За день семь потов сойдет, одежда не просыхает, а надо садиться, грести, причаливать, выпрыгивать.
На руках от весел не проходят мозоли, сначала они с тонкой кожей, кровавые, лопаются. Потом загрубеют, станут сухими, неспадающими.
Зимой сорок третьего отряд собрался в поход через Варангер-фьорд на южный берег полуострова, к мысу Лангбюнес, куда осенью сорок первого года высаживалась группа Кудрявцева, где на норвежской земле погибли первые разведчики.
Предполагалось выяснить, есть ли на побережье огневые точки, охраняется ли дорога, ездят ли патрули. Попадутся автомашины — взять в плен шоферов или пассажиров.
9 ноября два торпедных катера вышли из Большой Волоковой и взяли курс на маяк Стуршер.
На катере с номером четырнадцать в море вышел командир отряда Николаев с шестнадцатью разведчиками, на тринадцатом — старшим шел его замполит Леонов, которому подчинялось девять человек. Капитан-лейтенант Сутягин с четырьмя разведчиками был назначен вместе с экипажем наблюдать за морем, следить за сигналами с берега и в случае необходимости быстро подать резервные шлюпки. Они, накачанные воздухом еще на базе, были принайтовлены по бортам и у кормы.
Катера шли неторопливо, на подводном выхлопе, с выключенными огнями. Небо кругом было чистое, видимость приличная. Через два часа приблизились к Лангбюнесу с запада, со стороны маяка, видели его сигнальные проблески. Если их и заметят с маяка, скорее всего примут за своих: советские надводные корабли здесь давно не появлялись.
Начали высадку. Командир отряда Николаев на палубе распоряжался спуском шлюпок за борт. Вторая шлюпка уцепилась опоясывающим тросом, протянутым через резиновые заушины, не то за кнехт, не то за основание леерной стойки и повисла. Николаев перегнулся через леер, пытаясь выяснить, что случилось. Волна качнула катер, и он, не удержавшись за поручень, вывалился за борт. Через несколько секунд вынырнул, ему подали опорный крюк, кинули конец пенькового троса. Первая шлюпка подгребла к упавшему, его вытащили, переправили на катер, отвели в кубрик, раздели, растерли спиртом, подали сухую одежду, укрыли одеялами. Он остался отогреваться в кубрике, операция началась без него.
За это время спустили еще четыре шлюпки, в них разместились остальные разведчики. Первая шлюпка с отделением Никандрова уже подходила к берегу. С тринадцатого катера на трех шлюпках отошел Леонов с подчиненными.
Берег надвигался темной громадой. Там было тихо, загадочно, ни проблеска, ни движения.
Катера отошли на один-два кабельтовых мористее, с одного наблюдали за берегом, с другого — за морем.
Никандров и еще две шлюпки — на одной шел старшим Ляндэ, на другой — Гугуев — почти одновременно приткнулись к берегу, небольшой накатной волной их подбросило на сушу, шлюпки днищами осели на мелко обкатанную гальку. Моряки, подтянув их повыше, побежали по черневшей обсушке отлива к заснеженной береговой полосе. В полусотне шагов залегли полукругом, поглядывая по сторонам, и ожидали, пока подойдут остальные. Течение и волны разнесли их поодаль друг от друга. Выбравшиеся на берег разведчики собрались вместе минут через пятнадцать.
Замполит Леонов, старший среди разведчиков и по должности, и по званию, оставил Ивана Баринова, радиста Кожаева, краснофлотцев Толстова и Падерина у берега, приказал им стеречь шлюпки, держать их в готовности, когда отряду придется возвращаться на катера, остальных повел к дороге. В дозорную группу отправил Ляндэ, Гугуева, Михайленко, а в замыкающую цепочку Чекмачева, Зубкова и Тихонова.
Брели по глубокому снегу бесшумно, напрягая слух, настороженно всматриваясь в серую ночную мглу. Больше двух лет не бывали здесь разведчики. Норвежцы сообщали, будто немцы возвели вдоль берега оборонительные сооружения, а по дороге курсируют патрульные машины.
Отошли от берега метров на четыреста. В сумраке ночи возник нечеткий силуэт башни. На картах она не значилась. Отряд развернулся цепью, залег в снегу. Леонов приказал головному дозору подобраться поближе и разузнать, что за сооружение там возвышается.
Вскоре вернувшийся Володя Ляндэ доложил, что перед ними навигационный знак для судов и рыболовных шлюпок. Высота его футов восемь, а диаметр примерно футов пять. Никаких следов возле него нет.
Метров через двести наткнулись на неширокое проволочное заграждение в три ряда высотой чуть больше метра. Отыскали стык в металлических стойках, раздвинули их, через этот проход все прошли цепочкой.
Через полкилометра справа, к северо-востоку, разглядели одиночное строение. Снова залегли в снег, припорошивший мелкие кустики вереска и голубичника. Леонов с отделением пошел к домику. Он оказался необитаемым, двери и окна целы. В таких домах норвежцы живут обычно во время путины.
В начале второго вышли на шоссейную дорогу — Вардё. Отряд укрылся вдоль нее в засаде, а Ивана Матвеева с четырьмя разведчиками Леонов послал по дороге на запад.
Минут через двадцать посыльный сообщил, что в пути попалась телефонная линия, а от дороги свернуло ответвление на север.
