– согласился Пётр Петрович.
– «А Борис Григорьевич, какой молодец!? Всё чётко, как я просила, показал, да ещё и с искренним возмущением на непрекращающиеся склоки!?» – добавила бывшая жена, чуть вызвав ревность бывшего мужа.
И оказалось не зря. Детям Алевтина Сергеевна по секрету созналась, что Борис Григорьевич сделал ей предложение стать его женой. Но она отказалась, сославшись на то, что у её детей есть живой отец.
Их сосед по реутовской квартире Б. Г. Константинов тогда не зал, что всё это у Кочетов лишь вынужденное от сложившихся обстоятельств, как бы понарошку, и принял просьбу Алевтины Сергеевны сказать на суде, что ей было нужно, как намёк, что она свободна.
А детям она сказала, что лучше их отца мужчин на свете нет:
– «За мной многие мужчины ухаживали и делали предложение, особенно сейчас! Но я как посмотрю на них – вроде симпатичные, хорошие, интеллигентные и даже умные, но сравню с вашим отцом, и понимаю, что хоть у него и есть недостатки, но умнее его наверно на свете никого нет!?».
Платону с Настей такие слова матери очень понравились. И хотя Борис Григорьевич действительно был внешне мужчина, что надо, но по сравнению с умом, знаниями, эрудицией, интеллектом, пониманием мироустройства и жизни, человеческими и деловыми качествами их родного отца, он явно проигрывал.
К тому же в одну из летних командировок, давно приглашённая в гости в отчий дом к Константиновым, Алевтина Сергеевна проездом заехала к ним. Познакомившись с сёстрами Бориса Григорьевича, она полностью разочаровалась отношением к женщинам его самого.
Так что теперь путь другим мужчинам к её сердцу был окончательно закрыт. И наоборот, путь Петру Петровичу к своим детям был теперь открыт без каких-либо опасений бывших супругов быть разоблачёнными, как квартирными аферистами.
Более того, теперь открывалась и возможность посещения детьми своего отца в их бывшем отчем доме. Ведь длительная судебная тяжба с бывшими соседями, наложившая временное вето на посещение детьми комнаты Петра Петровича, завершилась победой Кочетов.
Все эти годы они были вынуждены встречаться с отцом в основном на улице, так как за реутовской квартирой была установлена слежка – не появляется ли украдкой и не ночует ли Пётр Петрович у своей бывшей жены Алевтины Сергеевны?
Причём в слежке участвовали представители обеих сторон – и со стороны соседей Петра Петровича, и даже со стороны работы Алевтины Сергеевны. Может быть, Платон и ездил бы теперь к отцу и к своим школьным товарищам в гости, но ему было бы стыдно признаться им, что его семья выехала из Москвы в область.
Неужели я всё это потерял безвозвратно?! – думал Платон о Москве.
Но теперь дети были спокойны за отца, занявшись своими делами, в том числе и познавательными.
Одним из таких познавательных дел стало сообщение о запуске ещё 1 ноября первого в истории межпланетного космического аппарата «Марс-1».
Но, в основном, это были, прежде всего, международные отношения.
Из последних новостей, услышанных Платоном ещё раньше по радио, была новость, что 5 ноября Тодор Живков на VIII-ом съезде Болгарской коммунистической партии от имени ЦК объявил, что к середине предстоящего десятилетия стала реальной задача начала постепенного перехода Болгарии к построению коммунизма.
А 8 ноября между Египтом и Йеменской Арабской Республикой был подписан договор о взаимной обороне, узаконивающий пребывание египетского воинского контингента на её территории.
Узаконенным же участием Платона в семейных делах была помощь маме в уборке комнат.
Но ещё в октябре семья традиционно занималась заклейкой четырёх больших комнатных окон и одного кухонного. При отсутствии специальной бумажной ленты Кочеты часто использовали газеты, а клей варили из крахмала, как на Сретенке традиционно прокладывая между окон завёрнутое в газеты тряпьё, обвёрнутое снаружи ватой. Получалось подобие снежного валика. Но в отличие от сырого зимой московского жилья, в их реутовской квартире всегда было сухо.
– «Альк! Ты что так чишешь?» – бывало спрашивала чихающую дочь Нина Васильевна при коллективной оклейке окон.
А по субботам все занимались еженедельной генеральной уборкой. Каждый член семьи имел свои задачи и участки. Во время такой вечерней уборки Платон с мамой ходили во двор трясти и выбивать половики, среди которых были и сотканные бабушкой ещё в деревне дорожки из разноцветных льняных полосок.
Особенно приятно это было делать на снегу зимними субботними вечерами – половики лучше очищались, да и Платон меньше стеснялся, что кто-нибудь из мальчишек увидит его за этим, по его мнению, женским занятием.
– «Платон! Стесняться надо плохих дел или безделья! А хороших дел и полезных – стесняться не стоит, грех это! Ты же помогаешь своей матери, а не кому-то чужому! Хотя помощь чужому человеку, особенно нуждающемуся – тоже почётна и благодарна!» – первое время увещевала его мать.
