Девчонкам сразу понравился рослый и симпатичный друг Славы, и они с удовольствием кокетничали с ним. А тому такое внимание было приятно, и он хоть и немного по привычке стеснялся, но с удовольствием поддерживал беседу, вовремя и к месту вставляя свои комментарии и уточнения, но, не ставя под сомнение авторитет своего старшего товарища.
И Слава с удовлетворением оценил это. А Платон опять почувствовал, что он вполне комфортно чувствует себя в компании старших по возрасту парней и девчат. Их оживлённая и непринуждённая беседа затянулась надолго.
Но стоявший без движения, одетый в свою любимую светлую лёгкую лыжную курточку Платон стал замерзать, начав даже топтаться и дрожать. И тогда Слава предложил другу покурить для согрева. Платон сначала отнекивался, сославшись на то, что не курит вообще, так как не любит это дело. – «Так ты хоть попробуй! Может понравится!?» – вальяжно и покровительственно предложил Слава свою папиросу.
– «Так я пробовал ещё три года назад, так мне не понравилось!» – продолжал отнекиваться подросток.
Но после продолжившихся настойчивых уговоров друга и девчонок, совсем замёрзнув, он решил попробовать согреться хоть так.
– «Платон! Молодому человеку в жизни всё приходится когда-то пробовать в первый раз: курить, пить, целоваться и …!» – под хохотки девчонок подвёл базу Слава.
И Платон согласился, несколько раз неумело втягивая дым в рот, но тут же выпуская его наружу, боясь пропускать в лёгкие.
– «Ну, так не курят! Надо затягиваться – вдыхать дым или проглатывать его, а потом остатки выпускать наружу!» – продолжал учить Слава начинающего.
– «Ты что?! Когда я первый раз курил сухие брусничные листья, то так втянул их в себя, что до сих пор неприятно вспоминать. Кстати, махорку тоже пробовал!».
– «Так эти папиросы не махорка – они ароматные!» – не унимался Слава, поднимая авторитет и своих папирос.
– «Не! Так всё равно я не согреюсь! Не моё это! На, докуривай!» – передал он фактически целую папиросу её доброму хозяину.
– «Давай лучше поборемся – немного повозимся для согрева!» – неожиданно предложил он Славе, тут же сильно обнимая того за пояс и чуть приподнимая над поверхностью.
– «Да ну, тебя, медведя!» – отшутился Слава, боясь, что замёрзший Платон сейчас переломает ему кости.
Ему уже приходилось бороться с ним, но одолеть не удавалось. Но к счастью Славы и его дворового авторитета он оказался единственным в их дворе, кого Платон тоже не мог одолеть. Потому он пошёл другу навстречу, распрощавшись с девчонками и назначив им новую встречу.
По дороге домой Слава показал, как он писает на ходу через дырку в кармане, а всё ещё дрожавший Платон объявил, что эти курящие девчонки ему не понравились и встречаться с ними он не хочет, заключив, чтобы Слава искал себе другого компаньона.
– «Жалко! Ты ведь им понравился!» – искренне сожалел Баринов.
– «Ну, как, поблядовал?!» – ехидно спросил его на лестнице подъезда Саша Комаров.
– «Он – да! – кивнул Платон головой вниз, где с сестрой в однокомнатной квартире проживал Слава Баринов – А я замёрз!».
Но истинной причиной отказа Платона была его симпатия к ровеснице Лиде Ворониной, жившей в доме напротив и учившейся в пятом классе его же двадцать первой школы.
Лида была симпатичной, рослой и стройной девочкой с русыми волосами и серыми глазами. Она всегда приходила играть к ним во двор и дружила со многими девочками их дома, тоже давно положив глаз на симпатичного рослого и весёлого, доброго мальчишку.
Но Платон об этом узнал лишь в школе, когда, как дежурный по классу, послу шести уроков в первую смену остался убираться в нём. Не успел он закончить уборку, как у дверей появились учившиеся во вторую смену шумные пятиклассники, пытавшиеся уже зайти в класс. Но их выгнала из класса второгодница Лида, встав в проёме двери и любуясь, как Платон лихо заканчивает уборку. Он тоже с улыбкой залюбовался ею, заглядевшись на уже весьма заметную девичью грудь, на которую спускался алый пионерский галстук, а над ним аллеи её красивые губы на улыбающемся серыми глазами лице. Тогда их глаза встретились и они поняли, что давно нравятся друг другу.
Но Платон не знал, что с этим надо делать дальше. И Лида не знала.
Их давняя симпатия до этого выливалась лишь в совместных играх во дворе, когда Платон следил за своей любовью, чтобы никто Лиду не обидел.
И она тоже исподтишка заглядывалась на Платона, на людях не демонстрируя своей симпатии к нему. И только после этой встречи в школе, подростки поняли, что нравятся друг другу.
А их друзья и подруги давно уже подметили эту детскую симпатию, но отнеслись к ней по-разному. Кто-то из добросердечных старался в играх опекать её, создавая возможность им оказаться рядом. А кто-то из завистливых ребят – наоборот, старался помешать им, иной раз, как девчонки, разнося грязные сплетни, или в другой раз, как мальчишки, отпуская сальные реплики. Но никто из них, боясь силача Платона, не решался оказывать на Лиду физического воздействия.
