А Платон на лето расстался и с Александром Сталевым. Их учитель труда Николая Сергеевич Затрутин досрочно отпустил толкового и трудолюбивого Кочета с отработки, поставив ему зачёт и похвалив за работу, оставив Сталева отрабатывать одного, так как 4 июня Платон и Настя Кочет отправились в пионерлагерь «Берёзка» Министерства финансов РСФСР.
По дороге в автобусе Платон планировал в один из первых же дней постараться найти перепрятанный им пять лет назад «сухумский нож». Но особо на успех он не рассчитывал.
В этот раз рослый Платон попал в отряд своих ровесников, оказавшись в нём выше всех по росту. Но место в палате ему удалось занять не первым, а по списку, оглашаемому вожатым Володей – симпатичным молодым мужчиной с весьма заметной синевой на щеках от сбритой густой щетины. Но всё равно оно оказалось удобным, почти в торце палаты у глухой стены.
Его соседями по кроватям оказались Витя Брусникин и Коля Угаров.
Оба новых товарища Платона были высокими, в меру упитанными, плотного телосложения, но всё же уступали Платону в росте, жилистости и силе. Часто улыбающийся симпатичный Витя имел заметный шрам на веке правого глаза, и видимо потому их полностью не приподнимал вверх, глядя на собеседника густо серыми полуоткрытыми глазами из-под них, как из-под бровей, будто бы даже со снисхождением, как бы невзначай, исподлобья.
А всегда улыбающийся Коля наоборот, имел никогда не смотрящий вам в глаза взгляд открытых светло-голубых глаз с хитринкой. А с постоянной полуулыбкой на его простом и даже блеклом лице с толстоватыми губами, всё время казалось, что он знает какой-то очень важный секрет и вот-вот готов им с вами поделиться.
В один из первых дней после приезда в пионерлагерь «Берёзка» Платон при первом же удобном случае попытался найти место, в которое пять лет назад перепрятал с злополучный «Сухумский» нож. Но тщетно, Места не было. Вернее он его не узнавал. Было впечатление, что здесь всё было с годами не раз кем-то перерыто. И Платон успокоился.
Второй вожатой их отряда для палаты девочек оказалась серьёзная возрастная девушка по имени Валентина.
Многие вожатые и обслуживающий персонал оказались сотрудниками министерства. Старшей пионервожатой была Галина Фёдоровна Серёгина – коллега отца Платона. А одной из вожатых младших отрядов была Лиля – дочь Льва Ефимовича Барского – тоже коллеги отца Платона.
А лагерным физкультурником, каждое утро проводивший всеобщую зарядку, был сутуловатый боксёр Володя Химич.
В пионерлагере, как и пять лет назад, туалет и умывальник были на улице. Да и вода была та же. Поэтому при умывании и чистке зубов Платон чувствовал во рту её железный привкус. Так же, как и раньше, около всех корпусов пионерлагеря стояли бачки, всегда наполненные кипячёной питьевой водой с привязанными к ним на цепочке кружками. В эту поездку в пионерлагерь Платону очень запомнилась вкусная и качественная еда.
На завтрак обычно давали одну из каш: гречневую, манную, овсяную, пшённую или рисовую, редко перловую. К частому какао или кофе всегда полагался традиционный бутерброд: белый хлеб с маслом и сыром. Иногда давали яйца вкрутую или сметану. В общем, завтрак был весьма вкусным и сытным. На обед кроме разнообразных супов и второго – обычно котлет с разными гарнирами – ему больше всего запомнился компот из сухофруктов и конечно любимый им, после Элиной готовки, винегрет. На полдник всегда был традиционный чай с печеньем, иногда ягоды и фрукты. А на ужин он больше радовался жареной рыбе с картофельным пюре, сырникам или омлетам.
По вечерам в пионерлагере всегда были кино или танцы. А первым фильмом показанным вечером в клубе был «Семь нянек».
Платон быстро и как хозяин без стеснения освоился в новой обстановке, даже почувствовав себя королём. В первые дни став королём в щелкунчиках, он основной упор сделал на футболе, где в дополнение к стандартному пионерскому футбольному полю теперь было и маленькое тренировочное, где можно было гонять мяч и тренироваться несколько раз в день и каждый день.
Из спортивных занятий кроме любимого футбола Платон начал играть в волейбол и в настольный теннис, уделяя спорту практически всё своё свободное время.
Уже в пионерлагере 9 июня он узнал о домашней победе его «Динамо» в 13-ом туре над «Кайрат» (Алма-Ата) 2:0, снова выведшей его команду на первое место. Голы в ней забили Валерий Короленков и Аркадий Николаев.
Но неожиданную победу одержал и сам Платон.
После того, как все мальчишки их отряда перезнакомились и выбрали себе товарищей по интересам, нашёлся один «урод», попытавшийся подчинить себе других и стать в отряде паханом. Это был коренастый и широкоплечий Костя Шматько, в первые же дни уже подчинивший себе пару скромных худосочных новичков, сделав из них своих шестёрок.
Поняв, что в его отряде главным препятствием этому является Платон Кочет, как наверно самый старший, самый высокий и авторитетный, тот решил при всех унизить его, спровоцировав небольшой конфликт, надеясь, что добрый и мягкий в общении, воспитанный отпрыск интеллигентов постесняется дать ему надлежащий отпор.
