Поцелуи юноши стали перемещаться на лицо и глаза любимой. Она отвечала тем же, жадно перебивая его. Тем временем осмелевшая правая рука Платона стала настойчиво расстегивать пуговицы блузки, пытаясь проникнуть под бюстгальтер, стягивая бретельку с левого плеча девушки.
Наконец, ему удалось чуть оголить левую грудь Вари. И он принялся нежно гладить её пятернёй, задержавшись на любопытном соске, ставшим вдруг набухать под его пальцами. Тогда Платон принялся целовать грудь и сосок, лаская его и языком. А Варя стала облизывать пересохшие губы, от удовольствия закатывая, сверкающие от блика луны, глаза, и опуская руки.
Потом они снова слились в страстном поцелуе, и, переведя дух, ещё не раз. Затем Платон крепко сжал подругу в своих медвежьих объятиях и, шепча на ухо, признался ей в любви.
Варя тоже прошептала ему на ухо ласковые слова, сознавшись, что она давно его любит.
Однако позднее время, лёгкое похолодание и возвращающаяся в садоводство молодёжь, увлекли и их за собой домой. У её калитки они распрощались кратко, дабы не давать повода случайным поздним прохожим что-либо подумать преждевременное.
Всего три десятка метров от Вари к себе Платон пролетел, словно на крыльях. В его душе играла музыка, но пока он не знал, чья и какая.
Но он был так возбуждён, что опорожнив в темноте мочевой пузырь на компостную кучу за туалетом, был вынужден тут же опорожнить и свои семенники.
С утра немного припозднившись, Платон затем ударным трудом принялся навёрстывать упущенное время, вызвав одобрительные взгляды родителей и бабушки.
А дома в понедельник 4 мая он снова после школы приступил к подготовке к экзаменам.
С этих дней, как им и было рекомендовано, Платон уже готовился непосредственно по экзаменационным билетам. Но друг Борис Быков напросился к Платону вместе готовиться к экзаменам. Платон не очень-то хотел чем-то новым обременять себя. Но, услышавшая это предложение, его мать вцепилась в предложение Бориса, как в спасительную соломинку.
– Хоть Платон будет тогда вынужден заниматься по серьёзному, не отвлекаясь на всякие игры и свои записи! – поняла она, за сына ответив согласием.
Для Бориса такое сотрудничество с хорошо разбирающимся в математике товарищем, было конечно выгодным. А для Платона – нет.
– Так это я теперь буду вынужден повторять с ним всякую ерунду и элементарщину!? Снова повторять мною давно изученное и простое? Тратить на это время? И я теперь не смогу играть и заниматься своими делами!? Нежелательно! А может это даже и к лучшему – не буду отвлекаться!? Тем более, раз мама уже объявила, то мне теперь отступать не к лицу! Ладно! В конце концов, и повторение – мать учения! – рассудил он.
И занятия начались. Платон, как большой и признанный в их классе знаток математики вёл эти занятия, невольно представляя себя учителем, а Борис – внимательным и трудолюбивым учеником. И тут Платон заметил, что то, что ему казалось простым, понятными и элементарным, не всегда удаётся популярно объяснить другому человеку.
– Так это значит, что я не смогу это чётко объяснить и учителю на экзамене?! И ему буду казаться незнающим?! Вот это, да! – вдруг ощутил он лёгкий испуг.
– Оказывается, мало знать, надо ещё и суметь объяснить это другому! Вот только тогда можно будет считать, что ты действительно это знаешь! Забавно! И интересно ведь! – понял начинающий преподаватель.
И он стал стараться доводить знания до Бориса в доходчивой форме.
Да так увлёкся этим, что стал и перерывы на отдых делать оригинальными.
Чтобы снять усталость и выражение слишком большой серьёзности на лице товарища, Платон стал смешить его. Борис оказался весьма восприимчивым и податливым на юмор, с удовольствием приняв эту игру и поначалу принимая в ней активное участие, подыгрывая Платону, пока не иссяк в ней творчески, морально, интеллектуально и даже физически.
А хозяин продолжал, так как разошёлся и нашёл в Борисе не только верного, чутко реагирующего и внимательного слушателя, но и почитателя своего таланта рассказчика и юмориста.
В конце концов, Платон так рассмешил податливого на юмор Бориса, что тот просто зашёлся от смеха. В итоге он досмеялся до того, что с распухшими от смеха на шее венами лёг на подоконник открытого настежь во двор окна, и сквозь истерику попросил Платона прекратить его смешить. А тот даже не знал, что ему теперь и сделать-то. Ведь от любого его движения, гримасы или слова, Боря вновь заходился от истерического хохота, раздирающего горло.
Пришлось Платону совсем выйти из комнаты на кухню. Но как только он услышал, что Борис уже затих, то легонько приоткрыл дверь комнаты, заглядывая сквозь щель. Борис уже сидел на стуле за столом, с серьёзным видом уставившись в учебник. Но как только он на скрип двери поднял голову и увидел в щель фрагмент лица Кочета с вопросительно глядящими сквозь неё не него выразительными глазами, то новый приступ истерического смеха вновь овладел им.
– «Ладно, Борь! Всё, всё! Ухожу! Как только кончишь, так сам за мной заходи! – сквозь уже закрытую дверь предложил Платон – Вместе посмеёмся!» – уже тише добавил он, отойдя от двери.
