Зачерпнув котелком воды, Иван повесил его над костром кипятить и, поглядев в небо, неожиданно для себя улыбнулся. Хорошо было, покойно, тепло, даже как-то душновато, ветер здесь, в балке, почти не дул, лишь от ручья веяло прохладой. Юноша потрогал воду рукой — а не так уж и холодно, вполне можно и искупаться, смыть дорожную пыль. Найти вот только местечко поглубже… Да вот там, у тропы, вроде бы омуток, вон как играет рыба!
Иван огляделся по сторонам — на миг вдруг кольнуло под ложечкой, показалось, что за ним кто-то следит, смотрит… И вроде бы где-то рядом заржала лошадь. Наклонившись, юноша подобрал камень, швырнул прямо в тот куст, из-за которого, казалось, смотрели… Уфф! Затрещали ветки, и неведомый соглядатай с шумом кинулся бежать… нет, взлетел! Тьфу ты, Господи! Тетерев.
Путник мысленно посмеялся сам над собой: ну вот, уже от каждого куста шарахается. Скинув одежду, Иван аккуратно разложил ее на камнях и зашагал к омутку. Вода и в самом деле оказалось не такой уж студеной, юноша нырнул, сразу же достав руками дно, — все же мелко было. Вынырнув, несколько раз энергично взмахнул руками, еще раз нырнул и, посчитав процедуру законченной, выбрался на берег.
Что за черт? У горящего костерка расселась какая-то нахальная девица и деловито помешивала в котелке большой деревянной ложкой.
— Соли маловато, — обернувшись к Ивану, улыбнулась она. — Нет у тебя соли-то?
Юноша не знал, что и сказать. Соль, конечно, была, но… Господи, он же голый! Иван стыдливо прикрыл руками срам, чем вызвал у девчонки приступ хохота.
— А то я голых парней не видала! Ишь, закрывается… А ты вообще ничего, красавчик. Так соль есть ли?
— Эвон, в переметной суме посмотри.
Отбросив всякий стыд — «а то я голых парней не видала!» — Иван подошел к костру, быстро натянул на себя штаны и рубаху и уж потом пристально осмотрел незнакомку. Была она немного суховата, но с большой грудью и, кажется, бойкая. Лицо пухлощекое, круглое, голубые глаза, маленький, нахально вздернутый нос, белые, словно лен, волосы стянуты тоненьким ремешком, — девушка, с виду вполне даже приятная, только вот кто она? Откуда взялася? Одета в длинное сермяжное платье с красным шитьем по рукавам и подолу, с воротом, завязанным тесемками. Бедновато — но на нищенку-попрошайку вроде бы не похожа. На паломницу тоже — слишком уж наглая, ишь, как глазищами-то стреляет. Поясок наборный, кожаный, на ногах тоже не лапти — постолы с ремешками.
Отыскав соль, девчонка меж тем посолила варево, попробовала… Иван тоже принюхался: пахло вкусно! Рыбой, что ли…
— Чего варишь-то?
— Ушицу стерляжью! — похвалилась девка. — Ох, и вкуснотища же.
— А стерлядь, что, в ручье наловила?
— Зачем в ручье? — Незнакомка стрельнула глазами. — На постоялом дворе сперла.
— Вот славно! Сперла! — Иван покачал головой и наконец спросил: — А ты вообще кто?
— Я-то? Настька Игла.
— А почему — Игла?
— Острая потому что… Ты, чем болтать, подкинул бы хворосту.
Пожав плечами, юноша потянулся за ветками.
— Шла мимо, — помешивая булькавшую уху, пояснила Настька. — Чую — костром пахнет. Я в балку — смотрю, ты тут один. Вот, думаю, повезло — стерлядку сварить, не то ведь протухнет.
— «Стерлядку сварить», — передразнил Иван, решивший не особенно-то церемониться с гостьей: в конце концов, он ведь ее сюда не звал. — А вдруг я бы тебя — ножиком? Иль снасильничал бы?
— Ну, кто кого быстрее зарезал бы — это еще как сказать! — Игла усмехнулась, и взгляд ее голубых глаз на миг стал жестоким, острым. — Я ведь тоже не лыком шита и не в камышах найдена. И ножик у меня имеется, и кистень. Так что не зарезал бы… А вот насчет снасильничать… — Девчонка пристально осмотрела парня. — Парень ты ничего… так я и сама, может, не отказалась бы. Впрочем, там видно будет.
Иван только голову почесал озадаченно — не знал: то ли приветить девицу, то ли поскорее прогнать. Ну, коли уж приветил — чего теперь прогонять? Да и прогони такую, попробуй.
— Все! — Высоко подняв подол платья, девчонка сняла котелок с огня. — Давай трапезничать.
— Давай, — улыбнулся юноша. — Меня, между прочим, Иваном звать.
— Что ж, — Игла вытащила из котомки ложку, — будем знакомы.
— Будем.
Уха вышла наваристой, вкусной, оба и глазом не успели моргнуть, как у котелка показалось днище.
— У меня извар есть, — девушка потянулась к котомке. — Ты котелок вымой, а я заварю.
— Может, лучше вина?
— А у тебя есть?
— Найдем.
Глотнув из баклаги, Иван протянул ее Настьке. Та выпила, улыбнулась — видать, понравилось. Так и сидели, передавая друг другу баклагу, пока та совсем не опустела. Подумав, Иван спустился к ручью — набрать в баклагу водицы. Уже стемнело, хотя, конечно, еще была не ночь. Но все же вился уже над ручьем синий вечерний туман, к тому же похолодало, как бывает иногда у воды даже в самое жаркое лето. Темноту внезапно разорвало яркое желто-оранжевое пламя. Видать, гостья швырнула в кострище весь оставшийся хворост.
