— Не вели казнить, великий государь…
— Встань, я кому сказал?! — Самозванец нахмурился, впрочем, тут же вновь рассмеялся. — Знаю, знаю, Афанасий, ты мне верный служака. А грамоты, тобой посланные, я уже получил… — Он перевел взгляд на беглецов. — Значит, вот вы какие… монахи…
Скрестив руки на груди, Иван с вызовом посмотрел на самозванца, прикидывая, каким образом его можно захватить в заложники.
А самозванец, казалось, прочел его мысли!
— Во смотрит! — Дмитрий покачал головой. — Наверное, думает, как бы на меня напрыгнуть да ножичком… Михайла! — Он обернулся. — Это, кажется, твои знакомцы?
— Да, великий государь!
— Вот тебе их и поручу. Накормить, одеть, приглядеть. Вечером желаю с ними беседовать. Не сразу. По очереди.
Отдав приказание, самозванец поворотил коня и вместе со свитой поскакал в сторону воротной башни.
Вокруг беглецов остались лишь два отряда — ротмистра Поддубского и Михайлы.
— Ну что, господин ротмистр, поимел от царевича на орехи? — ухмыльнулся Михайла. — В общем так — приказ ты слышал, потому пленников я у тебя забираю.
Поддубский растопорщил усы:
— Баба с воза — кобыле легше! Забирай — твоя теперя забота.
И, обернувшись, подмигнул беглецам:
— Пока, робяты, не кашляйте!
Михайло проводил долгим взглядом ротмистра и его отряд, потом повернулся и жестом позвал пленников:
— Ну что, парни, идем. Велено вас накормить да одеть.
Иван гордо выпятил грудь:
— Предупреждаем, что мы присягали государю царю Борису Федоровичу и позорить себя бесчестием отнюдь не намерены!
— А, пустое, — звякнув доспехом, лениво отмахнулся Михайла. — Никто тут позорить вас не намерен. Извиняйте — не того вы полета птицы.
— Потому, возможно, и живы, — неожиданно улыбнулся Митрий. — Ты там что-то говорил про еду?
Оказавшийся предателем — а как еще его назвать? — ну, пусть шпионом, лазутчиком, — Михайло Пахомов приказание «царевича» исполнил самым тщательным образом, строго-настрого предупредив, что бежать им сейчас, по сути, некуда: весь Путивль был на стороне Дмитрия душой и сердцем. Жители Путивля силою удержали возле себя самозванца, когда в силу невзгод он лишь попытался уехать, понимали — в случае поражения от войск Бориса Годунова их ждет ужасная участь. Как в Комаричской волости, где не знающие жалости и христианского смирения войска Годунова мучили и убивали всех, от мала до велика, — кровь текла рекою. Путивляне, естественно, не хотели подобной участи для себя, а потому служили Дмитрию не за страх, а за совесть. Следует сказать, что и он пожаловал жителям города множество различных льгот.
— Так что, парни, в случае чего — вас здесь выдаст первая же попавшаяся собака или помойный кот, — весело пояснил Михайла. — С другой стороны, государь вас, похоже, жалует. Он любит авантюристов. Ну что, пошли обедать? Потом подкину вам одежонки…
Пообедали неплохо, пусть без особых изысков, но вполне сытно — овсяный кисель, ячменная каша, пироги с рыбой, налимья и стерляжья уха, печеные караси, сбитень. После сытного обеда пошли одеваться: Прохору досталась знатная смушковая бекеша, надев которую, он сразу стал выглядеть этаким ясновельможным паном, Митьке пришелся впору короткий черный кафтан с желтыми отворотами, а Ивану — кунтуш кровавого темно-красного цвета с желтым шелковым кушаком и такими же тесемками-завязками.
— О! — оглядев троицу, довольно ухмыльнулся Михайла. — Экие гарные хлопцы! Что ж, идите в горницу, можете отдохнуть, только крепко не спите, упаси вас Боже попасться на глаза государю днем с заспанной рожей. По разуменью царевича — днем только годуновские бездельники спят.
— Да ладно уж, не заснем, — уверил Прохор и, войдя в горницу, сразу же бросился на кровать — захрапел.
Дверь, кстати, снаружи заперли на засовец. Иван с Митрием первым делом подошли к окну. Знатное было оконце, вернее, оконца, их в горнице имелось два — оба большие, с верхним полукружьем и свинцовым переплетом да не со слюдой, а со стеклами.
— Переплетик-то так себе, хлипенький, — проведя рукою по подоконнику, негромко заметил Иван. — В случае чего, запросто ногой вышибить можно.
— Зачем ногой? — Митрий с усмешкой кивнул на храпящего Прохора. — Есть у нас, кому вышибать.
Загремел засов, но в дверь вполне вежливо постучали:
— Можно?
— Нет, нельзя!
— Шутники… Ну, оно и правильно, — в горницу заглянул Пахомов. — Кто тут в вашей компании главный? Полагаю, ты, Иван? Пошли, государь тебя видеть желает!
— Что ж, — Иван одернул кунтуш и подмигнул Митьке. — Ну, не поминайте лихом!
— Идем, идем, — поторопил Михайла. — Государь ждать не любит.
Выйдя из избы, они, в сопровождении двух казаков с саблями и пистолями, миновали безлюдную площадь и оказались у ворот обширных хором, видимо раньше принадлежавших какому-нибудь боярину или богатому купцу. Впрочем, очень может быть, этот самый боярин-купец и посейчас там проживал, вполне довольный выпавшей честью принимать у себя столь высокого гостя, в царственном происхождении которого, похоже, здесь никто и не сомневался. Но Иван-то знал, знал! Ведь те грамоты, спрятанные в монастыре Мон-Сен-Мишель, ведь они говорили ясно — никакой Дмитрий не царь. Самозванец! И как такому служить? Полнейшее бесчестие.