Но Борис услышал эти его слова, и вновь залился смехом. Пришлось Платону уже на цыпочках осторожно проследовать на кухню. А, вдруг высунувшийся из двери, Борис, увидев это, опять залился заливистым смехом, рассмешив уже и самого Платона. Пришлось им теперь свой смех срочно залить, разбавленным из-за большой концентрации, яблочным соком.
Но тут как раз домой пришла бабушка Нина, и Платон с Борисом сразу посерьёзнели. Но и это оказалось ненадолго.
Вроде бы нейтральный бабушкин вопрос: «Платон, а ты сказал матери, что мне кисели уже не из чего варить?!» и вполне такой же ответ внука: «Сказал! Но она ответила, чтобы я не лез не в свои дела!», вызвал бабушкино резюме: «Нет …порока в своём отечестве!» – опять рассмешившее Бориса.
– Ну, вот! Опять мимо! – мелькнула у Платона мысль по-поводу взаимоотношений матери и бабушки.
Теперь и все международные события проходили мимо Платона как бы мельком.
Народная ассамблея Мали 13 мая переизбрала Модибо Кейту президентом страны. А в Сирии Национальный совет революционного командования был заменён Президентским советом, который также возглавил генерал Мухаммад Амин аль-Хафез. Премьер-министром же был назначен Салах ад-Дин Битар.
В этот же день президенту ОАР Гамаль Абдель Насеру и маршалу Абдель Хаким Амеру было присвоено звание Героя Советского Союза.
– «Пап, а Насеру с Амером за что дали героя? Неужто они так много сделали для нас, стали нашими союзниками и строят социализм?!» – спросил Платон, заехавшего к ним в среду вечером отца.
– «Думаю, что кое-что они сделали! Но больше им дали авансом, чтобы подбодрить на будущее и стать примером для других!».
Слова отца подтвердились уже на следующий день 14 мая, когда, ещё с 9 мая находившийся с официальным визитом в ОАР, Н. С. Хрущёв открыл вместе с Насером Высотную Асуанскую плотину.
Однако были и негативные новости, когда 17 мая ВВС США совершили первый авианалёт на освобождённые районы Лаоса.
День рождения Насти в пятницу 22 мая в этот раз отметили скромно. На следующей неделе она уже уходила на летние каникулы, уезжая с бабушкой на участок, а Платон оставался дома на выпускные экзамены за восьмой класс.
Но сначала в их школе состоялся традиционный «Последний звонок» для выпускников. Платона, как самого крупного из всех прилично успевающих учеников, назначили нести на плече отличницу из первого класса с колокольчиком в руке. Но та вдруг испугалась высоты и чуть не расплакалась.
И тут всем на помощь неожиданно пришёл её улыбчивый одноклассник, предложив себя:
– «А давайте я буду колокольчиком звенеть! Я тоже отличник и не боюсь высоты!».
– «А как тебя, малыш, звать?!» – обратился Платон к маленькому крепышу.
– «Вова Вебер!» – ответил тот, снова расплываясь в улыбке.
– «Он у нас самый младший в классе! Пошёл учиться с шести лет!» – уточнила успокоившаяся отличница.
– «Не с шести, а с шести с половиной!» – уточнил Вова, инициативу которого поддержали и учителя.
И Платон подхватил упитанного бутуза, с трудом посадив его себе на правое плечо, из-за чего заметно прогнувшись в противоположную сторону. И они по команде пошли вдоль шеренг. Счастливый Вова артистично и громко звенел в колокольчик, а Платон двумя руками поддерживал его на своём плече, думая только о том, как бы донести радостную тяжесть до конца и чтобы не отдать до этого свои концы.
Завершив круг, Платон опять не без труда поставил Вову на землю, и, с облегчением выдохнув, заключил:
– «Ну, ты Вовка Вебер, и тяжёл! Но молодец! Смелый! Наверно очень умный? Далеко пойдёшь!».
– Но пора и мне домой! – уходя, бросил взгляд он на праздничную толпу учащихся.
Теперь Платону никто дома днём не мешал, а мама заранее обеспечивала его завтраком, обедом и ужином. Потому он успел спокойно подготовиться к экзаменам. Особенно был спокоен за алгебру и геометрию. За изложение он тоже не переживал. Да и за русский язык особо не боялся.
Так в итоге у Платона и получилось на экзаменах: геометрия и изложение – пять, по алгебре и русскому языку – четыре.
Но итоговые оценки в его зелёном Свидетельстве Г № 556971 о восьмилетнем образовании, подписанным утром в субботу 13 июня директором Володиным, классным руководителем Спировой, учителями Князевой и Лосевым, оказалось не ахти. Пятёрки были только по рисованию, труду и поведению, четвёрки по арифметике, геометрии, истории, физике, черчению и физкультуре. А тройки по алгебре, биологии, географии, русскому языку, русской литературе, французскому языку и химии.
Платон сразу подсчитал свой средний бал ровно в 3,75 и навсегда распрощался со школой, проучившись в ней рекордные четыре года и одну четверть.
– А я ведь в других школах учился, и буду учиться намного меньше лет! Так что она для меня стала основной! Ну, что ж? Прощай моя школа! – на прощанье повернулся он, по центральной аллее с лёгкой грустью и с ощущением взрос