– Василий Иванович, может, вы лучше отдохнёте? – обратился к есаулу Бутягин.
– Всё нормально, доктор. Языком болтать – не шашкой махать. – Офицер улыбнулся и продолжил: – Выбили стрелки китайцев с их позиций, и те отступили к горам у манзы Колушань[3]. И вот здесь нас ожидал неприятный сюрприз. Представляете, китайцы на этих возвышенностях организовали три яруса ложементов и окопов. Один у подножия, потом на середине склонов и последний по гребню возвышенностей.
«Ни хрена себе, эшелонированная оборона из окопов, – ошеломлённо подумал я, продолжая краем уха слушать рассказ сотника. – Вот это дают китайцы. Нет, конечно, эшелонирование войск применяется бог знает с каких древних времён, но несколько рядов заранее подготовленных окопов и ложементов – это что-то новое в военном искусстве на данном этапе его развития. Молодцы китаёзы. Только нам от этого не то что не легче, а как бы наоборот – тяжковато будет, если у них и дальше по дороге на Мерген и Цицикар такие узлы обороны будут».
Между тем есаул красочно описывал, как казакам и стрелкам пришлось по открытой местности под убийственным огнём штурмовать Колушанские высоты. По его словам, только через час удалось выбить китайцев с первой линии окопов и заставить их отойти на второй ярус, где у них находились резервы. Казачьи сотни, штурмовавшие левый фланг противника, ходили в атаку три раза, стрелки по центру – четыре раза, а на правом фланге – пять раз.
Однако плотным ружейным огнём сверху вниз и артиллерийским с флангов китайским войскам удалось сбить наш наступательный порыв. Казаки и стрелки откатились назад, а китайцы в центре сами перешли в контрнаступление. Генералу Грибскому пришлось срочно вводить в бой всю оставшуюся артиллерию из резерва. Под свистящими пулями бойцы Второй Восточно-Стрелковой артиллерийской бригады развернули две батареи полевых четырёхфунтовок и накрыли метким огнём наступавшие китайские части, заставив их отступить на вторую линию вражеских окопов.
«Уже второй раз звучит в рассказе Плотникова, что если бы не артиллерия, то ничего бы с атаками не получилось», – опять я мыслями отвлёкся от повествования офицера. Понятно, что артиллерия – бог войны. Только он в Российской империи сейчас какой-то недоразвитый – или наоборот. Орудий и снарядов к ним явно мало – это недоразвитость. Но их разнообразие заставляет задуматься – а куда их столько. Глаза в разные стороны расползаются. Я как-то попытался для себя обзорную справку составить и несколько выпал в осадок. Полевые орудия калибром от семидесятишести- до стодвадцатимиллиметровых – десять наименований различных производителей и со значительными различиями в конструкции. Стопятидесятидвухмиллиметровые гаубицы имеют три модификации. Осадные мортиры – три калибра и пять модификаций. И это ещё не всё.
Краем уха я слушал Плотникова, а сам продолжал вспоминать мою эпопею с задумками внести некие рацпредложения в Главное артиллерийское управление. Пять лет назад на волне воодушевления, что так удачно получилось с пулемётом теперь уже генерал-майора и русского подданного Вильгельма Мадсена, я готов был горы свернуть. Хотя в артиллерии мало чего смыслил, но с восьмидесятидвухмиллиметровым миномётом «Поднос» и подствольным гранатомётом ГП-25 «Костёр» был знаком не понаслышке. Приходилось пользоваться, и довольно часто. Вот и захотелось осчастливить отечество ноу-хау в новой области артиллерии.
Для начала я провёл анализ положения дел с артиллерией в Российской империи, включая производителей орудий, снарядов, взрывчатки для них, после которого несколько погрустнел, если мягко сказать. Тем не менее проект в виде чертежей-эскизов миномёта, гранатомёта, снарядов к ним с описанием возможных тактико-технических характеристик, примерной технологией изготовления и возможной стоимостью направил четыре года назад на имя начальника ГАУ генерал-лейтенанта Барсова Александра Андреевича. О данном человеке я слышал много хорошего как о специалисте в области артиллерии.
Но пошёл пятый год, а по миномёту и гранатомёту тишина. В архиве Военно-учёного комитета своего проекта я не нашёл, в архив ГАУ доступа не имею. В Ораниенбаумской стрелковой школе пару раз Барсова видел, но доступа к телу не смог получить. Не та весовая категория. Была мысль обратиться к Николаю и попробовать через него воздействовать на ГАУ, но потом передумал. На примере Мадсена убедился, насколько тяжело идёт принятие чего-то нового из вооружения в этом времени, даже если государь высказал своё положительное мнение. Здесь и сейчас нахожусь именно по этой причине, да ещё и свои деньги трачу. Миномёт и гранатомёт финансово точно не потяну.
Вернее всего, чуть больше чем через три с половиной года начнётся Русско-японская война. Как правило, победу определяют три основные составляющие: хорошее снабжение, нормальное управление на всех уровнях и моральный дух войск. Если с последним в русской армии всё хорошо, то две другие – под большим вопросом. Сложившуюся государственную систему в порядок в столь короткий срок не привести, она сгнила сверху донизу. И даже Александру III с его крутым нравом её не исправить, тем более и какого-то его желания не видно.
