Здоровяк помотал головой:
— Не надо. Здорово бьешь! Где так наловчился?
А вот эта фраза была произнесена с явным восхищением!
— Нет, право слово, славно ты меня положил! Аж до сих пор в левом ухе звенит и земля перед глазами вертится. — Выбравшись из кустов, здоровяк отряхнулся, одернул кафтан и как ни в чем не бывало улыбнулся Прохору. — Показал бы удар-то, а?
— И за что ты того парнища трепал? — задумчиво поинтересовался тот.
— А, Никешку! — Парень снова улыбнулся. — За дело, вестимо. Не раз уже в церкви примечал: он, гад, украдкою на нашу родовую икону молится, своя-то, видать, не помогает — вся их семейка лентяи да попрошайки, только и знают, что на жизнь жалиться. А чего жалиться-то? Чтоб лучше да веселее жилося, ты возьми да займись каким делом, ведь верно?
— А, пожалуй, верно, — мотнув головой, согласился Прохор. Новый знакомец определенно начал вызывать у него симпатию.
— Вот и я говорю. Предложил тому же Никешке к нам на сукновальню пойти, вальщиком или красилем, — куда там, отказался. Тяжело, говорит. А разве у нас тяжело? Не сами — станки работают, да на водяном колесе, зря, что ли, мельницу на Яузе-реке ставили? — Здоровяк почесал голову. — Может, стоило Никешке иное что предложить? Не чужой ведь, сосед, хоть и молился на чужую икону… Эй, Никешка!
Прохор обернулся, проследив за взглядом парня. Ну да, как же! Будет там Никешка лежать, дожидаться. Давно уже и след простыл.
— Так покажешь удар-то? — обернулся парнище.
Прохор улыбнулся:
— Тебя как звать-то?
— Анемподист. Ондрея Горемыка сын. Про Горемыкины мельницы на Яузе слыхал? Наши! — Анемподист с гордостью выпятил грудь. — Сам Дмитрий-царь нам благоволит, с его милости скоро бумагу делать зачнем — не хуже хранцузской.
— Да ты, видать, богатей, Анемподист!
— Да уж, не бедствуем. Да ты на кафтан-то мой рваненький не гляди, не в кафтане дело… Прямо скажу — не люблю я этого всякого щегольства… А вот удар ты мне все ж покажи — дельный! Ух как в ухе-то звенит славно! Сам-то откель будешь?
— Прохор. Приказной, московский жилец.
— Ну, сегодня жилец, а завтра, Бог даст, и стольником станешь. А то и бери выше — окольничим. А знаешь, что? — Анемподист азартно хватанул шапкой оземь. — Коль не спешишь никуда, айда на Яузу, там сейчас на бережку кулачники собираться зачнут. Славно будет! Там и удар свой покажешь.
— Кулачники? — обрадованно переспросил Прохор. — Эх, давненько я кулаки не тешил. Сам из кулачных, у себя, на посаде Тихвинском, бойцом когда-то был не последним.
— Ну, вот! — Анемподист засмеялся. — Идем же скорей. Славно, что тебя встретил.
— Это еще кто кого встретил, — сворачивая за угол вместе с новым знакомцем, заметил Прохор. — Да, а правду говорят, и из знатных боярских семей на Яузе людишки бывают?
— Из знатных… — Здоровяк хохотнул. — Сам Михаил, князь Скопин-Шуйский частенько приходит. Бьется славно. О, видишь, зуба нет? — Анемподист широко открыл рот. — Пощупай.
— Да вижу.
— Князь Михаил выбил.
Прохор ускорил шаг:
— Вижу, у вас там одно сплошное веселье!
На заливном лугу, что на южном берегу Яузы, уже толкался народ, в основном молодые сильные парни, хотя была и мелкота, и даже девчонки — куда ж без них-то?
— Здоров, Анемподист! Драться будешь?
— А как же! На то и пришел.
— А с тобой кто?
— Приятель.
— Тоже кулачник?
— Да уж.
— Драться будет?
Анемподист скосил глаза:
— Прохор, ты как?
— Конечно подерусь, с удовольствием. Отведу душу. Токмо это… соперника мне подберите побойчее!
— Боишься покалечить?
— Да нет, чтоб интересней было!
Кулачники между тем разбивались на пары. Анемподисту соперник нашелся быстро — кудрявый веселый парень, Ерошка, а вот Прохору пока не везло: никто что-то не хотел связываться с незнакомцем.
— Спытать бы тебя для начала, — почесал бороду Афанасий, коренастый жилистый мужичок, распорядитель, которого здесь все слушались. — Говоришь, знаменито дрался?
Прохор усмехнулся:
— Да уж не жаловались.
— Так что тебе все равно с кем драться?
— Да я уж сказал… Лишь бы интересно.
— Ин ладно. — Вытянув шею, Афанасий вдруг всмотрелся вдаль. — Сыщем тебе напарничка, сыщем.
Убежал, но ведь сыскал-таки, не обманул!
Другие уже, правда, начали драться, и Прохор уселся пока среди зрителей — мальчишек с девчонками, одобрительным криком выделяя хорошие удары. Долго кричать ему, правда, не пришлось: вернувшийся Афанасий подвел улыбчивого круглолицего парня в скромном темно-синем кафтане безо всяких украшений:
— Вот тебе на сегодня соперник. Доброй драки!
— Благодарствуем, — сбросив кафтан, Прохор кивнул незнакомцу. — Ну что, начнем?
Тот аккуратно положил кафтан на траву, закатал рукава рубахи и задорно улыбнулся:
— Начнем!
Выбрали на лугу свободное местечко, у самой реки, встали друг против друга; Прохор с удовлетворением отметил, как соперник выдвинул вперед левую ногу — видать, не новичок в драке.
