— Знаешь, я хочу, чтобы у нас, в России, тоже появились свои университеты! — прикрыв глаза, мечтательно произнес «царевич». — Хватит русскому народу прозябать в темноте и невежестве! Знаю, очень хороши университеты у иезуитов. Я их использую, иезуитов… Чижевского, Лавицкого, Рангони… Дурачки — они, верно, полагают, что используют меня. Ну и пусть так думают, верно? — Дмитрий захохотал. — А для своей цели я и черта лысого могу использовать — и не стыдно!
Признаться, Иван хотел спросить самозванца про «цель»… Но не стал. И так было ясно.
Первую партию Иван проиграл и расставил фигуры для второй. Юноша заметил, что самозванец все чаще посматривает на дверь, словно бы кого-то ждет…
Иван едва успел сделать ход, как в дверь снова постучали.
«Царевич» встрепенулся:
— Да!
Вошел какой-то рейтар в черном камзоле, с палашом на длинной перевязи. Коверкая слова, доложил:
— Мы еко прифели, майн цезарь!
Дмитрий довольно улыбнулся и принял царственную позу:
— Хорошо. Введите!
В сопровождении вооруженных рейтар — по всей видимости, наемников-немцев — вошел какой-то дикоглазый дурнопахнущий мужик в нагольном полушубке и стоптанных сапогах. Войдя, в пояс поклонился Дмитрию:
— Долгая тебе лета, великий государь!
«Царевич» ухмыльнулся:
— Скажи, кто ты?
— Бывшей монах Чудовой обители, Григорий, сын Отрепьев, — истово перекрестился мужик.
— Ну, вот, — повернувшись к Ивану, расхохотался Дмитрий. — А говорят, что Отрепьев — я!
Он махнул рукой, и расстригу увели.
— Это на самом деле Отрепьев, — передвинув королевскую пешку, пояснил самозванец… Самозванец ли? Признаться, Ивана теперь терзали сомнения. — Завтра его покажут народу. Мат!
— Что и говорить, — юноша покачал головой. — Играете вы изрядно.
«Царевич» весело расхохотался:
— Это скорее ты плохой игрок.
Они сыграли еще одну партию — Иван и ее проиграл вчистую, — при этом болтали на разные темы: самозванца сильно интересовала Франция, — может быть, он имел там какие-то свои интересы, а может, и из чистого любопытства — как заметил Иван, «царевич» отличался любознательностью.
А потом к «царевичу» повели Прохора с Митькой, и Иван едва дождался, когда парни вернуться назад.
— Ну как? — бросившись к дверям, спросил.
— Выиграл у Димитрия три партии! — похвастался Митрий. — Не такой уж он и игрок.
— Хитер он, этот Дмитрий, — усмехнулся в усы Прохор. — Хитер и, ничего не скажешь, умен.
— А вот самозванец ли?
— То дело темное… Ты-то сам как мыслишь, Иване?
Иван обвел всех пристальным взглядом:
— Мыслю я так: самозванец ли Дмитрий или пусть даже истинный царь — для нас все равно. Мы-то присягали царю Борису Федоровичу! И никто нас от той присяги не освобождал!
— Верно, Иване! — Прохор взволнованно обнял юношу.
А Митрий одобрительно улыбнулся:
— И верно, хорошо сказал! Истинно!
Глава 7Мятеж
Мятеж в расположении многотысячной армии казался безрассудной авантюрой.
Кромы — небольшой хорошо укрепленный город — воеводы царя Бориса так и не смогли взять, расположившись рядом обширным и беспокойным лагерем. Шатры, крытые повозки, просто накинутые на колья рогожки — вот и все обустройство, да еще выгребные ямы — по одной на каждый большой отряд. За тем, чтобы все справляли свои дела там, где надо, а не там, где придется, строго следили, опасаясь болезней.
А солнышко уже пригревало вовсю, топило снега, и поначалу только пригорки, а затем и низменности, исходя паром, зачернели землицей, быстро покрываясь молодой нежно-зеленой травкой с желтыми мохнатыми шариками мать-и-мачехи. Наросло свежей крапивы, из которой костровые варили вкуснейшие щи, иногда шли дожди, но большей частью стояло ведро, и небо было таким пронзительно голубым, а воздух — теплым и словно бы каким-то летним, что многих — очень многих — тянуло к земле: пахать, боронить, сеять.
Дворяне-ополченцы, опьяненные запахом весны, собирались кучками, зло критикуя указ царя Бориса, строго-настрого запрещавший воеводам отпускать ратных людей на отдых. Многие мелкие землевладельцы не без оснований опасались за судьбу своих земель — как там, без хозяйского-то пригляду? А никак, скорее всего — мужики все поразбежались, новых нету, пахать да сеять некому. Как жить? На царские подачки? И без того еще не оправились от трехлетнего голода, и вот сейчас на тебе, воюй — а землица как же? Кто за людишками-пахарями присмотрит? Жены? За ними бы кто присмотрел… Заскучали уж, поди, без мужской ласки… а может, кого и нашли?
— Ты смотри, Микита, — горько жаловался немолодой уже ратник в серой поддеве со ржавыми пятнами от доспехов. — Пять десятков тыщ народу пригнали! Пять десятков тыщ! А крепость-то крепость… Тьфу! Для осады и тыщи хватит. И посошников зачем-то пригнали… Понимаю, конечно: пушки, ядра да зелье на чем-то возить надо. Однако наступать-то никто не торопится?
— А зачем, дядько Лявон? — смачно зевнул Микитка — вихрастый парень с круглым веснушчатым лицом. — Чего нам, тут плохо?
— Да затянулось все слишком, вон что! Тсс! — Дядько Лявон поднял с земли короткую, с блестящим широким лезвием пику — совню, — прислушался. — Вроде идет кто-то?