Зато на него большое воздействие оказало переохлаждение во время свидания на МКАД, и Платон заболел, во время болезни налегая на чтение художественно литературы. Немного оправившись, он принялся навёрстывать упущенное им по школе, особенно новые разделы математики, самостоятельно разбираясь в них.
Но один из разделов Платону никак не давался. Но он сам нашёл путь решения сложной задачи, после выздоровления весьма удивив этим учительницу математики – пожилую, но ещё красивую и статную, Ефросинью Максимовну Педан. Она ещё давно до этого обратила внимание на способного к математике мальчика, когда он также после болезни нашёл своё оригинальное решение задачи на приведение к единице.
– Он, оказывается, не только большой и симпатичный, но ещё имеет аналитический ум и умеет мыслить не формально! Да, сильный ученик во всех отношениях! – для себя тогда отметила Ефросинья Максимовна.
Когда у Платона в шестом классе начался прилив сил, и он всё вокруг себя стал нечаянно крушить и ломать, порой причиняя боль окружающим, мать побеседовала об этом с учителем физкультуры Александром Васильевичем Новиковым. Тот посоветовал Платону заняться гантельной гимнастикой и настольным теннисом – в основном для выработки правильной координации движений и ловкости. И Платон стал вечерами ходить в свою школу на занятия секции настольного тенниса, постепенно научившись не только играть, но и соизмерять свою силу, отработав координацию движений.
Даже на уроках физкультуры в школьном коридоре, где ученики их класса в основном, разбившись на две команды, соревновались в попадании маленьким мячом в разноцветную пирамидку, он теперь иногда отмечался точностью. Пирамидка была раскрашена сверху вниз красным, жёлтым, синим и зелёным цветами, попадания в которые давало соответственно очки от пяти до двух. Одно очко давалось за касательное попадание и ноль за промах. Соревнование было азартным и повторялось несколько раз до звонка об окончании урока, который начинался бегом по коридору и зарядкой, а уж потом соревнованием в ловкости. Такие занятия физкультурой были только в плохую погоду межсезонья. В снежные дни у них были лыжи в большом школьном саду, а в тёплые и сухие осенние и весенние дни они занимались лёгкой атлетикой на улице. И все ученики теперь с нетерпением ждали пристройку к их школе большого спортивного зала, мечтая играть в нём в волейбол и заниматься акробатикой и гимнастикой. А пока из игр вечерами в коридоре на первом этаже работала секция настольного тенниса, занятия в которой позволили Платону научиться соизмерять свою силу и движения.
Кое-что посоветовал ему и заезжавший к ним в гости дядя Юра. Он, в частности, предложил племяннику начать отжиматься от пола, чтобы его грудь превратилась в молодецкую. И Платон старался. Он был рад, что и его друг и сосед по парте Саша Сталев тоже был большим любителем спорта, успешно занимаясь его многими видами. Более того, он был в их классе самым спортивным, ловким и координированным, даже крепким, потому и был избран физоргом класса. И этим он вполне оправдывал свою фамилию.
Его даже учитель физкультуры прозвал «Наш стальной Сталев».
Однако ему этого было мало. Он хотел превзойти Платона во всём. Но объективно это пока было невозможно.
Тогда он стал ревновать независимого и невозмутимого, в себе очень уверенного, друга к его успехам, особенно в тех областях, в которых и сам блистал.
Пытаясь самоутвердиться перед Платоном, Саша Сталев как молодой котик стал метить всё вокруг себя своей же гадостью. То он, плюнув в кого-то, будто бы случайно попадал в друга. То специально подкладывал под локоть соседа по парте учебник или тетрадь, чтобы тот уронил их на пол. То будто бы случайно сбрасывал с парты его ручку или карандаш, А то вообще в его тетради рисовал какие-то каракули, или капал в неё кляксы.
В общем, под смешки и ехидные улыбочки Сталев занимался мелкой пакостью, и, как естественное следствие этого, в итоге дойдя и до простой подлости.
В Реутовских средних школах не было обязательным ношение школьной формы. Поэтому, когда прежняя классическая школьная форма, которая в их классе была только у Платона, стала ему мала, мама купила ему красивый, в серо-бежевую крапинку пиджак на все случаи жизни.
И так самый крупный в классе, Платон теперь стал выглядеть ещё солидней, как взрослый мужчина, что заметили не только все ученики, особенно девочки, но и учителя.
– «Глухов, не прячься за широкую спину Кочета!» – не раз теперь слышалось от них на уроках.
И как-то раз завистливый Сталев, которому надоело ещё более возросшее реноме «друга», специально брызнул чернилами из своей ручки на его красивый пиджак.
Пришлось маме отдать пиджак в химчистку, а Платону в школу пока походить в свитере.
– «Сынок, что же у тебя за друг такой?! Держись-ка ты от него лучше подальше – пересядь на другую парту! Он ведь завидует тебе, потому и гадит! Хочешь, я в школу схожу и попрошу, чтобы тебя пересадили от этого дурака?!»