Матросы тут же занялись приведением в порядок оружия, получили походный запас патронов и гранат. Каждый проверил свое обмундирование, обувь и снаряжение, негодное заменили, испорченное, порванное на учениях принялись ремонтировать.
Покончив со своим оружием и рюкзаком, я прошел по отделениям. Матросы сосредоточенно, без обычных шуток и смеха подтягивают свою амуницию, укладывают боезапас. Волнуются не только молодые, беспокоятся и северяне.
К вечеру вернулись из Владивостока командир и замполит. Получен приказ утром выйти на выполнение первого боевого задания. Мне, Никандрову и Чекмачеву велено еще раз все проверить и посмотреть. Обошел своих ребят. Они уже получили походный паек и раскладывают банки и свертки по рюкзакам.
Перед самой посадкой на катера провели небольшой митинг. Раньше мы всегда уходили в походы без собраний и речей. На большой базе провести их незаметно для окружающих было невозможно. Напротив, чаще всего мы старались прошмыгнуть на причалы под покровом темноты. Здесь поблизости от наших казарм никого нет. Не думаем, чтобы возле нас на острове притаился соглядатай. Но главное не в этом. Уж слишком необычный момент. Идем в первый поход в новой войне. Тут никак нельзя не выразить свои чувства словами. Короткая, от сердца напутственная речь очень нужна.
Обращаясь к стоящим в нечетком, неровном строю десантникам, наш замполит, от волнения чуть сорвавшись на фальцет, говорит:
— Отряд наш идет в свой первый поход на этом новом для нас театре. Мы хорошо подготовились к боям, принесли сюда с запада неоценимый боевой опыт, успели многому научить молодых тихоокеанцев. Мы сильнее врага. Дело наше правое и верное. Командование флота надеется на нас, оно уверено, что мы образцово выполним боевой приказ. За кормой наших кораблей остается Родина. Она ждет от вас подвигов во имя ее чести и славы.
И вот мы уже на пути к чужим берегам.
Мой взвод идет на головном катере. С нами же командир отряда и почти вся группа обеспечения. На ходовом мостике рядом с командиром катера старшим лейтенантом Соколовым вплотную друг к другу приткнулись Леонов и заместитель начальника разведотдела капитан 3-го ранга Колюбакин. На него командованием возложено обеспечение успешной высадки отряда в заданном пункте. Это тоже одна из наших давних хороших традиций: каждую операцию разрабатывают и готовят с отрядом офицеры разведотдела. Руководитель оперативной группы и отвечает за высадку и съемку десантников.
В кильватере за нами катер старшего лейтенанта Николаева. На нем взвод мичмана Никандрова и часть группы обеспечения. Там же замполит Гузненков. По боевому расписанию он обычно на переходе морем и при высадке наблюдает за взводом Никандрова.
Совсем исчез из глаз остров Русский. Уже второй час неумолчно гудят двигатели. Идем мы во вражеских водах. В мирное время кораблям нашего флота плавать тут почти не приходилось.
Разместившись вдоль бортов, на юте, возле рубки, прижавшись спиной к еще не нагретым солнцем трубам торпедных аппаратов, моряки-десантники ни на минуту не прерывают наблюдения за морем и воздухом.
Взбудораженная винтами вода бурлит и пенится. Лучи солнца играют в мириадах брызг всеми цветами радуги. За кормой расходится постепенно исчезающий след.
Далеко позади остался Владивосток. Слева — бескрайняя морская гладь. Только что вынырнувшее из нее утреннее солнце первыми лучами позолотило вздыбившееся справа побережье. Солнце сейчас чистое, яркое, не запыленное как днем, блестит, словно надраенный медный лагун[3] на корабле. Причудливо изломанная линия гор, поросших густым лесом, подсвечена лазоревой дымкой.
Там, по правому борту, лежит не виденная нами до сих пор Корея — Страна утренней свежести, или, как ее еще называют, Страна утреннего спокойствия. В эту минуту она вполне оправдывает свое красивое поэтическое имя. Берег тих и задумчив, он загадочно молчит. Мирным спокойствием дышит сегодняшнее раннее утро на самом дальнем востоке, откуда, как принято считать, небесное светило начинает свой трудовой день.
И не вяжется эта ласкающая глаз и умиротворяющая душу природа с той суровой действительностью, которая опять взбудоражила всех нас. Не грохотом небесного грома, не вспышками молний, не пронзительным воем бури, а безмятежным солнечным рассветом пришла война в эти восточные дали. У войны свои законы. Она все сразу переворачивает вверх дном. И там, где только что все было спокойно, жди опасности, берегись взрыва, бойся гибели.
Потому-то глаза моряков невольно тянутся к пышным шапкам лесистых сопок, к легким волнам прибрежного наката, а мысль постоянно угадывает за этими мирными картинами затаившиеся где-то, рыскающие в поисках добычи корабли, несущие смертоносный груз эскадрильи самолетов, шагающие по дорогам или плывущие по морям полки и дивизии японской армии.
