— Я еще после твоего первого доклада говорил о вине Сутягина: он по своей инициативе послал переправщиков с лодки. Но, мне думается, делал он это из благих побуждений. Они повинны с Коваленко оба. При такой погоде надо было отложить высадку и не торопиться уходить на зарядку батарей, но не хватило распорядительности, решать полагалось Коваленко и Сутягину вдвоем. А там собралась толпа для митинга. Думаю, и переправщиками могли послать первых попавших под руку краснофлотцев. В этой высадке много несуразицы и морской малограмотности.
— У меня такое же сложилось мнение.
— А почему Изачик представил новую докладную?
— По своей инициативе, мы ее не требовали.
— А не думаете ли вы, что он этим хочет отвести от себя часть вины? — Командующий в упор посмотрел на Визгина.
— Я в этом не сомневаюсь. Он понимает, что это серьезный провал, за него кто-то должен нести ответ. Готовил группу Сутягин, но под наблюдением и по инструкциям Изачика. Поэтому он и старается выглядеть стоящим в стороне. — Визгин не только подтвердил мысль командующего, но и показал, что он продумал эту деталь основательно.
— Вы этот момент заметьте. Это характеризует Изачика. С ним мы имеем не первый сомнительный случай.
— Понял, товарищ командующий, учту.
Мысли Головко снова вернулись к людям, оставшимся на Мегерее. С минуту он молчал, Визгин сидел не шелохнувшись.
— О гибели разведчиков мог сказать немцам только Коваленко, — наконец высказал утвердившееся у него мнение вице-адмирал.
— Скорее всего вы правы. Этим он отвел врага от поисков группы. И в какой-то степени прикрыл, обезопасил себя: немцы искать группу не будут, перепроверять его показания не у кого.
— Но Коваленко не мог совершенно точно знать о судьбе разведчиков, даже о возможной их гибели. Он шел, чтобы доставить им остальной груз и вернуть на лодку переправщиков. Да у него и не было никаких оснований считать, что погибли все, кто пошел к берегу.
— Несомненно так. Он умышленно подбросил немцам эту версию.
— А если люди на берегу попали в засаду и захвачены? Тогда они устроят с Коваленко игру в кошки-мышки. — Командующий повернул рассуждение в новом направлении.
— Я считаю, что это маловероятно. Место там глухое, с материка подходы трудные. Туда люди по суше не ходят. — Визгин за последнее время не единожды всматривался в карту и вчитывался в описание Мегерея. У него перед глазами стояла лоция того берега, приложенная к плану операции.
— Если они поверили Коваленко, то искать группу не будут.
— Это на немцев не похоже, — не согласился Визгин. — Они не любят доверяться одному показанию. Наверняка обследуют побережье.
— Тогда это худо. Нашим людям несдобровать. Погибнут в схватке или попадут в плен, — с грустью заметил Головко.
— Возникает еще одно сомнение в правдивости версии, которую подбросил немцам командир лодки. Сутягин утверждает, что он и командир кричали на берег, оттуда отвечали. Утонувшие голоса не подают. — Визгин высказал еще одну обнадеживающую догадку.
— Но это слышал и Коваленко. И все же он подал их немцам за погибших.
— Но он мог вообще немцам не говорить о группе. Был в плаванье в своем квадрате, ночью всплыл. Вполне могли бы поверить. — Визгин предложил командующему еще один вариант для обсуждения.
— Но он об этом сказал. Зачем? Сегодня неясных вопросов не убавилось, а даже прибыло. Думайте, ищите, не ждите, что информация сама придет к вам в руки. Бесследно люди пропасть не могли. Надо найти следы и разгадать эту загадку.
После сообщения немцев о захвате в плен командира подводной лодки прошло две недели. Доложили в Москву, что определенных сведений о группе нет.
Миновало еще две недели, потом еще…
Возвратилась с задания группа Трюгве Эриксена, которая сидела на мысе Нолнесет, невдалеке от Берлевога, на противоположном берегу фьорда.
Когда Эриксен докладывал руководству отдела подробности выполнения задания и о своей двухмесячной жизни в холодной каменной норе, он сказал также, что в конце февраля прошел слух, будто в Берлевог доставили командира потопленной русской подводной лодки. Место его нахождения держится в строгом секрете.
Эриксен принес с собой газету «Лофотенпостен» за 9 марта 1942 года. В ней сообщалось, что немецкий корабль таранил советскую подводную лодку и утопил ее у берегов северной Норвегии, на дно отправился весь экипаж корабля. Командир лодки немецкими моряками захвачен в плен. Сообщенная им на допросе фамилия — вымышленная.
О попытке высадить разведчиков с лодки на Мегерей в газетном сообщении ничего не говорилось.
Глава третья
Второй год германские войска хозяйничали в Норвегии. Свои позиции в этой стране фьордов командование вермахта считало надежными. Король и правительство с частью войск укрылись в Англии. Правил Норвегией германский рейхскомиссар. Оставшиеся в стране местные политиканы наладили сотрудничество с оккупационными властями. Ни малейших сомнений в лояльности они у оккупантов не вызывали.
Но после германского вторжения на советскую землю, особенно с осени сорок первого года, огонь войны все чаще стал вспыхивать в приполярных землях и водах.