Микитка тоже насторожился, услыхав чьи-то приближающиеся шаги:
— А ведь и верно — идет! Похоже, проверка!
— А может, хрестьяне здешние чего продать привезли? — Ратники обрадованно переглянулись. — Мы бы первые у них и купили б…
— Эй, стой, кто идет!
— Не идет, а едет, — продравшись сквозь кусты, уже тронутые маленькими клейкими листиками, перед воинами возник хитроглазый мужичонка в распахнутом ввиду тепла армячке. Кивнув, ухмыльнулся:
— Здорово, дядько Лявон, и ты будь здоров, Микита. Я смотрю, вы снова на страже. Что, больше ставить некого?
— Не, это ты, Макарий, все в нашу стражу приходишь, — засмеялся Лявон.
— Не прихожу, а приезжаю, — поправил Макарий. — Два воза у меня в грязи застряли, у балки. Помогли б вытащить…
Лявон махнул рукой:
— Поможем, ништо… Верно, Микита?
— Конечно, поможем, дядько Лявон. Макарий, ты чего в этот раз привез-то?
— Квасу две корчаги, да мучицы чуть, да рыбы… рыбы много.
— А пирогов, пирогов не напекла твоя баба? Я бы полдюжины взял.
Макарий засмеялся:
— Напекла, а как же! Еще теплые. Ну, пирогами я вас и так угощу, забесплатно, коли уж поможете возы вытолкать. Я-то, ишь, думал, подсохнет, ан нет — сыровато. Да и рано еще… Думаю, поеду-ка сегодня поране других — скорей расторгуюсь да за дела.
— Это ты правильно решил.
Бережно припрятав совни в березняке, ратники, прибавив шагу, пошли вслед за Макарием.
Утреннее апрельское солнышко еще таилось за деревьями, за ближним лесом, но первые — самые проворные — лучи его уже золотили вершины берез. Благостно было кругом, лишь парила на опушке земля, да радостно пели птицы.
— Жаворонок, — спрыгнув с воза, улыбнулся Митрий. — Ей-богу, жаворонок!
Прохор скептически покачал головой:
— Какой же это жаворонок? Жаворонок вовсе и не так поет. Это малиновка.
— Да рано еще малиновке.
— Ладно вам спорить, — передернув плечами, Иван поплотнее запахнул армяк. — Что-то озяб, скорей бы солнышко вышло.
— Ничо! — расхохотался Прохор. — Сейчас вернется хозяин, начнем возы из грязищи вытаскивать — ужо, согреешься!
— Да уж…
— Чего-то Макария нашего долгонько нет, — окропив мочою березу, забеспокоился Митрий. — Не попался ли?
— Не попадется, — отмахнулся Иван. — Тут таких, как он, мужиков, знаешь сколько?
И, словно в ответ на его слова, из ближней рощицы донеслись голоса. Парни насторожились, готовые к любым неожиданностям. Впрочем, судя по беспечности говоривших, все было в полном порядке. Ага, вот на опушке показался Макарий, а с ним двое мужиков, вернее, ратников, судя по ржавым пятам на поддевках. Видать, часовые, кто же еще-то? Макарий сказывал — как раз где-то здесь пост должен быть.
Иван усмехнулся: вот раздолбаи — даже поленились брони одеть. Правда, оба при саблях… но, похоже, настроены вполне добродушно — ишь, улыбаются.
— Это наши, деревенские, — Макарий кивнул на парней. — Ну что, робяты, вот нам подмога! Взялись?
— Взялись, — решительно кивнув, Прохор сбросил наземь сермягу и закатал рукава.
— Силен, парнище! — кивнув на него, подмигнул Макарию один из ратников, тот, что постарше, его называли «дядько Лявон». — Такой и один справится.
Шутил, конечно, возы-то увязли основательно — по самые оси.
— Хорошо б хворосту подложить под колеса, — предложил Митрий. — Или веток нарубить…
— Во-во, нарубите, — Макарий одобрительно кивнул. — Сходите вон, с Микитой, а мы пока прикинем, с чего начать.
Веток нарубили быстро, сноровисто — вот и пригодилась сабля, Микита ее не жалел, рубил с плеча — только свист стоял, а Митька едва успевал подбирать ветки. Кинув их под колеса, навалились… стегнули лошадь…
— И-и — раз… И-и — два…
С третьей попытки вытолкали. Посидели немного, вытирая пот, да пошли ко второму возу — с этим уже возились недолго, там и место было посуше, да и телега не так перегружена.
— Ну, благодарствую всем! — обрадованно приговаривал Макарий, доставая из-под рогожки увесистую баклажку. — Инда теперь и выпить не грех. Вы как, ратнички?
— А наливай!
Сели под куст, выпили. И за знакомство, и так, с устатку — попробуй-ко, возы потягай, чай, не лошади!
— Ну что, как у вас тут? — протягивая часовым кусок пирога, поинтересовался Макарий.
— Да как и всегда, — дядько Лявон вяло махнул рукою. — Одна тягомотина. Воеводы, Голицыны-князюшки, незнамо что думают. Сидят под этакой крепостицей, высиживают, — нет, чтоб единым махом прихлопнуть. Тогда уж и самозванец бы задергался, а так… А вообще, надоело все. Весна ить пришла — пахать скоро. А кому? Мы вон с Микиткой, не смотри, что пищальники, а все ж из дворян. Крестьяне поразбежались все, Микитка во прошлое лето в холопи запродаться хотел, с голодухи, так какая-то собака выдала — чуть головы не лишился, царский-то ведь указ запрещает служилым людишкам в холопи верстаться — ктой тогда за царя-батюшку воевать будет?!