На тех гористых, покрытых бархатной зеленью берегах, вдоль которых сейчас идут наши катера, расположился неприятель. Каковы его силы, какие намерения у вражеского командования — нам надо узнать и быстро донести своему штабу. Издавна держится в корабельном лексиконе слово «впередсмотрящий». На марсовой площадке мачты, на носу или с ходового мостика такой моряк наблюдает за морем прямо по курсу корабля. Он смотрит вперед. Вот эту роль впередсмотрящего возложило командование теперь и на наш отряд. Нам приказано раньше всех других ступить на занятую врагом землю, своими глазами поглядеть, что там делается. Если же обстановка позволит — удержать плацдарм до высадки более крупных флотских частей. Как и раньше, на севере, здесь отряд снова идет к чужим берегам в первом броске.
В те первые дни нам, рядовым солдатам и матросам, ничего не было известно о существовании двух Дальневосточных и Забайкальского фронтов и о том, что для руководства войсками на Дальнем Востоке создано специальное Главное командование во главе с маршалом А. М. Василевским. Мы только видели, что пришла в движение военная машина огромной мощи. Десятки кораблей отошли от наших берегов, сотни самолетов поднялись с аэродромов, тысячи и тысячи людей перешли недвижно стоявшие десятилетиями рубежи. И в этой лавине, покатившейся на юг и на юго-восток, острым лезвием вытянутого носочка раньше всех других на полной скорости несется к корейским берегам наш отряд. Даже теперь, когда я гляжу на многочисленные стрелы на картах, показывающие направления ударов наших войск в те дни, я мысленно представляю наш отряд, прорезающий дорогу для других, в самом заостренном кончике стрелы, прочертившей море от Владивостока к городам восточного корейского побережья.
А оно так и было. Во всю скоротечную восточную войну нам пришлось быть на самом тонком заострении бурава, ввинтившегося в японскую армию в Корее.
Мотористы выжимают из двигателей все «до последней железки». Звенящий, как струна на высокой ноте, гул доносится через раструбы и приоткрытые люки из моторного отсека.
Мы идем уже вторую половину пути. Леонов позвал меня с командирами отделений в носовой кубрик, куда шум двигателей доносится меньше и не так мешает разговору. Здесь он рассказал нам более подробно о поставленной перед отрядом задаче.
За все годы войны на севере в отряде выработался и строго соблюдался порядок получения задания. Непременное условие разведки — скрытность. Если о добытых сведениях удастся проведать противнику, ценность таких сведений будет равняться нулю, а может даже принести и вред. Вот почему об отправлении в разведку, о существе задания противник не должен знать. Подробно задача ставилась командиру отряда перед самым выходом в море. Нас, командиров взводов и отделений, знакомили уже на переходе морем, когда было очевидно, что все складывается благоприятно, что по погодным или иным условиям возвращаться на базу не будем. Командиры отделений в общих чертах, по примерной схеме, доводили задачу до бойцов. Никто из нас до высадки, а иногда и позже, вплоть до возвращения домой, не знал точного географического расположения и названия места выполнения задания. Такая строгая конспиративность оберегала нас от многих случайностей и провалов.
Командующий флотом приказал отряду высадиться прямо на причалы корейского порта и выяснить обстановку. Уже позже, находясь в этом городе, мы узнали, что это ближайший к советско-корейской границе город Унги[4].
На плане города мы рассмотрели все, что должно особенно заинтересовать разведчика, наметили вероятные маршруты, прикинули, где можно уцепиться, если столкновения с противником избежать не удастся. Нам приказано захватить и удержать плацдарм на чужом берегу прямо средь бела дня. Если противник окажет сопротивление — драться до подхода подкреплений. О возможном времени их прибытия знает только командир отряда. После высадки при всех условиях — с боем или без боя — разобраться в обстановке, узнать о силах противника и его намерениях и обо всем немедленно донести командованию флота. От этого зависит принятие дальнейших решений адмиралом Юмашевым. В поддержку нам должна быть подброшена рота автоматчиков. Если противник эту группу захвата плацдарма не сбросит в море, в порт высадят еще батальон морской пехоты, а затем туда перейдут для базирования легкие силы флота. Что нас ждет в этой первой высадке — бой ли, засада ли, или же противник уклонится от столкновения, чтобы дезориентировать нас, — мы в тот момент ничего не знали, могли только гадать и прикидывать.
Нас особенно тревожило, что высадка назначена на дневное время и прямо на причалы порта. На севере мы всегда высаживались ночью, подходили к назначенному месту чаще всего по сухопутью со стороны. К причалам швартоваться для десантирования не приходилось. Лишь садились на катера для обратного пути иногда с причалов занятого поселения.
Мы спросили Леонова, почему командование решило высадить отряд днем и прямо на городские причалы, а не на какой-то слабо охраняемый береговой участок. Виктор ответил, что нашей дневной высадке штаб флота придает особое значение. Прежде всего — это расчет на дерзость. Противник не ждет десанта в дневное время. Он может ожидать нас ночью или рано поутру. Опыт подсказывает, что к отражению десанта в