– Да иду, иду! – ловя ногой ускользающую туфлю без задника, на пороге показался запыхавшийся дядя Фима в домашней одёжке.
— А-а! Шломо! — возопил он жирным голосом, – Ну-ка поворотись!
Объятия, тисканья, трепление щёк и взъерошиванье волос, да всё это шумно и очень по-одесски, с привычкой ничуточку не таиться, потому как соседи всё равно будут в курсе, штоб они были здоровы!
— А похудел! – всплеснула полными руками тётя Эстер, отпуская меня на миг, дабы тут же с озабоченным видом ущипнуть за щёку, – Вот тибе и Палестина, где реки полны молоком и мёдом, а поверх плавает маца! Фима! Ты погляди, какой мальчик худенький, и скажи потом Иосифу за то, и за Палестину тоже, потому как рвётся сына, сам не понимая, куда!
– Мальчик растёт! – отдуваясь, отозвался дядя Фима, сгибая мне руку, — ну-ка напряги! И наш тоже, хотя немножечко опасаюсь, шо не туда.
Я послушно напрягаю, и Бляйшман грустно вздыхает, согнув свою руку, и косясь на жирный бицепс. Дескать, вот это – да, мышцы!
– Я тебе шо говорила?! — уловила супружница, делая руки посредине туловища за неимением боков, -- Мальчик голодный и хочет кушать, а ты его на пороге стоишь, как опять!
Извозчик, молодой совсем турок, глядящий на всё это с открытым ртом и интересом человека, впервые попавшего из провинции прямо в цирк, помог слугам сгрузить поклажу и уехал, постоянно оглядываясь. Дружелюбно скалится Момчил, и кажется, рад вполне искренне, несмотря на давнее.
Занесли багаж, и дядя Фима заторопил меня в домашнюю мыльню, куда и сам пошёл на поговорить, а заодно и сполоснуться.
« – Ох и разожрался!» – заметилось мне ненароком. Деловой мой партнёр как нельзя сильно стал походить на волосатый такой арбуз, и даже хвостика за пузом не видать.
Плескаясь, он смывал пот и жаловался мне на любимую супругу, у которой нет понимания насчёт пользы алкоголя с утра. Женщина! Што она может понимать в мужском организме, не считая этово самово!
– Наспех, – сокрушалась тётя Эстер полчаса спустя у накрытого стола, чуть ли не прогибающегося посерёдке под тяжестью и богатством блюд, – разве так гостей? Ну ничего, вечером уже нормально посидим.
От её посула заранее заныла печень, и я замахал руками:
– Тётя Эстер! Да ваше наспех иным библейским царям за пир сошло бы!
– Да шо ты говоришь!? – кокетливо отмахивалась она, сияя полным лицом и всеми тремя лоснящимися подбородками, – Вот вечером, это да, а пока так, небольшая разминка для молодово желудка!
– Ну и как там? – поинтересовался Бляйшман, подвигая к себе блюдо с перепёлками, и вглядываясь маленькими глазками в настольный натюрморт, которому в самом скором времени предстоит превратить в сцену ожесточённой баталии.
– Да ты кушай, деточка! – перебила его супруга, потчуя мине всяким разным, но неизменно вкусным.
– Как всегда, тётя Эстер, – закатываю глаза после первого же пробования, – сплошной цимес! А в Палестине по всякому – когда мордой в творог, а когда и жопой об порог!
– Умный и решительный человек может сделать много интересново, – продолжил я, стараясь не замечать, как дядя Фима выразительно играет бровями на супругу, надувая мужественную жирную грудь, – проблема только одна – слишком много умных и решительных на такой маленькой Палестине. Я бы даже сказал, шо скорее больше решительных, чем умных, и не один интеллектуально одарённый индивидуум раскинул там мозгами, и притом буквально.
– Так я понимаю, шо ты да? – приподняла бровь тётя Эстер, – Люди с большим интересом говорили за твою коммерцию.
– Да шо вы такое говорите через этих людей с большим интересом к чужим делам!? – всплёскиваю руками, – Это не коммерция, а чисто на поговорить и немножечко на будущее!
– Древности Востока, это немножечко скорее прошлое! – смеётся дядя Фима, вытирая салфеткой рот.
– Я бы сказал, шо не только и даже не столько они, сколько вообще, но немножечко таки да! Оно как и само, – развожу руками, – Приезжаешь поговорить с тамошними диковатыми человеками от газеты и для статьи, а там то подарки в разные стороны, а то и трофеи. Раз, да другой. То в Москву, а то и в Одессу как подарки, а потом – оп-па! И уже есть товар для перепродажи!
– Во-от! – протянула тётя Эстер, выразительно глядя на мужа, – А я тибе говорила ещё когда, шо он таки да, а не русский! Кто как, а мальчик видит возможности!
Спорить с этим уже устал, потому как страсть некоторых жидов искать в успешных людях потерянные колена Израилевы утомила ещё в первую мою Одессу, не говоря уже за потом. А если и да, то што? Оно ведь и в обратную сторону работает! Но не обижаюсь, потому как знаю, што это от чистой души, пусть даже и не от ума.
– И на чём собрался? – Бляйшман, не отрываясь от жевания, вцепил в мине свои маленькие умные глазки.
