К несчастью для Гейзенберга, серия аварий вскоре уничтожила аппарат L – IV. Урановый порошок является пирофором, то есть может вступать в реакцию с находящимся в воздухе кислородом и самовоспламеняться. (Имейте в виду, что это химическая реакция, а не ядерная, и тем не менее это нечто сногсшибательное.) Несколькими месяцами ранее в лаборатории Гейзенберга на собственном горьком опыте усвоили этот урок. Ассистент засыпал порошок урана в воронку, заполняя одну из емкостей. Внезапно он услышал «глухой удар». Он остановился, прислушиваясь, и вдруг из воронки вырвался почти четырехметровый язык пламени, отбросив его назад и опалив руки. Он попытался потушить огонь, набросив на него пиджак, но рядом загорелась еще одна коробка с урановым порошком, и другому ассистенту пришлось тащить ее наружу и засыпать песком. После этого все люди были эвакуированы из помещения. К ужасу исследователей, через день металл все еще тлел, поэтому они опустили всю коробку в ведро с водой, благодаря чему потушили огонь, но извлекли неверные уроки.
Вторая аварийная ситуация развивалась медленнее, но пиротехнические эффекты оказались еще более впечатляющими. Команда Гейзенберга обычно держала сферу в резервуаре с холодной водой, и однажды днем в конце июня ассистент заметил в нем череду пузырьков. Проверка показала, что это водород, H2. Дурной знак. По всей видимости, в сфере образовалась утечка, и содержавшийся внутри уран отбирал О из H2O, образуя взрывоопасный газ. Выделение водорода прекратилось около четверти четвертого, поэтому они решили заглянуть внутрь сферы. Крышку поручили снять тому же злосчастному ассистенту, которому раньше обожгло руки, и на этот раз ему повезло не больше. Отвинчивая крышку, он услышал шипение и почувствовал всасывание воздуха. Последовали две секунды зловещей тишины – и извергся очередной вулкан с лавой в виде горящего урана. Прикрывая голову, бедняга отбежал.
На этом представление не закончилось. Помня уроки первого инцидента, команда решила облить горящий уран водой, полагая, что к металлу перестанет поступать кислород и он погаснет. Увы, хотя урановый порошок способен воспламеняться в воздухе, он также может становиться взрывоопасным при реакции с водой. (Веселенькое дело!) Не подозревая об этом, ассистенты погрузили сферу обратно в резервуар и стали ждать.
В этот момент в лабораторию заглянул Гейзенберг. Все в порядке, мальчики? Да, шеф, отлично. Пахло там, должно быть, ужасно: у горящего металла специфический запах, но Гейзенберг удовлетворился ответом и отправился проводить вечерний семинар.
В середине семинара, около 6 часов вечера, к нему постучался ассистент: «Вам стоит взглянуть на это, шеф». Гейзенберг побежал в лабораторию и обнаружил, что вода в резервуаре бурлит и пузырится. Рядом стояли два ассистента, соображая, что делать. Внезапно сфера вздрогнула и начала деформироваться. Не теряя времени, все бросились в коридор.
Сфера взорвалась с такой силой, что около сотни металлических заклепок, скреплявших алюминиевые оболочки, были вырваны и разлетелись в стороны. На этот раз огонь достигал в высоту шести метров, облизывая потолок. Ученые спаслись бегством, а через несколько минут прибыла местная пожарная команда. Несмотря на все усилия, пожарные не смогли загасить адское пламя, а только локализовали его. Сфера продолжала тлеть еще двое суток, представляя собой, по образному выражению одного из свидетелей, «булькающее болото» из опаленного металла и грязной воды.
Поскольку никто не погиб, пожарные только посмеялись над происшествием. Один из них, знакомый с Гейзенбергом, хлопнул физика по плечу и поздравил с тем, что тот наконец произвел «атомный взрыв».
Гейзенберг подумывал о том, чтобы после экспериментов с L – IV перевести лабораторию в Берлин, и авария послужила удобным предлогом. Но нельзя отрицать значимости того, чего он добился в Лейпциге, – первого в истории практического размножения нейтронов и, возможно, первой реальной, хоть и небольшой по масштабам, ядерной цепной реакции.
Слухи об этом достижении дошли до других членов Уранового клуба, а затем распространились по Германии. Следом о нем узнали ученые из нейтральных стран, таких как Швейцария, которые, в свою очередь, поделились с коллегами по всему миру. Легко представить, что за этим последовало. Хотя в своей работе ученые и стремятся к точности, они не менее простых обывателей склонны приукрашивать слухи. Уже вскоре несколько физиков-ядерщиков сопоставили размножение нейтронов на 13 % с последующим возгоранием реактора и решили, что действительно произошел некий атомный взрыв. Аналогичным образом пара обгоревших рук и опаленная одежда превратились в тяжелые травмы.
Докатившись до Соединенных Штатов, слухи уже обернулись утверждением, что Вернер Гейзенберг произвел в своей лаборатории полномасштабную ядерную цепную реакцию, в результате которой погибло несколько блестящих молодых ученых. Поскольку в США в то время не было никакой программы научного шпионажа, в государственных органах не могли проверить истинность этого утверждения – и поверили домыслам. В Чикагском университете один крупный физик, построив график предполагаемого прогресса Германии, подсчитал, что Гитлер может заполучить атомную бомбу уже через полгода. По крайней мере, рассуждал он, действующий ядерный реактор позволил бы Рейху массово производить радиоактивные изотопы, чтобы начинять ими грязные бомбы для атак на европейские города.