Все пошли по обочине к тому месту, откуда дорога, возможно, повела к посту или землянке патрулей. Отросток оказался коротким, видимо, им пользовались как разъездом. Кабель в толстой каучуковой оболочке проложен прямо по дорожному полотну.
Прошли по дороге на запад еще с километр, наткнулись на мост через небольшую речушку. Леонов остановил отряд в засаде, а в сторону Комагвера послал отделение Никандрова. Осмотрели километра полтора и ничего существенного не обнаружили, возвратились к отряду.
Дорога в эти ночные часы оказалась безлюдной. На исходе был третий час ночи. Сходить к Комагверу до рассвета времени не хватало.
Отряд повернул обратно к береговой кромке. Последними шагали по снегу Леонов, Чекмачев и Ильчук. Леонов часто посматривал на дорогу, все еще надеясь, что вдруг вынырнет из темноты какая-нибудь машина. Но этого не случилось.
Наблюдатели с катеров заметили подтягивающуюся колонну к морю. Сигналы подавать не стали. Катера приблизились к берегу и задрейфовали метрах в десяти.
Ветер переменил направление и с каждой минутой набирал силу, шла волна балла на четыре. В шлюпки садиться по четверо стало опасно, могло залить. Теперь переправляться можно было только по двое. Сутягин послал на подмогу Рикхарда Кеньева с другой шлюпкой на буксире.
В три часа утра отряд вернулся на катера.
— Ну что там, Витя? — спросил Сутягин.
— Пусто. Мы пришли поздно. Немцы по ночам не ездят. Надо высаживаться вечером, на ранней темноте.
— Они любят жить по режиму. И воевать тоже. Ночью предпочитают спокойно спать, а мы этого не учли. На будущее наука.
— Да я не сокрушаюсь. Зато теперь знаем, как сюда ходить. Я ведь из удачливых, вот и надеялся, что сразу повезет.
Впередсмотрящие заметили на море два силуэта. Похоже, корабли шли в Киркенес.
Катера повернули на сближение. Распознали миноносец и тральщик. Головной выпустил по тральщику торпеду, но она прошла мимо.
Катер отвернул в сторону, выбрасывая за собой дымзавесу, чтобы прикрыть себя и напарника. Вражеские корабли ощетинились огнем, в небе повисли осветительные ракеты.
Тринадцатый еще раз вышел в атаку, нацелившись на миноносец. Но одолеть стену огня не смог. Теперь напарник прикрыл его дымзавесой. В корму четырнадцатого влетел снаряд, разорвал трубу, по которой подавалась кислотная смесь дымового облака. Смесь эту стало загонять завихрениями в ахтерпик. А в нем, при открытом люке, сидели разведчики. Ядовитая жидкость полилась на них. У самых ближних к люку Ивана Баринова и Якова Чупрова покрытые легкой водонепроницаемой тканью с меховой подстежкой куртки и брюки мгновенно расползлись и свалились ошметками. Ребята кое-как успели выскочить на верхнюю палубу.
— Ничего не вижу!.. — голосил Баринов.
— Горит огнем! — Чупров пытался ладонями смахнуть с лица едкую жидкость. А на них расползались куртки, свитера, кальсоны, сапоги.
Через люк выбрались на верхнюю палубу и остальные девять разведчиков, находившихся в ахтерпике. И с них одежда тоже спадала хлопьями.
— Смывай скорее…
Но холодная вода не унимала ожоги, соль разъедала обгорелую кожу. Полуголых ребят затолкали кого в кубрик, кого в машинное отделение.
От боли скрипел зубами Баринов, пытаясь промыть глаза.
— …Не могу… у кого есть вата — протрите.
Ему помогли.
— Не вижу ничего, братва…
Он присел на корточки, уронил голову на колени, застонал.
Кто-то подсел к нему, взял за локоть, другой положил руку на спину. Иван дернулся, но вскоре затих, лишь грудь колыхалась от сдерживаемых рыданий.
У Якова Чупрова обожгло половину лица, кожа с нее свалилась лоскутами, обнажив мышцы челюстей, подбородка, лба. А другую половину, как по линейке отделенную, кислота не коснулась; она осталась прежней, какой была до ожога. Он тоже стонал от боли, от досады.
Остальным кислота попала каплями на лица, обожгло руки, ладони, когда хватались за комингс, выбираясь из люка.
Пришли в маневренную базу в Волоковой. Пострадавших отправили в полевой медсанбат. Там им сделали первую обработку ожогов. Баринову и Чупрову перелили кровь.
Через несколько дней всех обгоревших катер доставил в Полярное, в госпиталь.
Так неожиданно поход в разведку на Варангер завершился трагедией на море.
Ивана Баринова, полностью лишившегося зрения, после госпиталя демобилизовали по инвалидности. Уехал он к себе на родину, в Благовещенск-на-Амуре.
У Якова Чупрова к лету обгорелая половина лица покрылась свежей кожицей, розовой, как у ребенка. Ни холода, ни жары она не выносила. А другая половина осталась такой же чистой, как у всех белолицых северян.
Летом Яков съездил в отпуск на родину, на приток Печоры Пижму, а оттуда отбыл к новому месту службы — на Черноморский флот. Холодный север оказался негодным для его здоровья.
Глава семнадцатая
После того как на Варангере на путях вражеских конвоев погибли четыре группы разведчиков, на эти маршруты забросили еще две.