– Не на чём, а на людях! – подымаю назидательно палец, – В Европе или Америке можно работать от товара, а на Востоке – от людей! Если у мине есть хорошие отношения с племенным вождём какого-нибудь куска пустыни с тремя пальмами, то шо будет через него идти, то будет и у мине! А будет ли это ладан через торговлю, или честно награбленные ценности у других, тут только гадать.
– Немножечко на перспективу? – подымает бровь дядя Фима, облизывая пальцы, пока не видит почти культурная супруга.
– На перспективу как есть, – соглашаюсь с ним, – просто для тово, штоб если понадобилось куда сунуться, а там уже знакомые люди с коммерческими интересами до мине. Это хоть для маленькой коммерции, хотя для большой политики полезно.
– А кем ты себя будешь? – интересуется мадам Бляйшман.
– Хочется инженером, – вздыхаю, затуманенный мечтами о Небе, – но видится скорее коммерсантом за политику, или политиком за коммерцию. И не потому, шо так уж интересно, а потому как – инструмент и возможности!
– Деньги, – прожевав, продолжаю говорить умное, – такая штука, шо с ними сильно лучше, чем без.
Долго говорили об мине и об Палестине, Бляйшманы интересовались как за здоровье и приключеньями, так и возможностями через мои. Казалось бы, ну куча ведь единоплеменников! Ан нет, там свои диагнозы, иногда с такими осложнениями, шо иногда только через совсем других, вплоть до ультиматума в лоб.
– А для Ёсика как? – живо интересуется тётя Эстер.
– Там сплошной Дикий Запад на одичалом Востоке, – выдаю экспертное мнение, – и штобы хоть чуточку да, нужно быть сильно идеалистом с мозолистыми руками, или циником и авантюристом с немножечко романтиком. Таким, знаете ли, который прижат дизентерией, долгами и ночёвкой в пустыне на грязной кошме, но смотрит в будущее исключительно со светлым оптимизмом.
– Ой вэй! – завздыхала тётя Эстер, – а Ёсик наш весь в социализме с сионизмом запутался! Я ему сколько раз – сына, путайся лучше в коммерции, все ведь дороги! Скушно так, давай через панамы, тоже всё есть! Женить бы его на приличной девушке с красивыми капиталами…
– С этим ой! – предостерегаю я мадам Бляйшман, – Ёся мальчик с образованием, и не всякая подойдёт, потому как может тогда от жены сбежать в политику. А если с образованием, то и сама за политику заговорит, и Ёсика потащит.
– Вот то-то да, – опечалилась она, подпирая рукой где-то под одним из подбородков, – хороших девушек много, но хочется ещё и немножечко счастья для мальчика, помимо здоровых внуков для нас и денег для них.
После обеда с дядей Фимой о делах уже всерьёз, с глазу на глаз. Расписал ему мал-мала схемы Палестинские, да примерные возможности моих знакомцев, и предложил встроиться в дело.
– … есть небольшие, но интересные связи с московскими антикварами – скорее приятельские, чем деловые, но перевести их в нужную плоскость считаю реальным.
– М-м… пожалуй, – кивнул он после некоторого раздумья, – через Льва и наших, или через ещё?
– Хм… – тут уже задумался я, – можно и через Льва Лазаревича, и через ещё. Есть знакомства, но из тех, штоб при разговоре с ними нужно показывать не только материальный интерес, но и вполне конкретные стволы за ним.
– Решаемо, – согласился он, – всё как везде.
– Так, – потёр он пухлые руки, – по этому делу всё, а вот по нашему давнему разговору я работал, работал, и наконец оно заработало. Пошли уже немножечко круизные лайнеры и отели со всё включено разной степени, и как пошли результаты…
Бляйшман важно приосанился, сияя луноликой физиономией, и подыграл, глядя на него с уважительным восторгом.
– Неужели…
– Да! – он подпрыгнул на стуле, – Я – туда!
Дядя Фима затыкал рукой куда-то вверх – видимо, полагая своих старших партнёров кем-то вроде небожителей.
– Чу-уточку, – добавил он со вздохом, разведя пальцы, – ну я а тебе – премия! В партнёры, уж извини!
Полагалось мне сто тысяч франков на швейцарский счёт, што за сырую идею вполне себе недурственно, и обидки на дядю Фиму я не затаил. Хотя оно канешно и да, хотелось бы войти в такое дело хоть на кончик ногтя, но увы и ах…
Подавив в себе порыв жадности, принялся расспрашивать о деталях ради своего интереса и дяди Фиминой важности. Ну и так, полезно для общего развития.
Одесса ещё спала, укутанная толстым одеялом тумана, когда наш пароход причалил, загудев протяжно. Пройдя таможенный контроль, я сошёл на берег.
По недолгому размышлению, багаж свой отправил с позёвывающим извозчиком, решив пройтись пешком по просыпающемуся городу. Густой туман, насквозь пропитанный запахами цветущей акации и моря, лёг на плечи, придав самое романтическое настроение.
Иду неспешно, здороваясь касаниями со знакомыми домами и всеми встреченными деревьями. Мявкнула вопросительно трёхцветная кошка, вышедшая из подворотни с задранным хвостом, и я присел, наглаживая мурлыку. Толстенькая, ухоженная, ласковая, она бодала мои руки и колени, требуя ласки.
– Всё, всё, – встаю нехотя, – в другой раз если встретимся, а сейчас прости, меня Фира ждёт.
Из подворотни вылетела нескладная фигура, путающаяся в собственных ногах, и подхватываю её за ворот, не давая упасть вовсе уж жёстко…