Командующий германскими войсками в Норвегии генерал-полковник Фалькенхорст и командир наступавшего на Мурманск горного корпуса генерал Дитль уже не раз при личных встречах и в телефонных переговорах со все большим беспокойством подсчитывали растущие потери транспортных судов и гибель боевых кораблей.
Зимой 1942 года русские потопили транспорт с десятью тысячами шуб, которые везли в корпус Дитля. Егеря в зиму остались в легком суконном обмундировании. Подводная лодка пустила на дно судно, а с ним и табун из нескольких сотен лошадей, без которых в бездорожных заполярных сопках егери вынуждены были таскать грузы на себе.
Гибли транспорты с людьми, с техникой, с продовольствием, горели танкеры.
Суда с грузами для войск на Лице и возле Мустатунтури собирались в Тромсё. Там они формировались в конвои и, сопровождаемые кораблями охранения, шли по курсу вблизи берегов к Варангер-фьорду, прижимаясь к своим береговым постам, артиллерийским батареям, прожекторным установкам, маякам, станциям наведения, прячась в проливах, фьордах, укрываясь за островами.
Первый отрезок пути — до Нордкапа — в обход островов и полуостровов, через шхеры и проливы считался более или менее благоприятным, русским кораблям и самолетам добираться туда было далеко, но от Нордкапа до Киркенеса опасности подстерегали все чаще по мере приближения к цели, к фронту на Лице. Как говорили сами немцы, над каждым транспортом висела угроза «падения на ноль», что на обыденном языке означало потопление судна.
Еще не кончился первый год войны в северных, приполярных водах, а на дно отправилось свыше трех десятков транспортов. Больше всего гибло судов на пути от Нордкапа до Вардё. Немецкое командование тревожили узкие ворота входа в Варангер-фьорд между норвежским и русским берегами. В самом Варангере малый русский флот, артиллерия и самолеты делали мореходство по заливу далеко не спокойным.
Эту опасность плавания в прибрежных водах вблизи фронта учитывали в Верховном немецком командовании. Поэтому Дитлю было поручено разработать и осуществить во второй половине ноября 1941 года операцию по овладению полуостровом Средний. Назвали его «Визергрунд».
Но отвоевывать Средний оказалось нечем, сил не хватало, дополнительную горную дивизию верховное командование не выделило.
В конце декабря 1941 года на дорогу у устья реки Западной Лицы обрушилась огромная земляная лавина. Снабжение войск опять, как и в октябре под Петсамо, на долгое время резко ухудшилось.
После двух катастроф на дороге, явной ее непригодности для больших перевозок командование торопило со строительством подвесной дороги. Ее разобрали в Альпах и привезли на север. Она протянулась от Парккино до устья Лицы на 55 километров и приводилась в движение двенадцатью моторными станциями. Вагонетки по канатам везли грузы к фронту. Вблизи Лицы вправо и влево протянули нитки проводов для подвесных кабин, чтобы обходиться без лишних перегрузок.
Путь по морю не был обезопасен. При наложении на карту мест, где топили суда, прослеживалась странная закономерность: русские подлодки и самолеты как будто специально поджидали прохождения конвоев и атаковали почти в одних и тех же местах. Нападения случались через сравнительно короткое время после того, как в эфир выскакивала неучтенная радиостанция.
О первых посторонних радиосигналах малых передатчиков, выходящих на короткое время в эфир с крайних сухопутных широт северной Норвегии, с береговой полосы океанского побережья полуострова Варангер, ориентировал Берлин, станции слежения которого раньше других засекли радиопереговоры с этого удаленного от фронта участка Европы.
Потом работу этих малых передатчиков начали улавливать и станции слежения за эфиром в Норвегии.
Это наводило на мысль, что кто-то указывает русским цели для нападения.
Немецкие летчики не однажды докладывали, что видели, как с советских самолетов бросали какие-то грузы с парашютами и без них.
Прошлогодняя осенняя высадка русских и норвежцев на Варангер, когда немецким агентам удалось пробраться в лагерь разведчиков, впервые заставила задуматься о том, что этот далекий от фронта, разделенный морем тыл германских войск в Заполярье оказывается не столь неуязвим, до него дотягиваются неприятельские глаза и уши.
Уже тогда к допросам норвежцев, к расследованию происшествия на Варангере подключились самые умелые спецы абвера и гестапо. С особым рвением взялась за дело немецкая контрразведывательная служба.
Когда в феврале эсминец таранил в Порсангер-фьорде советскую подводную лодку и ее командир попал в плен, немцы узнали о попытке высадить разведчиков. Но те якобы в момент переправы утонули.
Вскоре агенты немецкой службы безопасности из местных жителей-норвежцев донесли, что на остров Сёрё заброшены с подводной лодки трое разведчиков. На поиски выслали отряд. На след напали, но отыскать их не смогли. Кто-то подсказал высаженным русским, куда уйти и где скрыться. До ищеек дошло, что разведчики остались без радиосвязи. Большой опасности в таком безголосом противнике не виделось, можно было оставить его на свободе, подержать под наблюдением, а когда наступит время, взять с убедительными уликами.