После гибели первенца Джозеф Кеннеди – старший сосредоточил свои политические амбиции на втором сыне, который в 1960 г. стал президентом США. Но дух Джо Кеннеди – младшего всегда витал в Белом доме того периода. Во время Карибского кризиса президент направил на усиление блокады Кубы эсминец, названный в честь его старшего брата. Когда же Кеннеди пообещал отправить человека на Луну, главным конструктором NASA стал не кто иной, как Вернер фон Браун, немецкий ученый-ракетчик, чье смертоносное «Фау»-оружие когда-то напугало союзников и заставило их начать операцию, жертвой которой пал Джо.
На протяжении многих лет Кеннеди поддерживали связь с семьей инженера Бада Уилли, чье несовершенное устройство активации взрывателей, по-видимому, и стало роковым для «Стильного черного костюма». Смерть Уилли оставила его семью без средств к существованию, поэтому Кеннеди-старший учредил благотворительный фонд, который позволил трем его детям получить образование. В 1963 г. президент Джон Кеннеди даже пригласил вдову и дочь Бада Уилли на завтрак во время своего визита в Техас. А точнее, в техасский город Даллас. Это был последний завтрак в его жизни.
Любимый бейсболист маленького Джона Кеннеди Мо Берг получил несколько предложений вернуться в Главную лигу в качестве тренера. Он отверг их все. Вместо этого он попытался вернуться в разведку, выполняя внештатные поручения ЦРУ и НАТО, в частности проводя интервью с европейскими учеными по вопросам противоракетной обороны. Но Берг оставался Бергом: в этих поездках он накапливал огромные счета в отелях и ресторанах или срывал встречи, чтобы, например, вместе с Флейтой поесть фондю в Цюрихе. Неудивительно, что его работодатели не оценили такой легкомысленный подход к делу («Эта операция влетает нам в копеечку и вылетает в трубу», жаловались в ЦРУ), и в 1950-е гг. поток внештатных поручений стал иссякать. К тому времени Берг жил в Ньюарке у старшего брата Сэма и всякий раз встречал почтальона вопросом: «Есть ли почта из Вашингтона?» Ответ все чаще оказывался отрицательным.
В перерывах между заданиями Берг работал редко, предпочитая сидеть у кого-нибудь на шее. К дому брата он относился как к хранилищу книг и «живых» газет, сотнями раскладывая их на столах, стульях и кроватях. Когда Сэм наконец его выгнал, он перебрался к сестре Этель, страдавшей пограничным расстройством личности и жившей в нескольких кварталах от брата. Берг также неустанно путешествовал, забалтывая вагонных проводников байками ради бесплатного проезда и появляясь без предупреждения в домах старых друзей, имея при себе лишь бритву и зубную щетку. Немало спортивных обозревателей, зарегистрировавшись в гостинице, обнаруживали в своем номере Берга, уже принимающего там ванну, так как он уговорил администратора пустить его подождать постояльца. Он даже сопровождал одного из своих друзей во время медового месяца.
Положение Берга едва не изменилось в 1960-е гг., когда некий издатель предложил ему 35 000 долларов за мемуары о его похождениях в качестве атомного шпиона. Но на одной из первых встреч какой-то невежественный младший редактор перепутал Мо Берга с Мо Ховардом из комедийного трио «Три балбеса» («Мне так нравятся все ваши фильмы»), после чего Берг в ярости выбежал вон. На самом деле Берг, скорее всего, использовал это как предлог, чтобы уклониться от сделки. Он уже несколько раз пытался составить мемуары, набрасывая отдельные абзацы на конвертах, салфетках, библиотечных бланках, расписаниях поездов и листках отрывного календаря. (На одном из таких обрывков знаменитое уравнение Эйнштейна записано как m = Ec2. Бергу явно не помешало бы немного подучиться.) Но разрозненные записи так и не сложились во что-либо связное, и в конце концов он сдался. При всей его одаренности как рассказчика одинокий мучительный труд писателя был не для него, и, конечно, обвинить во всем младшего редактора было проще, чем в очередной раз потерпеть неудачу самому.
Берг продолжал использовать друзей и порхать с места на место, расплачиваясь байками о Токио или Бейбе Руте за пристанище на неделю. Рассказы его по большей части отличались легкомыслием, но в кругу близких друзей он иногда затрагивал и более мрачные темы. Казалось, его особенно тревожила история несостоявшегося убийства Вернера Гейзенберга, и он до конца жизни снова и снова проживал те три часа в холодном лекционном зале. В 1966 г. он писал в одном из набросков к мемуарам: «Как бы мне забыть о них?» Возможно, он не хотел думать о себе как о беспощадном типе. А возможно, боялся обратного – что в глубине души он был трусом и никогда не сумел бы разделаться с Гейзенбергом. Как бы то ни было, эти переживания мучили его, и он так и не смог полностью оставить цюрихские события в прошлом. Однажды он даже показал брату резиновую L-капсулу с цианидом, которую взял с собой на ту лекцию и потом хранил всю жизнь.
