– Не со всеми вашими выводами согласен, но мысль интересная. Сегодня же созвонюсь с директором Департамента полиции и попрошу его подыскать, как вы сказали, провинциального д’Артаньяна. Думаю, Сергей Эрастович не откажет в такой пустячной просьбе. Кстати, вы знакомы с действительным статским советником Зволянским? – Ширинкин хитро улыбнулся. – С указом императора можете и сами его озадачить.
– Евгений Никифорович, давайте договоримся о следующем, – я сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями, потом продолжил: – Моё расследование секретное, и осуществлять я его буду с задействованием минимального количества лиц: я, уголовный сыщик, художник и ещё три-четыре человека из секретной части дворцовой полиции, с кем я работал в конвое цесаревича. Официальное расследование пускай идёт своим чередом. Его результаты буду получать только через вас. Если надо будет для дела, ознакомлю с указом некоторых лиц из МВД и других министерств, изображая тупого офицера, которого император непонятно за что приблизил к себе и возвысил… Но реально всю картину следствия будем знать только мы с вами и государь.
Пока я говорил, улыбка постепенно сползала с лица главного охранника императора. Когда я закончил, Ширинкин несколько секунд молчал, а потом торжественно произнёс:
– Спасибо, Тимофей Васильевич. Я этого не забуду. Вы даёте мне шанс реабилитировать себя в глазах императора.
– Не упустить бы этот шанс, Евгений Никифорович. Пятьдесят первый день идёт с момента отравления. Запросите ещё у шефа жандармов, ведётся ли наблюдение за слугами в Ливадии и из Гатчины, которые присутствовали во дворце во время отдыха императорской семьи, а сейчас отстранены от службы его императорскому величеству.
– По столичным дворцовым слугам, сопровождавшим августейшую семью, наблюдение ведётся силами секретной части дворцовой полиции и филёров городского охранного отделения, – генерал развёл руки в стороны. – Ничего. Все спокойно продолжают теперь служить в Зимнем дворце, куда их перевели. Резко разбогатевших нет. Подозрительных контактов не выявлено. Стараемся вести наблюдение круглосуточно, но народу не хватает.
«Значит, лазеечки имеются», – вновь щёлкнуло у меня в сознании. А Евгений Никифорович продолжал вещать.
– Теперь, после разговора с вами, думаю привлечь к наблюдению и филёров из уголовного сыска. Только как с секретностью быть? – задумчиво произнёс Ширинкин и замолчал.
– Подписки о неразглашении, думаю, будет достаточно. Там народ работает сознательный. И пускай сыщики ещё свою агентуру потрясут на предмет того, что народ говорит о смерти императора, императрицы и его императорского высочества. Вдруг какие-нибудь любопытные и интересные слухи всплывут, – поставил ещё одну задачу генералу, когда он замолчал. – А по местным слугам в Ливадийском дворце какая информация?
– По ним работают жандармские команды из Севастополя и Симферополя. Но тех слуг двадцать семь человек, а количество жандармов в командах вы знаете. Неделю назад прислали отчёт, что всё без изменений.
– Можно считать, что просто отписка и имитация бурной деятельности. Пускай привлекают ближайшие охранные и сыскные отделения. Надо срочно отработать всех слуг по-новому. Всё их нижнее бельё, фигурально выражаясь, изучить, вывернуть наизнанку и ещё раз изучить. И полные отчёты по каждому, – жёстко произнёс я.
– Тяжело будет. Пятьдесят шесть человек со столичными получается. Насколько понимаю, отрабатывать будем всех?
– Да, Евгений Никифорович. Уверен, если копнём поглубже, что-нибудь да зацепим. Времени много прошло, преступник или преступники расслабились, успокоились и могут совершить ошибку и как-то себя выдать. Надо продумать, какие задачи будем ставить.
План работы обсуждали ещё где-то с полчаса. Потом я получил большущую пачку материалов расследования и направился в одну из комнат, отведенных Ширинкину в апартаментах дворца. С этими бумагами ушёл в ночь. Если бы лакей не принёс обед, а потом ужин, остался бы голодным.
Как говорили и Николай, и Евгений Никифорович, работа была проделана огромная, а результатов ноль целых ноль десятых. Обычный день, обычный обед, за исключением того, что семейство цесаревича не пришло на него, неожиданно отправившись на морскую прогулку. Опрошены были все слуги, охрана, секретные агенты, чиновники, находившиеся в эти дни во дворце. Составлены схемы чуть ли не поминутного нахождения всех хомо сапиенс на территории дворца в течение девятого сентября. Особенно тщательно проанализировано время обеда.
«А я-то думал, что озадачу этим следователей и жандармов, но кто-то оказался не глупее», – подумал я, рассматривая стопку схем, которые лежали в отдельной папке.
Одним словом – тупик. Нет, я понимаю, что для того, чтобы уронить в посуду шарик с ядом или капнуть из пузырька в жидком виде, много времени не надо. При определённой ловкости рук это легко сделать незаметно для окружающих. Только вот все, кто тогда присутствовал во дворце, как-то на профессионального отравителя или отравителей не тянут. Вот на людей, которые обожествляли покойного императора и его семью – это да, а на убийц – нет.