Утром после линейки при входе в столовую на завтрак, Шматько при всех специально и нахально неожиданно попытался пройти без очереди перед, всегда по росту идущим первым, Кочетом.
– «Ну, куда ты, баран, прёшь без очереди?!» – неожиданно для нахала грубо одёрнул того Платон, при этом сильно оттолкнув его, из-за чего тот упал, что вызвало смех идущих следом пионеров.
Удивление и чувство досады у Шматько сразу перешло в желание непременной мести и реванша. Но теперь пока не состоявшийся пахан решил действовать по-иному.
После завтрака он подошёл к Платону и предложил удалиться подальше от глаз вожатых за футбольное поле, чтобы выяснить отношения.
Ведь он почему-то сначала посчитал доброту и доброжелательную общительность авторитетного Платона признаком его моральной слабости, безволия и зависимости.
Поэтому он теперь хотел во что бы то ни стало подчинить Кочета, и с помощью подчинённой себе его силы взять под своё влияние и весь отряд.
Шматько занимался в секции самбо, немного умел боксировать и имел опыт в коллективных уличных драках, потому был слишком самоуверен.
В процессе разговора с Платоном он попытался просто запугать того и подчинить себе, угрожая ему сейчас избиением один на один, и даже ссылаясь на свои связи с преступным миром.
Но в ответ Кочет просто рассмеялся наглецу в лицо:
– «Напугал ежа голой жопой!».
И тут Шматько неожиданно пошёл в атаку, по самбистки крепко схватив Платона за футболку. От неожиданной смелости противника Платон на миг растерялся, отдав тому инициативу и попав под заднюю подножку. Но он успел обхватить противника и вместе упасть на траву. Однако Платон оказался внизу, а Шматько – на нём, победно заявив:
– А я самбист! У тебя против меня нет никаких шансов! Так что сдавайся!».
– «Ха-ха!» – рассмеялся Платон в лицо Кости, прижимавшего его руки к траве.
Тут же Платон вырвал свои руки из захвата и обхватил ими обе руки напавшего, сильно сжимая их и перекатываясь на бок.
И, прижатый мощной грудью Кочета, Шматько оказался внизу с раскинутыми и прижатыми к траве руками. От неожиданности и обиды слёзы выступили в его глазах. Но он не сдался, решив схитрить:
– «Ну, всё! Всё! Твоя взяла, сдаюсь» – усыпил он бдительность, встающего с травы довольного Платона.
И в следующий момент Шматько вытащил из тренировочных брюк перочинный нож, раскрывая его и угрожая Платону.
– «А теперь ты что скажешь? Сдавайся!» – приказал он.
Вмиг испуг мурашками пробежал по спине Кочета. Он попытался было взять себя в руки, но резко нахлынувшее возмущение, вогнало его в краску и дало резкий прилив злости и сил.
Он тут вспомнил удар старшего Евдокимова сжатым в руке ножом с выставленным между пальцами шилом, и небывалая ярость овладела им. Инстинктивно отступив сначала на шаг назад, он вдруг сделал полушаг вперёд и свободной левой ногой по футбольной привычке что есть силы ударил Шматько в пах. Округа огласилась диким рёвом, рухнувшего на траву противника, получившего и за себя и за соседа – старшего Евдокимова.
– «Реутовские не сдаются!» – гордо заявил он, поднимая с травы трофей.
От такого заявления Шматько почему-то стал затихать.
– «А это я забираю себе, как трофей! Ты же не хочешь из этого лагеря поехать, как уголовник, в другой?!» – спросил Платон поднимающегося с травы сильно прослезившегося Костю.
– «Чего же ты сразу не сказал, что ты Реутовский! У нас, Перовских, к вам – нашим соседям – всегда было уважение!» – вдруг объяснил Шматько.
– Какие Перовские? Какие Реутовские? Бандиты, что ли?! За кого он меня принял? Тоже, как сам, за шпану?! – молча рассуждал Платон.
– «Ладно! Буду считать, что мы в расчёте! Я сам виноват, что нож достал! Давай мириться!» – предложил Шматько, протягивая Платону руку.
Кочет сначала не хотел её пожимать, но сразу же решил воспользоваться этим, протянув свою и что есть силы сжав хилую ладонь противника.
– «Ой!» – успел чуть взвизгнуть Костя, потирая свою ладонь.
Одновременно испытывая противоречивые чувства, вернулись они к своей палате, договорившись, что не будут соперничать друг с другом и мешать друг другу.
А улучшив момент, Платон выбросил трофей в бочку с водой.
– Пусть его потом найдут вожатые! – про себя решил он больше не связываться с чужими ножами.
Потом Платон больше близко этого Шматько, не игравшего ни в какие игры, практически не видел. Тот старался не попадаться Кочету на глаза, дабы ещё раз не испытывать чувства неловкости, досады и унижения, и не дай бог потерять остатки своего авторитета среди преданных ему зависимых шестёрок.
Но ближе всех Платон сошёлся с таким же, но шепелявым и слюнявым, болтливым и с воображением Славой Цаплиным – высоким, худощавым прыщавым брюнетом со всегда прищуренными серыми подслеповатыми глазами.