И это подействовало. Платон даже стал это делать один, всё-таки стесняясь присутствия при этом мамы.
– «Я, что, маленький, что ли, или слабый?!» – объяснил он ей.
Потом он аккуратно расстилал их в комнатах, строго придерживаясь прямой линии, параллельности и, если надо, взаимной перпендикулярности.
А когда Платон подметал пол веником и собирал мусор в совок, будь то дома или в их садовом домике, и особенно после столярных работ, то он аккуратно подставлял совок к щели между половицами, фактически втыкая его в них, практически сразу заметая в него даже самые мелкие частички мусора.
– «Сынок! А ты как всегда аккуратен! Видимо этим в папу?!» – хвалила Платона мать.
И действительно. У отца Платон научился ещё и искусству упаковки. Тот всегда упаковывал вещи не только аккуратно, завёртывая их для сохранности в газету, материю или бумагу и надёжно обвязывая их бечёвкой, но и весьма удачно укладывал их в различную тару – сумки, коробки, корзины и ящики. Он фактически компоновал их, учитывая форму, геометрию, размеры, взаимосовместимость и материал, из которого вещи были сделаны. Поэтому он всегда в целости и сохранности перевозил даже самые хрупкие вещи, включая сделанные из тонкого стекла. Эти, полученные от отца, навыки пригодились потом Платону в жизни и работе.
Родители ещё в раннем детстве прививали детям любовь к труду, приучая их любую работу делать качественно с душой, с головой и творчески. Поэтому Платон и привык браться за работу только тогда, когда её необходимость и важность совпадали с его желанием её делать, и ещё бы подкреплялись вдохновением.
Но, когда вдохновение на очередную работу ещё никак не посещало его, бабушка Нина в таких случаях называла его лодырем.
Но никогда Платон не был лодырем, когда речь шла об интересных для него занятиях, особенно о различных, им же самим придуманных, интеллектуальных играх.
С Сашей Комаровым они стали играть в войну на реальной большой и старой Политической карте Мира Петра Петровича, выбрав период и место Гражданской войны в Средней Азии, в частности в песках Туркмении.
Они карандашами наносили на неё тактическую обстановку, используя подаренную Петром Петровичем пластмассовую командирскую линейку, с помощью которой можно было наносить на карту различные символы: вид воинского подразделения, направление его движения, виды военной техники, оборонительные линии, и наносить многие другие условные обозначения.
А потом они в «щелкунчики» решали военный спор всё время в пользу Красной армии главнокомандующего Платона Кочета, считая потери (убитых, раненных и пленных). Причём одна шашки считалась за десять солдат. От всех сбитых с поля шашек треть считалась убитыми, а две трети – ранеными и взятыми в плен победившей стороной. А чисто попавшей в плен была перевернувшаяся шашка.
По итогам боёв и перемещения войск, они стирали старые карандашные обозначения и наносили новые.
А если между ними возникал спор, то Платон, как правило, специально всегда решал его в пользу слабака, дабы не отбить у того желание играть от чувства безысходности поражения.
Но, всё же, отбил.
Тоже самое произошло и в настольном футболе. К тому же Саша Комаров, болевший в хоккей за ЦСКА, вообще не любил футбол и практически никогда в него с ребятами во дворе не играл.
Постоянное отступление Комарова по карте в итоге привело его войска к исчезновению с неё. А подростки так увлеклись штабной работой, что со временем перешли и на цветные карандаши, с соответствующим обозначением красным и синим цветом своих войск. Но из-за этого карта вскоре пришла в негодность и с окончанием «войны» была порвана и выброшена самим Платоном. И у них наступил прочный внутренний мир.
Почти такой же мир наступил и в Конго, где 26 ноября президент страны Жозеф Касавубу объявил амнистию, как участникам оппозиции, так и участникам сепаратистского движения.
А 28 ноября внутренний мир упрочился и в Лаосе, когда было объявлено о создании единой национальной армии страны.
Но дали очередную трещину мир и дружба между Кочетом и Сталевым, отомстившим «другу» за его слишком крепкие рукопожатия в моменты напряжения в их отношениях, инициатором которых всегда был, ровно на две недели младший, Сталев.
– «Платон! Хоть у тебя и очень сильная кисть, но поспорим, что ты не сможешь одой рукой раздавить сырое яйцо!?» – как-то раз подколол он Платона.
И Платон дома проверил, начав давить сырое яйцо в правой кисти. Но, то действительно не поддавалось.
– Неужто я не смогу раздавить какое-то яйцо?! Грецкие же орехи давлю! – сам себе удивился он.
Платон почему-то осмотрел яйцо и решился.
– Да я его сейчас раздавлю одной левой! – возбудился он.
И он со всей силой резко сжал яйцо в левой кисти, из-за чего то треснуло, а его содержимое резко выплеснулось в лицо победителя, склеив брови и даже волосы на лбу.
– Во, Сашка, засранец! Наверняка знал об этом! Опять он подложил мне подлянку! – возмущался «другу» Платон, тщательно умываясь в ванной.