Между тем Гейзенберг был за ужином в приподнятом настроении. Лекция прошла успешно, он был окружен друзьями, а газетная статья о новом наступлении Германии так воодушевила его, что он вслух прочитал ее за столом. «Они снова наступают!» – удивленно воскликнул он. Как обычно рассеянный, он не заметил, что хозяевам было очень неловко.
Позднее на этой же неделе Берг получил второй шанс. Флейта устроил небольшой званый ужин в честь Гейзенберга, и Берг надеялся, что вдали от лекционной аудитории, в непринужденной атмосфере с вином и едой какое-нибудь неосторожное замечание выдаст статус немецкой программы создания ядерной бомбы.
Как и в случае с лекцией, Гейзенберг выдвинул условие и для этой встречи, сказав Флейте, что политика и война – запрещенные темы для разговоров. Для этого у него была веская причина. Через несколько дней после порадовавшей его газетной статьи ситуация в Арденнах обернулась против Германии. Вермахт, конечно, не был разгромлен, но сражение переросло в схватку за каждый метр среди сугробов и ледяных ручьев – долгую и напряженную борьбу, в которой истощенная Германия не могла добиться победы. Надежды на исполнение большой, но и без того казавшейся недостижимой мечты Гейзенберга о патовой ситуации, которая каким-то образом и дискредитирует нацистов, и не позволит союзникам захватить его родину, становились все более призрачными. Кроме того, в том рассаднике шпионов и доносчиков, каким был Цюрих, он не хотел говорить о политике при посторонних. Даже на этом позднем этапе войны нацисты могли его расстрелять за «пораженческие высказывания».
Флейта согласился на требования Гейзенберга, но, как только вечеринка началась, последний осознал всю тщетность этого обещания. Хотя сам Флейта молчал, он не мог контролировать своих гостей: несколько из них загнали физика в угол, засыпая вопросами. Берг подобрался поближе, и, по его словам, беседа с самого начала приняла весьма неприятный оборот. Никто не хотел слушать объяснения Гейзенберга, а когда он начал ныть, что мир демонизирует замечательный народ Германии, другие гости едва не вцепились ему в горло, напомнив, кто именно начал эту войну. Они презрительно усмехались, когда Гейзенберг утверждал, что ничего не знает о евреях и других «нежелательных людях», во множестве исчезающих в Германии. (По правде говоря, он почти наверняка знал, что его драгоценный уран поступает с перерабатывающих заводов, на которых использовался рабский труд женщин-заключенных.) Гости немного остыли, только когда он начал играть на их страхе перед Советским Союзом. Он утверждал, что Германия была единственным бастионом между цивилизованной Европой и ордами красных варваров, жаждущих ее захватить, – такая возможность пугала рядового швейцарца даже больше, чем немецкое вторжение. Но Гейзенберг не был бы Гейзенбергом, если бы под конец не опростоволосился еще раз. Кто-то сказал: «Вы должны признать, что война проиграна». Физик вздохнул и заметил: «Но было бы так хорошо, если бы мы выиграли».
Гейзенберг, несомненно, уходил с ужина измученным и одиноким; вся радость от состоявшейся несколько дней назад лекции рассеялась. Но когда он надел пальто и направился к выходу, к нему присоединился человек, которого он помнил по лекции, – швейцарский студент-физик с густыми бровями. Оказалось, что им по пути, поэтому они с Мо Бергом – пистолет в одном кармане, капсула в другом – покинули дом вместе.
Во время этой прогулки Берг приставал к физику с разговорами. Вспомнив свой юридический опыт, он задал несколько наводящих вопросов, пытаясь вытянуть из Гейзенберга хоть что-то полезное. Например, пожаловался на скучный Цюрих, говоря, что отдал бы все, чтобы прямо сейчас оказаться в Германии, где можно по-настоящему сражаться с врагом. Гейзенберг пробормотал, что не согласен, но не стал вдаваться в подробности.
Пока они шли по темным улицам, Берг продолжал давить, а Гейзенберг – парировать: годы жизни при Гитлере приучили его держать свое мнение при себе, и он отвечал на вопросы «студента» максимально расплывчато, но не грубо. Хотя он, конечно, не подозревал, что этот человек был готов застрелить его, и даже острота или неправильно понятый иронический комментарий могли привести к фатальным последствиям. У Берга же была прекрасная возможность привести приговор в исполнение. Они были вдвоем в темноте; он мог легко бросить пистолет и сбежать. Так почему бы не застрелить Гейзенберга – на всякий случай?
В конце концов неопределенность снова восторжествовала: Берг просто не мог этого сделать. Мужчины расстались у отеля, где остановился Гейзенберг, и, когда тот в последний раз повернулся спиной, Берг заставил себя уйти. Гейзенберг вошел в вестибюль и выбросил эту встречу из головы. Берг не мог забыть ее до конца жизни.
На следующий день Гейзенберг покинул Цюрих, чтобы провести Рождество с семьей в Германии; для детей у него были куплены игрушки, а для жены – лосьон для лица и свитер. Борясь с контрабандой, Германия запрещала ввоз некоторых товаров из Швейцарии, поэтому на границе Гейзенбергу пришлось натянуть женский свитер поверх рубашки и притвориться, что это его одежда.