Слухи о возгорании L – IV произвели на ядерное сообщество союзников двоякий эффект. Во-первых, американские физики взглянули на свои жалкие до сих пор попытки создать бомбу и состроили кислую мину. Дальнейшее промедление было уже немыслимым. Поэтому 6 декабря 1941 г. в порядке объявления научной войны они запустили Манхэттенский проект – всего за несколько часов до того, как налет на Пёрл-Харбор вовлек в настоящую войну всю остальную страну. Во-вторых, американские власти принялись разрабатывать планы уничтожения нацистской программы по созданию атомной бомбы. Одна очевидная идея сводилась к тому, что, если убрать из проекта Вернера Гейзенберга, вся работа застопорится. Другой уязвимой точкой была тяжелая вода: она была необходима немцам для исследований, а производила ее в то время одна-единственная компания в мире. Быстро сформировался план сократить это количество до нуля.
Глава 18Отъезд на войну
Жизнь Джо Кеннеди, хоть он тогда и не подозревал об этом, сделала роковой поворот 15 мая 1942 г. В тот день британский «Спитфайр», возвращавшийся из разведывательного полета над Балтийским морем, пролетел над небольшим островом на севере Германии. Фотограф в самолете случайно бросил взгляд на мыс Пенемюнде на северной оконечности острова и заметил там несколько круглых насыпей. Они выглядели подозрительно крупными, поэтому он сделал несколько снимков. Через несколько дней эти снимки оказались на столах сотрудников британской разведки. Название «Пенемюнде» было им знакомо: недавно подпольщики сообщили, что, по слухам, нацисты доставляют туда дорогостоящие, высокотехнологичные электронные лампы. Но круглые насыпи озадачили разведчиков. Они решили расширить слежку за Пенемюнде, чтобы выяснить, что там происходит.
Если бы только британцы прислушались к донесению собственного шпиона в Берлине! Ведь он уже сообщал им, что именно там происходит – нечто действительно зловещее. В конце сентября 1939 г. специалист по аэродинамике Вернер фон Браун собрал в Пенемюнде на конференцию десятки ведущих ученых и инженеров. Впоследствии фон Браун станет легендарным конструктором американских космических ракет, руководителем лунной программы «Аполлон». А в то время он был просто честолюбивым 27-летним нацистским инженером, и на трехдневной конференции, в шутку названной Der Tag der Weisheit («День мудрости»), он и его коллеги обменялись идеями о нескольких невиданных прежде видах оружия.
«День мудрости» был, разумеется, совершенно секретным мероприятием, но слухи о нем вскоре дошли до издателя Пауля Росбауда, который в свое время напечатал первую статью о расщеплении урана, чтобы предупредить союзников. С тех пор он под оперативным псевдонимом Грифон стал главным научным шпионом на территории стран Оси. Он передавал агентам союзников информацию на самые разные темы, часто с помощью кодированных сообщений в книгах, издание которых курировал. Услышав о конференции фон Брауна, Росбауд начал собирать информацию о ней. Он был кем-то вроде научного бонвивана и любил приглашать коллег на щедрые обеды с прекрасными винами. Никто из его гостей и не догадывался, что разглашает секреты. Они даже не подозревали, что их приятель интересуется секретами. Им просто нравилось его общество, и они были счастливы поделиться сплетнями о фон Брауне и новом ракетном оружии из Пенемюнде. Все сходились на том, что британцев ждет неприятный сюрприз.
Сильно рискуя, Росбауд в конце концов пробрался к Пенемюнде, чтобы разузнать, что же там происходит. Географически Пенемюнде расположен на острове недалеко от современной границы между Германией и Польшей. Часть этой территории когда-то была морским курортом, теперь же северную половину занимали ракетные полигоны. Несмотря на скромные размеры (около 26 кв. км), очертания мыса на карте смотрелись зловеще: он напоминал лысую голову привидения с широко разинутым ртом, визжащим в сторону Лондона.
В течение десяти дней Грифон бродил по лесам вокруг Пенемюнде, наблюдая и прислушиваясь. Нацисты ограничили доступ на остров, но местные жители видели, как в небе образовывались странные изогнутые следы, после чего раздавались внезапные взрывы. Не подозревая об этом, они стали свидетелями рождения грозного Vergeltungswaffe, «оружия возмездия», «Фау-1» и «Фау-2», наводивших впоследствии ужас на Лондон. Версальский договор, подписанный по итогам Первой мировой войны, запрещал Германии иметь запасы некоторых видов вооружений, но этот запрет парадоксальным образом сыграл на руку немецкой военной машине, вынудив ее изобретать новые. «Фау» стали примерами таких изобретений. По сути, «Фау-1» был начиненным взрывчаткой беспилотником весом 2,5 т и длиной 8 м. Нацелить его оказалось сложной задачей, но он был снабжен примитивным автопилотом, корректирующим курс. «Фау-2» были крупнее и опаснее, их длина составляла 13,4 м, а вес – 14 т. Будучи, в сущности, первыми баллистическими ракетами, они взлетали вертикально, а в конце полета отвесно падали вниз. Поскольку «Фау-2» двигались со сверхзвуковой скоростью, самым страшным, возможно, казалось то, что они не производили никакого шума, пока не поражали цель. Услышавшие взрыв могли считать, что им повезло: они выжили.