— Бах!
И едва не пропустил первый удар — улыбчивый парень неожиданно оказался шустрым. Бах! Бах! Бах! Целая серия ударов обрушилась на Прохора с быстротой ветра, и молотобойцу пришлось срочно собраться: он-то ждал, что соперник будет долго примериваться, проверять оборону — шиш! Не тут-то было! Опа! Пропустив хар-роший удар в скулу, Прохор наконец обрел хорошую бойцовскую злость. Уклонившись в сторону, от души врезал сопернику в грудь — тот пошатнулся, но достойно принял удар. И в свою очередь ринулся в контратаку, пытаясь достать Прохора. Оп! И ведь достал-таки! Прямо в печень! Сидевшие на берегу мальчишки закричали, захлопали в ладоши…
Прохор тут же пришел в себя, глотнул воздуха, выбирая удобный момент для удара. Н-на! Обманный выпад влево… Удар! Теперь — сразу же — вправо… И снова удар, на этот раз по лицу… Хороший такой, и-и-и… раз!
Второго не потребовалось — коротко вскрикнув, соперник упал лицом в воду, подняв тучу брызг.
Прохор тут же бросился к нему — как бы не захлебнулся, однако, соперник, похоже, оклемался сам… смыв с лица кровь, обернулся с улыбкой:
— Добрый удар!
— На сегодня хватит, — подскочив, поспешно предупредил Афанасий. — Теперь уж на той неделе.
Круглолицый снова ополоснул лицо:
— Придешь?
— Приду, — улыбнулся Прохор. — Кого искать‑то?
— Михайлу-боярина спросишь.
— Боярин? Ого! А я — Прохор.
— Знаю… Удар покажешь?
— Во! Всем мой удар нравится. Покажу, конечно… Не сильно ль зашиб?
— Очень даже ничего. Погоди, в следующий раз отыграюсь… Черт! — Михаил хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл, ведь уезжаю скоро. Ну, ничего, приеду — встретимся. Пока же прощай! — Он протянул недавнему сопернику руку. — Благодарю за доставленное удовольствие.
— Взаимно! — улыбнулся Прохор.
А к берегу Яузы уже с криком бежали какие-то богато одетые люди, некоторые даже при саблях.
— Княже! Князюшка! Вон ты где, сокол наш ясный! Не зашиб ли кто?
— Ну, пошел я, — Михаил подмигнул Прохору. — Удачи!
— И тебе того же…
Прохор понаблюдал, как вертятся вокруг Михайлы прибежавшие людишки — ничуть не удивился, мало ли, кто сюда драться ходит? Может, и впрямь боярин какой? Или — князь.
Оказалось, и вправду — князь.
— Князь Михайло Скопин-Шуйский, — запоздало отрекомендовал ушедшего парня Афанасий. — Извини, друг, что сразу не предупредил — князь не разрешает, говорит, бой тогда будет нечестный.
— Так вот и познакомился с князем, — допив квас, закончил свое повествование Прохор. — Хороший человек, скажу сразу.
Иван покачал головой:
— Допустим, допустим… А ты, Митька, что скажешь?
Митрий растянул рот до ушей:
— Завтра с утра за «Голым и небогатым человеком» иду!
А случилось все так. В отличие от Прохора, Митьке повезло лишь после обедни, да и то, как сказать — повезло? Часа три прошатался около усадьбы Скопиных-Шуйских, да все зря: никто из усадьбы не выходил, не входил, вообще ворота не открывали — как тут чего вызнаешь? Ну, ясно — никак. Другой на Митькином месте так бы и рассудил да отправился бы в ближайшую корчму пить пиво, но только не Митрий. Он, правда, тоже отправился в корчму и взял там кружку пива, но не в личных целях, а по казенной служебной надобности — присмотреться ко всякого рода приходящим-заходящим. Корчма-то совсем недалеко от нужной усадебки оказалась. И там-то Митрий в конце концов и вызнал кое-что о князе Михайле. Оказывается, тот частенько захаживал в книжную лавку, располагавшуюся невдалеке, у замостья, и принадлежавшую какому-то немцу — то ли французу, то ли фрязину.
Немец оказался стариком-греком по имени Феофил. Смуглый, с острым ястребиным носом и черными пронзительными глазами, Феофил был стар и сед. И очень любил книги. Как, впрочем, и Митрий. На том и сошлись — а другие в лавку и не заглядывали. Ух и книг там было — во множестве. Разные, в основном, конечно, печатные. У Митьки, едва только вошел, глаза разбежались. Одну спросил посмотреть, другую, третью… Бегло пролистнув «Азбуковник», просмотрел «Часослов», схватил Ивана Пересветова, глянул, бросил — попросил какие-нибудь светские повести… Заодно, словно бы между прочим, поинтересовался: давно ли захаживал князь Михаил Скопин-Шуйский?
Оказывается, «молодой князь» захаживал, и не так давно, вот и сегодня к вечеру обещал заглянуть за книжицей про Александра Македонского. Надо ли говорить, что юноша проторчал в лавке, покуда в нее не заявился князь? А если б тот не пришел, сидел бы до вечера, покуда не выгнали б!
— Вот с князем и сошлись на почве книжной учености, — подвел итог Митрий. — Согласен с Прохором — хороший человек князь Михайла!
— С левой неплохо бьет!
— И книжицы изучать любит.
Иван хотел было заметить парням, что порученное задание-то они чуть не провалили — «засветились» перед Скопиным-Шуйским, да еще так, что он их точно запомнил, причем надолго.
— Да уж, — сокрушенно почесал бородку Прохор. — Об этом-то я и не подумал. Мы ведь теперь с молодым князем вроде бы как дружки!