— Что ж ты творишь-то?! — Шлепая по воде, юноша побежал к костру. — А ну как заметит кто? Какие-нибудь лихие людишки.
— А, — отмахнулась Настька. — Нету тут никого, и не было никогда. Ты сам ведь не здешний?
— Не здешний, — Иван не стал скрывать.
— Ну вот, а говоришь… У тебя кошмы никакой нету, а то на землице-то жестковато сидеть.
— Кошмы? Ну, разве что казакин подстелить.
— Вот-вот, давай…
Где-то совсем рядом вдруг гулко закуковала кукушка. И так же резко стихла.
— Кукушечка, кукушечка, — протянула Игла. — Плохие ты песни поешь, короткие… А я ведь не хуже тебя куковать умею… — Девушка поднесла ладони к губам. — Ку-ку, ку-ку, ку-ку…
Потом обернулась к Ивану:
— Ну что? Не отличишь?
И тут же снова закуковала кукушка, словно бы откликалась… Странно.
— Пойду коня отвяжу да стреножу. — Иван отошел в темноту и, обернувшись на сидящую у костра девушку, осторожно нырнул под рогожку, вытащив пистоль и пару веревочек. Научили его в лагере под Кромами одной неплохой задумке с пистолем. Задумка эта, в случае неотложной нужды, хорошо прикрывала внезапный отход, а заодно и вводила в заблуждение преследователей, буде таковые оказались бы. Правда, Иван поначалу не собирался ничего устраивать, да вот кукушка его почему-то насторожила. Странным показалось: сначала кукушка кукует, потом — девчонка, затем — опять кукушка. Словно бы переговаривались. Но тогда зачем незваная гостья куковала открыто? Могла бы ведь и уйти в кусты, якобы по нужде… Может, и впрямь зря все опасения? Ну, раз уж начал…
Когда Иван вернулся к костру, на плечи девчонки уже был накинут его казакин. Замерзла?
— Вон там, в котелке — извар.
— Хорошо, — Иван наклонился. — Попью…
— Стой! — внезапно воскликнула девушка. — После попьешь.
— Почему — после? — Иван обернулся… и застыл.
Под казакином у гостьи ничего не было! Ну да, вон оно, платье-то — висит на ветвях.
— Кажется, кто-то меня собирался снасильничать? — Игла сбросила с плеч казакин…
Обнаженная грудь ее восхитительно покачивалась — большая, с розовыми пупырышками сосков. Делая шаг вперед, Иван машинально отметил и тонкий стан, и стройные бедра, и темную ямочку пупка…
Они повалились прямо на ветки, Игла с жаром принялась целовать юношу, срывая с него одежду, прижимаясь со всем жаром молодого и гибкого тела…
— А теперь — пей! — Когда Иван утомленно раскинулся на ветвях, девушка принесла котелок поближе, зачерпнула березовым туесом приятно пахнущий ягодами извар, погладила юношу по груди. — Пей…
Иван приподнялся на локте, выпил и снова лег, быстро проваливаясь в глубокий и крепкий сон.
А когда проснулся… Когда проснулся, увидел над собой страшную толстогубую морду! Дернулся — и не смог шевельнуть ни рукой, ни ногой — они были крепко привязаны к вбитым в землю колышкам.
— И впрямь красавчик, — обернувшись, ухмыльнулась морда.
Господи! Это была женщина! Огромная дебелая баба с морщинистым страшным лицом и властным взором. Под мужским кафтаном явственно угадывалась огромная грудь, за поясом торчал узкий кинжал в затейливо украшенных ножнах.
Разбойница! Лиходейка! А Настька-то, Игла, какова? Ведь подсыпала ж таки зелье, заразища! Нет, это не Настька заразища, это он сам хорош, ворона. Прельстился девкой — вот тебе результат. Интересно, чего этой бабище от него надо? Зачем связали-то?
— Сейчас пытать тебя буду, соколик, — буднично, как ни в чем не бывало, пояснила разбойница, похотливо погладив голую грудь юноши сильной шершавой рукою.
— Пытать? Но зачем? — удивился Иван.
— А ни за чем, — бабища засмеялась. — Просто так, для души. Верно, Настька?
— Верно, бабуся! — Игла — вон она, тут как тут, змеища — нехорошо засмеялась.
— Ты не ори, — вытащив из ножен кинжал, посоветовала лиходейка. — Иначе первым делом язык отрежу. И не дергайся — узлы крепкие, а место глухое, да и у ручья — наши. Ну, с чего начнем, Иголка? Кожу снимать иль вены потянем? Иль — кое-что отрежем?
— Хм… — Девчонка с хищным прищуром оглядела беспомощного парня. — Давай-ко, бабушка, не торопясь подумаем.
— Хорошо, — неожиданно покладисто согласилась бабка. — Думай. А я пока посплю — ночка-то, чай, бессонной была… никакого теперь довольства. Да, а ты пошто мешкала-то? Я когда куковала?
— Да он ведь, ирод, никак не хотел отвар пить! Уж как уговаривала… почти до утра…
— Смотри у меня, живо плети отведаешь! — погрозила старуха и, грузно поднявшись, отошла.
Иван повернул голову и увидел, как к разбойнице тут же подбежали несколько татей в армяках на голое тело, с рогатинами.
— Матушка атаманша, дозорные говорят — люди какие-то скачут!
— Что за люди? Обоз?
— Не… вроде без телег. И все оружны.
— Оружны, говоришь? И далеко скачут?
— У Лютова…
— Ну, и пущай себе скачут, — подумав, заключила разбойница. — От нас — пять верст, дорога там прямая, не помешают. А нападать на них не будем. Раз уж они оружны да, может, и пусты, эвон, как этот. Подождем обоза.