— Можно, государь? — приоткрыв дверь, поинтересовался Михайла.
— А, Пахомов! Ну, наконец-то, явился, — засмеялись за дверью. — Ну, заходи, заходи.
Ничего себе — царевич! Вот этак по-простецки — «заходи-заходи». А как же дворцовый чин, субординация? Ну, да что взять с самозванца?
В обширной горнице, напротив большой, покрытой сине-желтыми изразцами печи, за небольшим овальным столиком на резных стульях сидели трое и азартно резались в карты — игру, в порядочном московском обществе не принятую. Самозванец, в коротком кафтане темно-голубого бархата с белым отложным воротником, чем-то походил на подгулявшего польского шляхтича. Азартно бросая карты, он то и дело приговаривал:
— А мы — тузом! А мы трефами… А вот и козырь — что вы на это скажете, господин Лавицкий?
— Скажу, что вы, похоже, выигрываете, государь. — Лавицкий — хитроглазый малый с выбритым до синевы подбородком — принялся тасовать колоду. Третий — жизнерадостный кудрявый толстяк во французском, с разрезами, платье, — обернувшись, с любопытством оглядел Ивана. — Это вот он и есть, государь?
— Он, он, — захохотал самозванец. — Давно хотел с ним побеседовать, а вот вас, господа, извините, попрошу пока выйти.
— О, конечно, конечно, великий государь.
Иностранцы — поляки, кто ж еще-то? — быстро покинули горницу.
— А ты чего ждешь, господин Пахомов? — Дмитрий вскинул глаза. — Я же сказал — хочу спокойно побеседовать… тет на тет, как говорят французы.
— Вы знаете французский, месье? — удивился Иван.
Самозванец снова расхохотался:
— Честно говоря, нет. Говорю по-польски, немного — по-немецки, ну и все, в общем-то, — он чисто по-детски развел руками. — Хотел было изучить латынь, да все нет времени… хотя, если по правде — просто-напросто лень. Пахомов, ты еще здесь?
— Ухожу, великий государь.
— Пока не ушел, будь другом, принеси нам шахматы… Они там, у Сутупова должны быть, у господина нашего канцлера. Так ты уж спроси, скажи — мне ненадолго. И еще кое-что попроси… ты знаешь.
— Спрошу, великий государь.
И опять Ивана задело — именует себя государем, а просит, не требует! Как такое может быть? Самозванец, ясно.
— Ну-с, — Дмитрий потер руки и с любопытством оглядел юношу. — Садись, что стоишь… Вино пьешь?
— П-пью.
— Ну, выпьем…
Вместо того чтобы позвать слуг, самозванец неожиданно встал и, подойдя к висевшему на стене небольшому шкафчику, достал оттуда изящный кувшин и два синих стеклянных бокала.
«А он, оказывается, совсем небольшого роста, — неожиданно подумал Иван. — Куда ниже меня… да, ниже… Правда, широк в груди и плечах, сильный… и лицо такое… брови дугой… наверное, нравится женщинам».
Постучав, вошел Пахомов, принес шахматы и небольшую шкатулку из рыбьего зуба. Молча положил доску на стол, поставил шкатулку и удалился, бережно прикрыв дверь.
— Чур, я — белыми! Умеешь играть? — расставляя фигуры, поинтересовался Дмитрий.
— Не очень.
— И я тоже — не очень. Не бойся, не на деньги играть будем, на щелбаны… Шучу! Так поиграем, для разговору… Французский, говоришь, знаешь? Ну-ну… — Самозванец вдруг улыбнулся и подмигнул. — Теперь я догадываюсь, кто выкрал из монастыря Сен-Мишель некие грамоты… Вот эти! — Он вытащил из шкатулки грамоты и резким жестом протянул их Ивану. Чуть ли не швырнул в лицо! — Что смотришь? Бери, бери… Это те самые, списки с которых нашли у тебя за голенищем. Только эти — подлинные…
— Я вижу, — тихо промолвил Иван.
Грамоты действительно были те самые… ему ли не знать! Так вот почему их не пускал в ход Годунов — у него остались лишь копии! А подлинники… Их кто-то выкрал! Покойный Ртищев как-то обмолвился, что они хранились у кого-то из Шуйских. Кажется, у Василия… неприятный тип… не самозванец — Василий.
Дмитрий глотнул вина и, поднявшись, молвил:
— И эти подлинники, тем не менее, фальшивка!
— Что?
— А ты думал, я не знаю, как пишется по латыни «Император Деметриус»?! Вовсе ни «ин ператор Демеустри», как написано здесь. Это не моя подпись. Кстати, можешь оставить эти грамоты у себя — меня они совершенно не волнуют!
— Но… — Иван не знал, что и думать.
Самозванец с усмешкой передвинул ладью:
— Шах!
Юноша закрыл короля слоном.
— А мы так! — Дмитрий тронул ферзя. — Как вы попали во Францию?
— Учились в Париже, в университете, — уж это-то Иван теперь не счел нужным скрывать.
— В Сорбонне? Вот здорово! — Самозванец восхищенно присвистнул. — И ты можешь рассказать, как там организовано учение?
— Само собой!
Иван вдруг поймал себя на мысли, что ему начинает нравиться этот обаятельный, надо признать, пройдоха… который, может быть, даже — и есть истинный царь? Ведь грамоты-то его ничуть не испугали!