Бергу всегда была присуща чрезмерная подозрительность, и с возрастом она только усугубилась. Он начал без причины рвать отношения с друзьями и либо отказывался писать им, либо присылал загадочные открытки без обратного адреса. (Одна, из Гаваны, гласила: «Кастро теребит бороду, а Мо в огне».) Он утратил и свой некогда безупречный лоск: порой хозяева заставали его, когда он стирал в их ванне свой становившийся все более потрепанным костюм. Единственное место, где Берг обязательно появлялся на склоне лет, были матчи Мировой серии. Главная лига бейсбола выдала ему гравированную посеребренную карточку, которая давала пожизненное право на бесплатное посещение любого стадиона, и Берг пользовался ею в полной мере. Однако всякий раз, когда какой-нибудь старый приятель замечал его на трибуне и махал рукой, он прикладывал палец к губам, шептал «тсссс!» и исчезал.
В мае 1972 г. в возрасте 70 лет Берг подхватил вирусную инфекцию и почувствовал слабость и головокружение. Через несколько дней он упал в доме сестры и ударился о низкий столик. У него началось внутреннее кровотечение (тело выглядело как один гигантский кровоподтек), и при поступлении в больницу начало сдавать сердце. Вскоре он умер. Его последними словами, сказанными медсестре, были: «Как сегодня сыграли Mets?»
После войны в Европе перспектива возвращения в Мичиган казалась Сэмюэлу Гаудсмиту ужасной: слишком уж там скучно, слишком провинциально. Он нашел работу на ускорителе частиц в Брукхейвенской национальной лаборатории в штате Нью-Йорк, где продолжил исследования, и стал редактором журнала Physical Review Letters. Он также выступил консультантом романа Эптона Синклера «Пастырь, молви!» о похожей на «Алсос» операции в Европе. Его давний интерес к Древнему Египту проявился в написании популярной книги про иероглифы («Букварь Рамзеса») и в разработке методики поиска скрытых помещений внутри пирамид Гизы с помощью космических лучей (из этого ничего не вышло).
«Иногда я оглядываюсь назад (дурная привычка) и удивляюсь… что сбылось много моих детских мечтаний, но не сбылись более важные чаяния зрелых лет», – писал он дочери в 1973 г. Среди детских мечтаний он упомянул изучение египтологии и «участие в секретных разведывательных операциях». А вот в качестве физика он так и не получил престижной должности в Европе. И хотя коллеги 48 раз номинировали его на Нобелевскую премию, эта награда всегда ускользала от него. Больше всего удручало, что из-за слишком долгой жизни сбылось его худшее опасение: его стали забывать в профессиональной среде. В 1977 г. Американское физическое общество провело специальное заседание, посвященное 50-летию квантового спина, его великого открытия. Однако ни Гаудсмит, ни его соавтор Джордж Уленбек приглашения не получили, и о них там даже не упомянули. Неудивительно, что Гаудсмит писал дочери: «Я очень расстроен своим выходом на пенсию». Иногда, читая его письма, нельзя не задаться вопросом, не являются ли его уныние и цинизм игрой, притворством. Не в этом случае.
С возрастом Гаудсмит все чаще находил спасение в дружбе. Он всегда старался посещать в Вашингтоне осенние встречи ветеранов «Алсоса», которые проходили раз в несколько лет. Старые вояки устраивали буйную вечеринку в пятницу вечером, а в субботу утром отправлялись на поле для гольфа; победитель получал заветный Кубок Паша. Гаудсмит также очень сблизился с Мо Бергом и считал его одним из немногих «настоящих друзей», которые у него когда-либо были, «из тех, с кем можно обсуждать все, даже личное». Один личный вопрос, который они обсудили, касался жены Гаудсмита. После долгих лет взаимного разочарования (которое стало накапливаться еще во время войны, когда она отказывалась писать ему, несмотря на все его просьбы) Гаудсмит решил развестись. Они уже жили отдельно, и, чтобы ускорить процесс, он оформил временную регистрацию в Неваде. Но она сопротивлялась и, когда пришло время вручить ей документы на развод, отказалась давать свой адрес. Гаудсмит знал только, что она жила на мысе Кейп-код в штате Массачусетс и что он ежемесячно отправлял чеки на адрес банка в Бостоне. В итоге он заплатил Бергу 100 долларов, чтобы тот тряхнул шпионской стариной и выследил ее. На Кейп-коде Берг подружился с шерифом и начальницей почтового отделения, найдя жену Гаудсмита в мгновение ока.
Но, как и всех остальных, Берг в конце концов выкинул Гаудсмита из своей жизни и перестал отвечать на его письма. Никто не понимал почему, и меньше всех – сам Гаудсмит. В отчаянии он начал писать брату Берга и другим общим знакомым. Зная, что Берг любит решать газетные головоломки, Гаудсмит даже сочинил криптограмму и продал ее изданию The New York Herald; решение гласило: «Мо Берг, где ты?» Берг так и не ответил, и этот разрыв поверг Гаудсмита в уныние. Из-за войны он уже лишился дружбы Вернера Гейзенберга. Теперь из его жизни исчез и Мо Берг.
Война затронула не только дружеские отношения. Гаудсмит полагал, что изменилась сама физика, причем не в лучшую сторону. Перед войной физики были никем – милосердно забытыми учеными, копавшимися в своих лабораториях в блаженном неведении о большом мире. После войны – по большей части из-за атомной бомбы – физика стала слишком важна, чтобы оставлять ее физикам. В дело вмешались генералы и политики, а годовые бюджеты выросли до миллионов долларов. Прошли времена, как выражался Гаудсмит, «веревки и сургуча», когда эксперименты были дешевыми, оборудование – самодельным, а два бестолковых аспиранта могли наткнуться на такое фундаментальное открытие, как квантовый спин.