Если вспомнить то, что я знал о РЯВ в своём прошлом-будущем мире – это была ненужная России война, в которую ее втравила придворная клика во главе с бездарным царем. Здесь, правда, царь-батюшка более-менее нормальный, но остались те бездарные генералы во главе с Куропаткиным, которые, вернее всего, также проиграют все сухопутные сражения, а такие же адмиралы – все морские. А в тылу от генерал-адмирала и ниже, включая гражданских подрядчиков, будут воровать все подряд миллионами. Плюс финансирование японцами и англичанами революционного движения…
«Куда-то меня опять занесло. Снова глобальные вопросы одним мановением руки разрешить хочу. Только это из области суперфантастики, – мрачно подумал я. – Что в той войне было светлым пятном – подвиг “Варяга” в начале войны? Но это, как написал Максим Горький, “безумству храбрых поём мы песню!” Так что хрен с этим замшелым руководством империи. Моя задача – сделать так, чтобы все поняли, что и в этом китайском походе, и в той будущей, возможно, позорно проигранной войне есть и будет не одно, а несколько светлых пятен, лучей, так сказать, света в тёмном царстве… И одно из них – это диверсионно-разведывательные действия казаков, вооруженных автоматическим оружием. Может, и миномёты успеем запустить до начала Русско-японской войны. С Николаем, пока ещё не Кровавым, если получится, на эту тему я всё-таки поговорю. И про бронепоезда надо не забыть».
Пока я находился в глубокой задумчивости, есаул Плотников в своём повествовании дошёл до того момента, как русские войска приступили к штурму ложементов и окопов второго яруса Колушанских высот. Наступление начали после получасовой артиллерийской подготовки. Подошедшие читинцы из резерва Суботича штурмовали правый фланг противника, сретенцы – центр, а казаки – левый фланг. Во время второй атаки четвёртая сотня под командованием сотника Волкова, заменившего на время раненого Вондаловского, попыталась захватить ложементы с китайскими пушками, ведущими фланговый огонь.
– При захвате одного из орудий Леонид Петрович и погиб. Он скакал впереди казаков к зарядному ящику, на котором сидел китаец. Не знаю, что там произошло в действительности, кто-то говорит, что китаец взорвал сам себя, но я в это слабо верю, – Плотников усмехнулся. – Вернее всего, в боеприпас попала пуля, что привело к взрыву всего запаса снарядов. От этого взрыва погибли Волков и несколько казаков.
– Как же теперь Екатерина Дионисьевна будет? – всхлипнула Августа Николаевна, прерывая мужа. – Трое детишек-погодков. Младшенькому и года нет.
– Не плачь, Устенька, – есаул погладил жену по предплечью. – Все под Богом ходим. Мне вот повезло, легко зацепило, а Леониду Петровичу – нет. Говорят, его взрывом вместе с конём на пару саженей отбросило. А Екатерине мать с отцом внуков поднять помогут. Да и мы миром поможем.
– Да, не стало первого и единственного поэта Приамурья, – грустно вытирая платком уголки глаз, произнесла незнакомая мне сестра милосердия и продолжила мелодичным голосом:
Не богат наш край преданьями
Эпопеи вековой,
Переполнен он страданиями,
Тьмой глубокой и нуждой…
Я же про себя вспоминал наши отношения с Волковым. Всё-таки знакомы были почти девять лет. Дружбы не было, нельзя было назвать их даже приятельскими. Честно говоря, к поэзии я был и остаюсь равнодушным. Те песни, автором которых считаюсь, – чистый плагиат из будущего, вырывающийся, как правило, если я перебирал спиртного. Леонид же Петрович к моей славе песенника относился с большой ревностью, я же его стихов достойно оценить не мог, считая какими-то наивными, что ли.
В голове всплыло несколько строк, запомнившихся из-за простодушия, какой-то невинности и неискушённости:
Могуча матушка Россия.
Ей вражья злоба не страшна,
Не грозны вороги лихие.
Пусть будет дружба всех крепка.
Тогда в бою, я верю свято,
Солдат поддержит казака,
Казак же выручит солдата.
Во время ужасов войны,
С пути сметая все преграды,
Взаимной выручкой сильны,
Не дрогнут русские отряды.
А по-человечески Волкова было жалко. Ещё в большей степени жаль было его жену и детей. Поглядев на Машеньку, которая стояла боком ко мне, как от озноба передёрнул плечами.
«Может, ну её к ядрёной фене семейную жизнь. А то с моей профессией – родину защищать – есть большая вероятность, что Мария Аркадьевна может получить весточку о моей преждевременной кончине на поле боя. А как-то не хочется её вдовой сделать, а возможных детей сиротами оставлять», – подумал я и чуть не плюнул через плечо три раза, чтобы не сглазить.
Между тем окружающие продолжали горячо обсуждать смерть Волкова. Он для них всех был близким человеком. Кроме проблемы похорон, кто-то поднял вопрос о том, что необходимо за счёт общества объединить и издать одним сборником стихи, рассказы, очерки Леонида Петровича, которые были напечатаны в газетах «Сибирь», «Восточное обозрение», «Амурский край», «Владивосток», в журнале «Природа и охота», в двух небольших сборн