Подавая пример, Безумный Джек снова разделся до пояса и, используя специальный мундштук, закурил одновременно две сигареты. Затем он взял молоток и принялся забивать гвозди в остов ковчега. Остальные к нему присоединились. Будучи прирожденным рассказчиком, он, видимо, воспользовался ситуацией, чтобы поведать сразу всем историю своей жизни. Тяга к приключениям, которую было никак не удовлетворить в семейном поместье близ Оксфорда, сподвигла его еще подростком сбежать в Австралию на торговом судне; на далеких островах он начал делать себе татуировки на память. Проболтавшись несколько лет между Австралией и Англией (и успев даже послужить в военно-морском флоте Великобритании, откуда был уволен за неповиновение приказу), он решил изучать химию и фармакологию в Эдинбурге. Но чтобы никто не подумал, что он остепенился, Джек женился на танцовщице из скандально известного ночного клуба в Чикаго. Несколько лет спустя, в июне 1935 г., он заболел ревматоидным артритом, из-за чего охромел. Когда разразилась Вторая мировая война, его не взяли в армию, и потому он вызвался поработать в Париже в качестве научного шпиона. Он стал, наверное, самым эксцентричным секретным агентом в Европе, устраивая вечеринки с шампанским в отеле «Ритц» и хвастаясь двумя автоматическими пистолетами 45-го калибра в наплечных кобурах под смокингом. Он называл их Оскаром и Женевьевой. (Один из ассистентов Жолио вспоминал о своих тогдашних впечатлениях: «Все это полностью соответствовало моим представлениям о британских аристократах, которые я почерпнул из произведений Вудхауса».)
Но когда он понадобился своей стране, Безумный Джек показал себя достойно. В ночь на 20 июня «Брумпарк» наконец вышел в открытый океан. К этому моменту большинство пассажиров, многим из которых пришлось спать на кучах угля под палубой, были покрыты черной копотью. Они напоминали трубочистов, правда, в костюмах и платьях. Хуже того, немецкие самолеты разбомбили несколько кораблей, шедших на север вместе с «Брумпарком». И все же, несмотря на опасности и неудобства, многие пассажиры отлично провели время. Благодаря обаянию Безумного Джека (он, хромая, ходил взад-вперед по палубе, шутил и раздавал кружки с шампанским – лучшим, по его мнению, лекарством от морской болезни) все путешествие казалось, по воспоминаниям одного из них, «мальчишеским приключением». Впоследствии ассистент Жолио рассказывал об этой поездке почти как о комедии: «Представляете себе двух ученых, бегущих, спасая свои жизни, от неумолимого врага и везущих мировой запас уникального материала, который позволит людям подчинить себе новую силу природы? Нелепая история, сюжет для бульварного романа». Как и положено в бульварном романе, герои пережили опасное путешествие и 21 июня целыми и невредимыми причалили в Англии.
Емкости с тяжелой водой вскоре оказались в другой тюрьме, носившей диккенсовское название «Заросли полыни» (Wormwood Scrubs). Через несколько недель, проведенных там в одиночном заключении, они получили великолепное повышение: граф лично доставил их на хранение в Виндзорский замок. В ближайшие годы эти канистры-путешественницы сыграют ключевую роль в экспериментальной работе над атомной бомбой союзников.
К сожалению, Безумный Джек впоследствии погиб, занимаясь своим хобби – обезвреживанием по всей Англии неразорвавшихся немецких авиабомб (в такие моменты он любил закурить). Кроме того, несмотря на весь проявленный на «Брумпарке» героизм, он потерпел неудачу в одном важном аспекте той миссии. Помимо тяжелой воды, он должен был захватить из Франции еще один жизненно важный научный объект. Но Фредерик Жолио от него ускользнул.
Жолио прибыл в Бордо вскоре после своих ассистентов. Как ни умолял его Безумный Джек – а в какой-то момент он даже схватил ученого за руку и попытался втащить на борт по трапу, – тот отказался сесть на «Брумпарк» и отплыть в Англию. На то было несколько причин. Он плохо говорил по-английски и полагал, что ему, вероятно, придется работать под руководством Джеймса Чедвика, который обошел Жолио-Кюри в открытии нейтрона. Но важнее всего было то, что Жолио беспокоился о жене.
Ирен всегда отличалась слабым здоровьем, перенеся в детстве коклюш и другие недуги. Кроме того, у ее родителей была дурная привычка повсюду оставлять лабораторные халаты, покрытые радиоактивной пылью, что еще больше ослабило ее иммунную систему. После рождения дочери Ирен стало еще хуже: у нее развились туберкулез и анемия. (Как и в день свадьбы, в день предполагаемых родов Ирен проработала все утро и взяла отгул только после обеда.) Вызванный войной стресс доконал ее, и, вместо того чтобы отправиться с Жолио в Бордо, она отправилась в санаторий на западе Франции.
Даже если бы Жолио обожал Англию, он не бросил бы больную жену, особенно после того, как однажды уже оставил ее ради циклотрона. Кроме того, его воодушевляло ее презрение к нацистам. «Она была уверена, что, как бы плохо ни обстояли дела, они не посмеют и пальцем тронуть Кюри», – писал ее биограф. Жолио нуждался в такой силе духа и решил быть рядом с Ирен.
