– Немножечко отодвинут тебя в сторону, но за дело возьмутся рьяно, штоб на твоём фоне не выглядеть ещё сопливей? – предположил Санька.
– Задумано так, – киваю я, – но это же Одесса!
Доктора крутили Мишкину ногу, спрашивали о разном, заставляли приседать и вытягивать её, наклоняться.
– В принципе, – Гришин снял очёчки и протёр, – проблема решаемая. Если бы ваш друг…
– Брат, – перебил я его, – извините…
– Брат, – поправился он, – ничего страшного. Если бы ваш брат попал к нам, то через месяц, много – полтора, он стал бы ходить, как и прежде. А это, простите, работа коновалов. Где, вы говорили…?
– Больница для бедных, – кривовато улыбнулся, – после Ходынки.
– Даже так? – Гришин запереглядывался с коллегами, и снова снял очёчки на протереть, – Беру свои слова обратно. Н-да… наслышан. В таком разе – то, что ногу спасли, уже чудо. Не до изысков. Простите!
– Ничего страшного, – отзеркалил я недавнее, – Доктор, скажите, а что сейчас?
– Сейчас? Н-да… больница для бедных?
– Сейчас, – выделил я голосом, – средства есть. Значительные.
– Кхм… Мы за такое не возьмёмся, – сказал он, – здесь нужен, не побоюсь этого слова, аристократ от хирургии. И платить ему нужно тоже… аристократически.
– Примерно!?
– Ну… триста рублей, может четыреста.
– Мы согласны! – даже не оглядываюсь на Мишку.
– Кхм… деньги всё-таки заметные, и нужно согласие родителей или опекуна…
Мысли сразу заметались. Родня у Мишки есть, но так штобы согласие, да такие деньги… Дольше обхаживать и объяснять. Владимира Алексеевича? Не-е… афера, как есть афера, нечего опекуна в этот гембель втягивать.
– Двойные, – предложил я, – и как жертва катастрофы! Ногу сломал!
– Молодой человек, – гневно начал пожилой дядька, у которого прорезался от волнения отчётливый идишский акцент, – если вы думаете…
– Да я не думаю! – перебил я его, а у самого от волнения ажно руки трясутся, – А просто – ситуация! Деньги есть, а опекуны у брата далеко! И не факт!
– На благотворительность, – отчаянным голосом сказал Мишка, почуявший отказ после недавнего обнадёживания, – больнице ведь деньги нужны?
Ух, как уговаривать пришлось! Нет, и всё! Только через опекунов. Пришлось рассказывать о Мишкиной ситуации, когда родные вроде как есть, но по факту – сложно. О братании – без деталей, потому как среди тут жиды есть, а кровь, да с молоком… Ну как перемкнёт?! Уговорили! Вышли, чувствуя себе победителями. Отошли уже когда, Мишка задумчиво так:
– Вот умеют же, а? Ты теперь вдвое…
– Мы!
– Мы, – согласился он чуть смущённо, – вдвое теперь переплачивать будем, а благодарны! Одно слово – жиды!
С водопроводом и реакцией на него я немножечко-таки не рассчитал, и мозг мне вечером выели качественно и со вкусом. Выслушал о себе много нового и интересного, но дело сдвинулось-таки с мёртвой точки.
Умные и знающие отодвинули мине от славы. Где-то там, в самой глубине, есть таки маленькая обидка за отсутствующую строчку в летописях, но дело сдвинулось. И это главное!
Одиннадцатая глава
« — Нахальный какой!» — Полина, поджав тонкие губы, сердито поправила платок, – «Ишь, подмигивает!»
Р-раз! И нахальный мальчишка подбросил в воздухе серебряный рубль, потом два, три…
« — Рублевиками играется!» — раздражённо подумала девушка, невольно замедляя шаг. Нечасто такое увидишь! Обычный, уличный, ничем не примечательный. И такое вот!
А мальчишка, будто дразнясь, небрежно подбрасывал и ловил всё большее количество монет, собрав чуть не десяток. Потом еле заметно движение кистью, и монеты ссыпаны в карман. И снова – одна монетка… золотая?!
Девушка сама не заметила, как отстала от подруг, замедлив шаги. А нахальный мальчишка снова подбросил, и снова… потом движение подбородком в сторону, и Полина, как заворожённая, двинулась за ним.
« – Заманивает», – мелькнуло у девушки, но мальчишка один, моложе её года на два, а сбежать она завсегда… Уж закричать-то она сможет! Так завопит, што все сбегутся, со всево Николаева!
Шаг, ещё шаг, и вот уже они на пустыре. Девушка было запаниковала, завертев головой по сторонам, но мальчишка спокойно сидит на земле, скрестив ноги по-туркски, и только монетка в руке. Золотая!
– Хочешь? — монетка текуче прокатилась меж пальцев.
— Я… я не такая! — девушка сделал шаг назад. Не слишком, впрочем, решительно.
– Мне без разницы, какая ты, – и улыбка едва заметная, – Так хочешь?
Меж пальцев начало прокатываться уже две монетки, потом три.
— Я… што делать-то надо?
-- Ничего, – снова улыбка, – такого, о чём ты подумала.
– Ишь охальник какой! – рассердилась девушка, в глубине души немножечко даже и разочарованная.
– Есть дело, да не до твоего тела, – и снова подмигивание. Нахальное!
– Похабник какой! – рассердилась та, – Ну, говори!
– На фабрику пройти надо, – монетки взлетели вверх.
