходилось убираться у него и готовить еду. А когда он совершенно ослаб, то поделился с любимой снохой своей заботой о внучке от младшего сына:
– «Нина! Я ведь жалею Раю! Я ей должен всё своё оставить!».
– «Правильно! Всё ей, конечно!» – согласилась Нина.
А в эти послевоенные годы вдова Нина Васильевна жила с младшим сыном Евгением. Остальные дети жили уже отдельно.
И она не раз говорила и показывала младшему сыну Евгению все достижения их колхоза, которые тот добился с помощью и по инициативе его отца Сергея Ивановича Комарова.
Это были магазины, артель, мельница, клуб, школа в здании церкви и отделение Казаковского сельпо.
Но кроме этого важным достижением Сергея Ивановича Комарова было окончание ещё в 1937 году его женой Ниной Васильевной, имевшей всего три класса начальной школы, вечерней семилетней школы, в которую по настоянию мужа она поступила ещё в 1934 году.
И Женя по праву гордился отцом, и особенно, что он тоже Комаров.
А его мать ежедневно работала в колхозе.
И Женя, видя, как маме тяжело, спрашивал её:
– «Опять грузить картошку уходишь?».
– «Да! Иначе заставят!» – отвечала мать.
А когда внучка Ивана Яковлевича – Нина Черноносова, после смерти матери и отъезда братьев и сестёр, осталась одна в их доме, раньше принадлежавшем Стокашковым, крыша которого прохудилась, Нина Васильевна предложила свёкру:
– «Знаешь что? Возьми Нинку Черноносову к себе. Ты один и она одна!».
– «Я их всех ненавижу, не люблю! Как я буду её звать-то?» – не согласился он.
Нина Васильевна продолжала ходить к свёкру и помогать ему по хозяйству, периодически напоминая ему о своём предложении постоянно жить у неё.
Но тот пока всё не соглашался.
– «Мне здесь всё родное, всё в глазах, всё вспоминаю» – объяснял он.
– «Ну, что ж, как хочешь!».
– «А как я Нинку звать-то буду?» – однажды всё же заинтересовался Иван Яковлевич.
– «Вот так. Выйди на своё крыльцо, когда она из артели пойдёт, и махни ей рукой!».
Иван Яковлевич так и сделал, взмахом руки позвав свою внучку, возвращавшуюся с работы из артели, где она лачила черенки. И Нина со своего крыльца видела это.
Этим же вечером внучка переехала к деду, и они стали хозяйствовать совместно, разгрузив сноху.
Иван Яковлевич топил печь стружкой, при этом бывало так жарко, что в вольной печи всё уваривалось.
Но часто он захаживал к снохе поплакаться, что не доволен ею, жалуясь на внучку, что та, мол, всё делает не так, как он привык.
А Нина Васильевна опять уговаривала его:
– «Да, ладно! Не расстраивайся. Ты уже старый, а она тебе всё поможет. Да и я буду тебе помогать, что велишь!».
И Нина захаживала к нему, даже делать клизму, пока дед сам не приноровился.
А когда её дочь Алевтина попала в сильное расстройство по причине предательства жениха Николая Калинина, то даже ночью свёкор приходил успокаивать плачущую Нину Васильевну:
– «Чай всю ночь не спишь?!».
– «Да, всё не успокоюсь, всё плачу!» – созналась она, что сильно переживает за дочь.
– «Пожалей себя! Ведь у тебя же дети!».
– «Я на похоронах Серёжи так не плакала, как переживаю за Альку!?».
– «Да, в жизни всё бывает!».
– «За живого человека ещё сильнее переживать приходится!».