К тому же Жолио руководило чувство долга перед Францией. Вторя Вернеру Гейзенбергу, он сказал Безумному Джеку, что нужен родине и намерен во время немецкой оккупации спасти во французской науке все, что сможет. В самом деле, он планировал как можно скорее вернуться в Париж. Он и не подозревал, что там его будет ждать глава Уранового клуба.
Глава 13Компромисс
Выждав в укрытии несколько недель, пока в Париже уляжется хаос, Жолио вернулся в лабораторию и обнаружил двух нежданных гостей. Одним из них оказался очкарик Курт Дибнер, честолюбивый основатель Уранового клуба. Дибнер мечтал о циклотроне, находившемся в подвале института Жолио, и приехал, чтобы завладеть им. Такие ускорители частиц были необходимы для изучения ядерных реакций, и до сих пор у нацистов не было доступа ни к одному из них.
Жолио, конечно, не понравился Дибнер, но другого посетителя, начальника Дибнера, он счел просто отвратительным. Эрих Шуман, внук композитора Роберта Шумана, так до конца и не вышел из тени своего предка. Шуман изучал звуковые волны и акустические свойства музыкальных инструментов; заодно он писал военные марши для вермахта, что приносило ему солидные гонорары. Как ревностного нациста, его назначили руководителем Уранового клуба, хотя Вернер Гейзенберг и другие считали его фигляром и потешались над его занятиями, называя их «физикой фортепианных струн». (Они презирали его и как человека. «Если он и угощал гостей шнапсом, – вспоминал один из коллег, – то непременно самым дешевым».) Шуман считал ядерную бомбу смехотворной затеей и называл ее «атомной чушью». Но он был достаточно циничен, чтобы делать вид, будто в ней что-то есть, – на всякий случай, чтобы обезопасить себя. Именно он занял лабораторию Жолио в Париже вскоре после падения города.
Когда в начале августа появился Жолио, Шуман и Дибнер собрали персонал лаборатории. С помощью переводчика они изо всех сил старались произвести хорошее впечатление, хваля сотрудников за их вклад в атомную физику и выступая за плодотворное франко-немецкое сотрудничество. Затем Шуман пригласил Жолио для беседы тет-а-тет в присутствии лишь Дибнера и переводчика.
Едва закрыв дверь, Шуман резко повернулся и выпучив глаза набросился на Жолио за то, что тот не сразу появился в Париже, а затем обвинил его в краже (с его точки зрения) тяжелой воды. «Мы видели накладные об отгрузке в Норвегии и знаем, что ее украли вы, – заявил он Жолио. – И где она теперь?» Соображая на ходу, Жолио сообщил Шуману, что канистры были уничтожены в Бордо – затонули вместе с одним из кораблей после авианалета немцев. Вся тяжелая вода вылилась в гавань и утрачена безвозвратно, заявил он. Шуман в это не поверил, но возразить ему было нечего. Он также спросил Жолио, куда из Парижа подевалось несколько тонн урановой руды. Уже не особо стесняясь, Жолио наврал, что искать их, вероятно, следует в Северной Африке. Последовала новая порция брани.
Сколь бы неприятным ни было положение Жолио, наибольшую неловкость в этой ситуации испытывал переводчик Вольфганг Гентнер, которому приходилось передавать все эти оскорбления. При этом Гентнер был старым приятелем Жолио по перекурам, тем самым молодым немецким ассистентом, который когда-то провел ночь в их с Ирен лаборатории, проверяя детектор после обнаружения искусственной радиоактивности. А несколькими годами позже Гентнер был призван в немецкую армию и теперь работал на Шумана, поведение которого в тот день его крайне удручало. Так что, как только допрос закончился, Гентнер попытался все исправить. Он задержался ровно настолько, чтобы поймать взгляд Жолио, и шепотом предложил бывшему начальнику встретиться в кафе на бульваре Сен-Мишель в шесть часов.
Тем вечером они устроились в дальнем зале кафе, и Гентнер, несомненно, первым делом извинился перед Жолио, выразив сожаление по поводу обстоятельств их встречи. Затем он перешел к делу. Первоначально немцы планировали демонтировать циклотрон Жолио и доставить его в Берлин в качестве военного трофея. Но Гентнер убедил Шумана оставить требующий осторожного обращения аппарат в Париже и прислать туда немецких ученых. Гентнер спросил Жолио, пойдет ли он на такой компромисс – сохранить лабораторию в целости, но под контролем нацистов. Он добавил, что, вероятно, ему удастся добиться назначения главой лаборатории самого себя, чтобы оградить Жолио от Шумана.
Возможно, обдумывая это предложение, Жолио закурил. Он определенно не мог позволить Рейху украсть единственный во Франции циклотрон. Но мысль о нацистских паразитах в его лаборатории вызывала у него отвращение. Кроме того, за сотрудничество с немцами, даже такими приличными, как Гентнер, его могли заклеймить во Франции как предателя. С другой стороны, наиболее эффективно бороться с немцами он мог бы посредством своих исследований, а для этого лаборатория была нужна ему в целости и сохранности. В конце концов Жолио согласился на оккупацию при двух условиях: руководить лабораторией должен был Гентнер, а немцы не должны проводить там никаких военных исследований – исключительно научные. Гентнер пообещал это устроить. И они разошлись, не задерживаясь ни на секунду, поскольку и без того уже подвергли себя огромному риску. Это была первая боевая операция Жолио под прикрытием. За ней последуют другие.