– Так мало ли кому надо?! – насторожилась девушка, – Керосинщик какой нашёлся! Мне из-за тебя на каторгу неохота!
– Какая каторга!? – изумился мальчишка, начав плести что-то нелепое о репортаже. Придумал бы хоть што другое!
Полина решила сделать вид, што верит. Вот честная она, доверчивая! Так на суде и скажет, ежели што вдруг. С рыданиями! Кому в здравом уме сахарный завод нужон, читать про такое? О простой жизни!?
Оно про Государыню, которая Ливадию посетила, это да! Событие! Такие все чины придворные, даже которые дамы. В мундирах мущщины все, да при орденах. Авантажные!
Или реклама одёжки от «Мюр и Мерилиз», тоже интересно. Она такие заметки вырезает и хранит в баночке из-под леденцов, выпрошенной у гордячки Тамарки. Ей часто ухажёры дарят всякое такое!
Перебирает иногда резаное, и себя в одёжках таких представляет. Или в Ливадии, фрейлиной при Дворе. Может, она тоже эта… дочка графская! Выкрали в младенчестве цыгане, да подкинули на воспитание. А потом её найдут, в объятиях у маменьки с папенькой поплачется всласть, да замуж за одного из этих, с орденами. Ва-ажной бы стала дамой, да небось не хужей прочих!
– Сколько, говоришь?
– Пока не говорил, – усмехнулся вредный мальчишка, – мне в нескольких цехах побывать надобно. Смогёшь? Так, штобы не просто мимобегом в ночи, аки тать, а за работой понаблюдать.
– За работой, – Полина понимающе кивнула, и в душе её будто расправилось што-то. Как же, репортёр! Конкуренты небось наняли, штоб прознать всё! Наняли и наняли, не её то дело. Не керосинщик, и то ладно.
– В нескольких? – девушка закусила закровившую губу, с трудом собирая непривычные к тому мысли, – можно…
– Не слышу в голосе уверенности! – оскалился нахалёнок.
– Да можно! – затараторила девушка, – Договариваться только придётся. Делиться! Никак не меньше ста рублей за такое!
Сказала, и дыхание затаила. А ну как и даст? Без торговли? Там всей делёжки – сторожу казёнку принести, в знак уважения вроде. А уж нору устроить этому мальчишке, она и сама! Пусть хоть обсмотрится. Но если вдруг што, то знать ево не знает!
Попросится у мастера лишнее поработать, а там и ночевать при заводе останется. Не она первая, не она последняя! Тогда-то водка сторожу и пригодится. Вроде как уважение.
А сто рублей, то оно и ого! Приданое!
– Сто, говоришь? – мальчишка задумался, и Полина напрочь перестал дышать. Странноватая усмешечка, и кивок, – А пожалуй, што и да.
Девушка выдохнула…
– Уговор, – продолжил он, – но с условиями!
Мокрое от пота мальчишеское тело двигалось медленно, замирая иногда на пару секунд. Сквозь стиснутые зубы вырывалось иногда сиплое дыхание. Последний судорожный рывок… и подбородок коснулся перекладины.
– Тридцать два, – подытожил я вслух, спрыгивая вниз, – неплохая проходочка! Завербованная девушка вызывает у меня некоторые сомнения, но увы и ах, возраст накладывает немалые ограничения.
Условились на авансе в двадцать рублей, и вся надежда только на жадность Полины. Проинструктировал вроде, но сомнения точат червяками. Ни разу не интеллектуалка, н-да… Впрочем, интеллигентные и артистические люди без надлежащего опыта, в таких делах как бы не опасней натур примитивных.
– Ванятка! – певуче позвала меня хозяйка, – Иди сюды, шти готовы!
– Чичас, Степанида Федотовна, помоюсь только!
Хозяйка ко мне благоволит, но не забывает брать двадцать копеек каждый день за койку и весьма постную пищу. Она не местная, привезённая давно покойным мужем из центральной Расеи, да так и не переняла здешнего говора и обычаев.
– Как с местом? – поинтересовалась она, когда я выхлебал щи. Скудноватая пища для начала дня, но чем, как говорится, богаты!
– Сиводня встречаемся, смотреть меня будут.
– И то! – Степанида Федотовна мелко перекрестилась и начала допытываться подробностей. Скушно! Дети у ней давно взрослые и живут своими домами, вполне благополучно и сыто. Но не близко! Зовут мать к себе, но баба понимает, што здесь-то она хозяйка, пусть даже и с внуками не тетешкается, а в чужой дом приживалкой придёт.!
– Ну, ступай! – отпустила она меня наконец, – Совсем меня, старую, заговорил!
Я заговорил!? Но спорить с бабой, а тем паче глупой, самому дураком надо быть. Только пятки мои грязные сверкнули через порог.
Забор штурмовал, когда до смены рабочей час ещё оставался.
– Позже ещё не мог?! – прошипела на меня Полина, хватая за рукав, едва я перевалился в заводской двор в условленном месте, – Пошли!
« – Противолодочные зигзаги» – выдало подсознание, и вместо ответа, што же это такое, дополнив песней про жёлтую подводную лодку.
Запоздало захотелось сказать Полине, што времени ещё пяти утра нет, и до смены рабочей чуть не час, но передумал. Известное дело, баба!
В высоком цеху стальным лесом высится переплетение железных балок с установленными на них механизмами, изрядно обросшими чем-то ракушечным. Промеж балок и механизмов балочки поменьше, а ещё брус и доски – ходить, значица. Ну и харахура всякая навалена.