Отряд: Разбойный приказ. Грамота самозванца. Московский упырь — страница 136 из 164

— Царствие ему небесное.

— Земля пухом.

Выпив, помолчали, задумались. Конечно, по всему выходило, что предложение Овдеева надо принимать — и Родине послужить, и так, для самих себя, чтоб бездельем не маяться. А порухи для чести тут нет никакой — царь Борис, которому присягали, умер, Федора — то ли убили, то ли сам убился, как бы то ни было, теперь царь — Дмитрий, расстрига он там или еще кто. Вот коронуется — и будет очень даже законным государем, и не важно, какое там у него прошлое. Честно говоря, Ивану Дмитрий был даже симпатичен — веселый такой, запросто подойдет, поговорит — не по-царски, конечно, но, черт возьми, приятно!

— К тому ж он нас должен помнить, — добавил Митрий и тут же поправился: — Я не говорю, что мы должны специально искать его милостей, но все ж таки и бегать от них не должны.

Иван вдруг расхохотался:

— Ай да Митька! Хорошо сказал, черт: не бегать от милостей.

— Ага, — в тон ему поддакнул Прохор. — Можно подумать, они на нас дождем сыплются, милости-то. Но, вообще — да, служить надо! Я — за!

— Я тоже! — тут же воскликнул Митька. — А ты — Иване?

— Ну и я — за, — подумав, махнул рукой Иван. — Куда ж я без вас?

Все трое молча повернулись к Василиске. Та улыбнулась:

— Что ж, мыслю — верно решили. И порухи чести тут никакой нет, не царям — Отечеству служите.

— Стало быть — так тому и быть! — подвел итог Иван. — Завтра с утра заявимся в приказные палаты.

— Оденьтесь получше, — напомнила Василиска. — Кафтаны я пересмотрю, где надо — заштопаю, а уж амуницию сами глядите.

Девушка вскоре зазевала, поднялась в светлицу, спать, а парни еще долго сидели за столом, разговаривали. Обсуждали нового царя, гадали, какие при нем будут порядки, ну и, конечно, не обошли стороной чертольского упыря — ошкуя. О нем-то Иван потом и думал, пока не заснул. Каким образом упырь подстерег Архипку? Заранее выглядывал или так, случайно? Нет, не похоже, чтобы случайно… То есть нет, встретил-то он его, может, и случайно, а уж дальше… Чем Архипка выделялся из толпы себе подобных подростков-отроков? Одежкой, знамо дело — купеческий сын, не из бедных — кафтан с золотым шитьем, рубашка шелковая… На такого, в общем-то, и любой тать вполне мог польститься — ограбить. Но вот польстился — ошкуй. «Тело человеческое, а голова — медвежья» — Иван припомнил слова отрока. Как такое быть может? Может, оборотень какой по Чертолью рыщет? Ага, а потом жир да внутренности своих жертв продает колдунам да ворожеям! Продает ли? Так ведь тогда и не выяснили… Ничего! Теперь, ужо, будет и время, и немаленькие возможности!

С такими вот мыслями Иван и заснул.

А действительность распорядилась иначе.

Овдеев, конечно, их приходу обрадовался, но от предложения заняться ошкуем презрительно отмахнулся:

— После, после, парни. Сейчас другая беда — Шуйские! Государь наказал — выделить лучшие силы. А кто у меня лучший? Что смотрите? Наслышан, наслышан я о ваших прежних подвигах, рассказали…

— Ртищев?

— Ртищев? Гм… ну да, и он тоже. Итак, — Овдеев обвел взглядом притихших парней. — Есть сведения, что князья Шуйские — в особенности Василий — замыслили злое. Небось спросите — откуда сведения? Скажу. От Богдана Бельского, ближнего к государю человека. Источник вполне надежный.

— Да… но — Шуйские! — покачал головой Митрий.

Стольник рассмеялся:

— Что, волосы дыбом встали? Ну и что, что Шуйские? Подумаешь, Рюриковичи и права на престол имеют. Нам-то какая разница — государевым велением боярин-батюшка Петр Басманов указал провести следствие, мы и проводим. Сыщем крамолу — о том и доложим, а уж что с крамольниками потом станется, то не нашего ума дело! Задание ясно?

— Вполне, — Иван кивнул за всех.

— Что потребуется — деньги или еще чего, — обращайтесь без стеснения в любое время — столкуемся.

Обнадежив парней, новый начальник отпустил их с миром. Вернее — с заданием. Честно сказать, оно заставило ребят призадуматься. Шуйские! Шутка ли — пожалуй, один из самых древних и влиятельных боярских родов. К таким только приблизься — прихлопнут, словно букашку какую, и следов не останется. Однако приказ-то был получен совсем недвусмысленный — искать крамолу. Вот — осторожненько — и стали искать, уж раз взялися за гуж…

Да, им в помощь начальство милостиво придало дьяка — уже старшего дьяка — Ондрюшку Хвата. Тот, конечно, хитер был преизрядно… То и пугало — не подставил бы. Посовещавшись, решили Ондрюшку опасаться, да тот и сам не напрашивался прямиком в дело, заявив, что есть у него на примете некие людишки — то ли дворяне, то ли дети боярские, то ли бояре, но не из знатных, — несомненно, «воровским образом» связанные с братьями Шуйскими и «много про них чего знающи».

Что ж, пусть хоть так… Парни уже понимали, что главными крамольниками им придется заняться самим…

И занялись, не откладывая дело в долгий ящик, — попробуй-ка тут, отложи, надсмотрщиков-контролеров много — Овдеев, Петр Басманов да сам государь!