В общем, моя надежда на то, что мой опыт расследования преступления из будущего, основанный на прочтении кучи детективов, мне поможет, умерла первой. Осталось только, как и Ширинкину, разводить руками и работать дальше.
На следующий день перевёл под своё подчинение своих старых знакомых: уже коллежского асессора Кораблева Николая Алексеевича, который стал начальником всех агентов секретной части, старшего агента Бурова Петра Фёдоровича – специалиста по тайным проникновениям в помещения, и, конечно же, прекрасных агентесс Филатьеву Марию и Логунову Татьяну. Последних в большей степени из-за хорошего почерка и умения работать на пишущих машинках. Эту группу Ширинкин разместил в Приоратском дворце, чтобы всегда были под рукой, можно сказать, посадил на казарменное положение. Встреча была радостной, только девочки расстроились таким распорядком работы, так как обе недавно вышли замуж. Но их новых фамилий я даже запоминать пока не стал.
Озадачил девушек аналитикой прессы по событиям в Российской империи за последний месяц, с особым упором на «жёлтую прессу». Версию про господина Витте я не забыл. Только вот как за ним слежку выставлять?! Или перлюстрацию его корреспонденции организовать, всё-таки министр финансов, действительный тайный советник. Получать разрешение у Николая как-то не хотелось. Уж больно эта версия гнильцой попахивает, да и вбивать клин между братьями не хочется. А вот в прессе, может, что и проскользнёт. Да и по салонам надо будет сплетни пособирать.
С Кораблёвым долго обсуждали, каким образом работать по слугам, после чего он направился в Департамент полиции Санкт-Петербурга, а Буров засел изучать материалы по тем лицам, жильё которых ему предстоит негласно посетить с целью определения, а живёт ли человек по средствам и нет ли у него припрятанной кубышки. Узнав, сколько ему предстоит работать, Пётр Федорович аж расцвёл. Признался, что задолбало в последнее время только в наружке служить. Живого дела, которое нервы щекочет, нет. Вспомнил и про гостиничный номер Фукусимы.
Вечером за «рюмкой чая» Ширинкин в своём кабинете довёл до меня, что найден «д’Артаньян». Им оказался начальник Рижского сыскного отделения Кошко Аркадий Францевич. Прибыть в Гатчину сыщик должен был через два дня, поэтому следующий день посвятил выезду в столицу, где запланировал встретиться с Боткиным и Репиным.
Встреча с Сергеем Сергеевичем состоялась в его лаборатории на кафедре бактериологии и заразных болезней, где Боткин пытался создать противоядие от абрина в надежде спасти жизнь Ольге Александровне. Представившись, попросил подробно рассказать о яде и симптомах при отравлении им. Больше того, что было написано в отчёте профессора, не узнал. Специально уточнил, в каком агрегатном виде можно получить абрин. Как оказалось, данный яд может быть и в жидком, и в твёрдом виде, а если им пропитать, например, фитиль обычной свечи, то при её сгорании – и в газообразном состоянии. Правда, при этом симптомы будут другие и смерть наступит от отёка лёгких, что отсутствовало у умерших членов августейшей семьи.
Перед уходом передал Боткину дозы пенициллина с пояснительной запиской Павла Васильевича, кратко рассказал о супругах Бутягиных, их исследованиях и результатах применения нового лекарства. Сказать, что заинтересовал Сергея Сергеевича, – значит ничего не сказать. Он буквально засыпал меня вопросами, на меньшинство из которых я едва смог ответить. Успокоил профессора только тем, что сообщил о ближайшем приезде семейства Бутягиных в столицу и пообещал обязательно познакомить.
Не желая упустить такой случай, рассказал Боткину о фирме «Байер», которая начала в этом году, судя по газетам, реализацию в столице аспирина и героина. Ссылаясь, как и сам профессор по абрину, на информацию, будто бы прочитанную мною в какой-то газете во время перехода из Владивостока в Одессу, порекомендовал очень внимательно отнестись к аспирину как универсальному анальгезирующему жаропонижающему и болеутоляющему препарату. По героину же слил профессору инфу про наркозависимость от этого «средства от кашля» и про то, что в печени героин преобразуется в морфин, который сильно разрушает организм и влияет на психику. В общем, расстались с Сергеем Сергеевичем почти друзьями.
После этого направил свои стопы, а точнее, извозчика на Васильевский остров в Императорскую Академию художеств. По поводу моего запроса на художника-портретиста или художника-криминалиста Ширинкин посоветовал обратиться к Репину Илье Ефимовичу, который именно сейчас находился в столице, а не уехал в своё имение. Вот и ехал знакомиться с человеком, про которого в будущем знал, что это художник, только из-за поговорки «ну вот, картина Репина “Приплыли”». Не моим интересом и коньком было изобразительное искусство, что в прошлой, что в этой жизни.
Правда, перед своей кончиной в том будущем времени-пространстве в инете выкопал информацию, что такой картины Репин не создавал. Оказывается, был такой художник Лев Григорьевич Соловьев, который в семидесятых годах девятнадцатого века написал картину, где изобразил монахов на лодке, заплывших по реке в большую группу купающихся голышом женщин. Назвал эту картину автор «Монахи. Не туда заехали».