Всю следующую неделю Берг продолжал рыскать по Цюриху и получил от Флейты некоторые важные сведения. Сюда входили утверждения о наличии в Германии «суперциклотрона», который мог разделять изотопы намного быстрее, чем любой ранее известный метод, – точь-в-точь «кухонная раковина», о которой предупреждал Оппенгеймер. Берг также подтвердил прежние сообщения о местонахождении новой лаборатории Гейзенберга, а также адрес дома его семьи к югу от Мюнхена.
Несмотря на высокую оценку начальства, которую получили эти его отчеты, на исходе 1944 г. Берг все еще мучился сомнениями. Судьба дала ему два шанса покончить с ведущим ученым-ядерщиком Германии, и он упустил обе подачи. Не придется ли ему пожалеть о своей сдержанности? А всему миру – не придется ли?
Но если Берг действовать не решился, у его давнего соперника Бориса Паша не было никаких колебаний, никаких сомнений в необходимости вывести Вернера Гейзенберга из боя.
Часть VI1945
Глава 55Операция «Биг»
Весной 1945 г. Вторая мировая война в Европе близилась к завершению. Но для нерегулярного подразделения вроде «Алсоса» хаос конца войны был во многих отношениях самым опасным временем.
После проигранной нацистами битвы в Арденнах армии союзников хлынули в Германию, и в марте там наконец оказался и «Алсос». В отличие от ликующих парижан, жители Германии встречали их весьма неприветливо и всячески им препятствовали. Иногда это просто действовало на нервы. Борис Паш однажды спросил двух жителей немецкой деревни, какая дорога ведет в Гейдельберг. Они показали в разные стороны. Паш прорычал, что схватит обоих, проедет по очереди по каждой дороге и повесит того, кто солгал. Они побледнели и указали на третью дорогу, бормоча, что неправильно поняли вопрос. Бывали и случаи, когда кто-то из сотрудников «Алсоса» легко мог погибнуть. Однажды немецкий снайпер проделал дыру в лобовом стекле одного из автомобилей миссии, а несколько недель спустя Гаудсмит, стоя в джипе, летевшем на скорости 80 км/ч, едва не лишился скальпа, врезавшись головой в проволоку, натянутую поперек дороги. Спасла его только стальная каска.
Несмотря на все опасности, Паш безжалостно гнал свой отряд вперед. Сохранилось множество историй о том, как бойцы «Алсоса», не успев прихватить зубную щетку или смену носков, прыгали в джипы и мчались в только что освобожденную лабораторию. Когда у одного из парней закончилось нижнее белье, он, не тратя времени на возвращение на базу, конфисковал в первом попавшемся доме пару розовых женских панталон и ловко подрезал их по размеру. (Над ним похихикали, но панталоны оказались удобнее армейских кальсон установленного образца, которые, как вспоминал один военнослужащий, были «настолько жесткими, что их можно было не вешать, а просто ставить на пол рядом с койкой».)
Благодаря непрерывным авианалетам союзников бóльшая часть Германии лежала в руинах. В некоторых лабораториях отряд «Алсоса» вел настоящие археологические раскопки, добывая документы и оборудование из-под развалин. Физик по фамилии Смит вспоминал, как в одном изрытом воронками городе, проезжая мимо нескольких разрушенных зданий, он увидел водопроводные трубы, которые «были завязаны взрывами чуть ли не узлом». В другом городе он заметил, что на зеленой разделительной полосе посреди улицы необъяснимо рано распустились розы. Это казалось романтичным зрелищем – возрождение жизни среди развалин, – пока он не сообразил, что жар от нескольких тлеющих поблизости зданий просто обманул растения, создав видимость наступления лета. Вот и вся метафора.
11 апреля «Молния-A» достигла города Штадтильма в центральной Германии, где Паш столкнулся с самой разнузданной толпой, которую ему доводилось встречать с момента посещения зоопарка в Антверпене. В городе практически не было электричества, беженцы и вырвавшиеся на свободу заключенные в ярости набрасывались на первого встречного. Одна банда нашла вагон технического спирта и воспользовалась им не по назначению. Два человека отравились насмерть, а один ослеп, прежде чем Паш заставил местного бургомистра слить содержимое цистерны. После того как суматоха улеглась, Паш узнал, что основатель Уранового клуба Курт Дибнер находился в городе, но сбежал всего несколько часов назад.
В конце концов «Алсос» занял под новую штаб-квартиру живописное поместье в Гейдельберге. С момента своего несуразного старта в Италии группа выросла до 100 с лишним бойцов: тренер Паш теперь запросто проводил бейсбольные матчи девять на девять и даже сам сыграл несколько иннингов. Но игры играми, а «Алсосу» нужно было принять несколько серьезных решений. США, Соединенное Королевство, Советский Союз и Франция в феврале 1945 г. договорились разделить послевоенную Германию на четыре зоны, каждую из которых должна была оккупировать одна из победивших держав. К сожалению, чуть ли не главная цель «Алсоса» находилась внутри советской зоны – огромный запас урана в Штасфурте, почти в 150 км к юго-западу от Берлина. Паш ничего так не хотел, как совершить налет на этот тайник и оставить русских с носом, но в последнее время он чуял, что из Вашингтона запахло жареным; за самовольные выходки ему и без того уже грозили тремя военными трибуналами. Поэтому, прежде чем рискнуть рассердить СССР и вызвать дипломатические осложнения, он посла