Прежде всего, в этом деле парням неожиданно помогла Филофея, вернее, ее отец, богатый купец Ерофеев. Вернувшись с Тотьмы, куда ездил с товарами, купец, прознав о помощи ребят Архипке, стал время от времени зазывать их в гости. Парни не отказывались — все ж таки соседи, а с соседями нужно жить дружно. Да и, что сказать, Ерофеевы жили богато и кормили гостей от души, сытно, а уж поили…

— Этак вы скоро совсем сопьетеся! — шутила по утрам Василиска, глядя, как то один, то другой жадно пили воду прямо из ковшика. Шутить-то шутили, но — Иван видел — глаза у суженой были озабоченные, серьезные.

Утешил девчонку:

— Не переживай, не сопьемся!

А сам с приятелями тем же вечером — снова на двор к Ерофеевым, больно уж интересные вещи рассказывал запьяневший купец.

Вот и сегодня, слегка подпив, вытер рушником губы, переспросил:

— Шуйские?

Это Митрий специально завел про них разговор, в который раз уже.

— Шуйские, Шуйские, — покивал Митька. — Говорят, князь Василий — самый преданный царю Дмитрию человек.

— Это Васька-то Шуйский — преданный человек?! — без всякого почтения к столь древнему роду возмутился купец. — Слыхал я, как он, по Ордынке проезжая, царя Дмитрия чертом обзывал.

— Как чертом? — не поверил Иван.

— А так! — Ерофеев засмеялся, вернее, захохотал — а был он высокого роста, чернобородый, дородный, словно истинный боярин, а не купец. — Так и сказал: черт, мол, это, а не настоящий царевич. Не царевич, а расстрига и изменщик!

— Так и сказал?

— Так! Могу под присягою подтвердить.

Купец Ерофеев был хорошим свидетелем, со слов Архипки парни уже давно знали, что когда-то не столь давно люди Василия Шуйского подпортили купчине торговлю: сами принялись торговать мороженой семгой, от которой Ерофеев ждал больших барышей, а потому — в силу неспокойных времен — и обратился к Шуйскому за покровительством. Сдуру — как теперь говорил.

— Хоть сейчас идем в приказ! — ярился купец. — Ужо, выведу крамольника Ваську на чистую воду. Ишь, удумал — государя чертом обзывать!

Но это был, так сказать, непрямой свидетель. Подумаешь — кто-то чего-то там говорил. Где ж тут заговор? Хотя, конечно, в московском государстве и за одни слова могли головенку оттяпать — запросто! И все же, все же нужны были другие доказательства — хотя бы для самих себя, чтоб не ныла потом совесть, что подставили невинного человека. Как нащупать ходы к Шуйским — разговорить их слуг, дальних родичей, на худой конец, попытаться самим встрять в заговор… если он, конечно, был.

А вот это-то наверняка утверждать было нельзя! Нет, вполне вероятно, до приезда Дмитрия в Москву Шуйские — и не только они — что-то подобное затевали, но сейчас, когда весь московский люд всей душой и всем сердцем принял нового государя, интриговать против него было бы чересчур опрометчиво даже для членов столь могущественного и древнего рода.

Таким вот образом рассуждал Иван, но совсем по-другому думал дьяк, точнее, уже старший дьяк, Ондрюшка Хват, веленьем Овдеева данный ребятам в помощники. Петр Федорович Басманов, что занимался пока сыском, торопил — искать, искать крамолу, выжигать каленым железом, не считаясь ни с личными заслугами, ни со знатностью рода.


На следующий день приятели, поднимаясь по широким ступенькам крыльца в приказную избу, чуть было не сшиблись с внезапно выскочившим из дверей старшим дьяком.

— Ты куда это, Ондрюша, словно ошпаренный?

— А, — отмахнулся на ходу дьяк, правда, тут же остановился, не удержался, похвастался: — Воров завчера сыскал — бегу в пыточную. Ужо, заговорят у меня! — Ондрюшка радостно потряс кулаком.

Умелый, конечно, работник был старший дьяк, и ушлый, и грамотный, но уж себе на уме — хитер, злоковарен. Улыбается всем широко, аж кажется, вот-вот сведет скулы, с приказными приятен, а на самом-то деле — что у него на душе? Один Бог ведает, вернее, скорее — черт. Однако новое начальство в лице Овдеева к Ондрюшке явно благоволило… как, впрочем, и к трем приятелям. Вообще, у Ивана складывалось такое мнение, что Овдеев хочет намеренно вызвать между ними соперничество. Ну, правильно, как еще древние римляне говаривали — «дивидо эт импере» — «разделяй и властвуй».

— Ишь, упырь, — пробурчал вслед уходящему дьяку Митрий. — В пыточную побежал — радуется. Нешто можно пыткою правды добиться? Мне только клещи или дыбу покажь — так я такого на себя наговорю, самому страшно станет. И в заговоре признаюсь, и в мятеже, и в том, что ошкуй чертольский — это я и есть.

— Постой-ка! — уловив Митькину мысль, Иван постарался не выпустить ее их головы, что-то в ней ему показалось важным, несомненно, стоящим самого пристального размышления. Ошкуй… Митька…

Зайдя в приказную избу первым, Иван уселся на стол и обернулся к друзьям:

— А ведь ты, похоже, прав, Митрий. Ошкуй-то — не оборотень, человек!

— Угу, — хохотнул Прохор. — С медвежьей башкою!

— Не с башкою, а, скажем, в шапке, из медвежьей шкуры пошитой… Вот вам и ошкуй!