К удивленью Ивана, этому предложению Галдяй обрадовался, закивал — да, мол, схожу, вот, посейчас и отправлюсь, шапку только надену.
— Лишь бы дьяк Ондрей Василич ничего больше не поручил! — Подьячий опасливо покосился на дверь.
— Так ты ему на глаза-то не показывайся, — посоветовал Иван. — Беги, пока не пришел. А спросит — чем занимался, скажешь — порученье Овдеева выполнял. Да ведь так оно и есть!
— Ин ладно, — подьячий хитровато улыбнулся. — Говоришь, об Телеше узнать? Вызнаю. Благодарствую за совет.
— Не стоит, — светски улыбнулся Иван. — Всегда рады помочь своим людям. Одно ведь дело делаем.
Проводив Галдяя до двери, Иван подошел к окну и увидел, как выскочивший из приказных палат подьячий с заячьей прытью понесся к воротам. Ну, понятно — не хотел встречаться с Ондрюшкой. А тот чего-то сегодня запаздывал, то ли дело какое было важное, то ли — а и скорее всего — просто вчера эдак слегка поддал, пользуясь отсутствием непосредственного начальства. Овдеев пьянства среди подчиненных не терпел, хотя и сам, как всякий хороший начальник, чарки-другой не чурался. Скорей бы уж возвратился, иначе Ондрюшка совсем несчастного подьячего съест. И за лошадь украденную, и за общую нерасторопность.
А подьячий Галдяй Сукин, смешно размахивая руками, со всех ног поспешал к воротам. Ай да Иван, ай да дворянин московский — хорошую вещь подсказал! Опросить отроков? Тащиться за-ради этого через полгорода к Покровским воротам? Как бы не так! Это для других Галдяй — дурак, а для себя он умный. Знал, куда сейчас идти — уж никак не на Покровскую. Да и вообще… Эх, вот вспомнить бы, как того белоголового отрока звать, который куда-то там с Телешей Сучковым шастал. Их ведь двое было, ребят, погорельцев. Старший и младший, лет восьми-девяти. Матери их еще государь пять рублев на избу пожаловал — хвастали. Как же их…
А ну их! Галдяй едва не споткнулся — показалось, будто прямо навстречу скачет на кауром коне старший дьяк Ондрей Василич. Нет, вот уж именно, что показалось, слава те, Господи. Есть свободный денек — вот славно-то! И провести его можно не так, как хочет начальство или дальние родичи Сукины, у которых Галдяй жил в приживалах, а как он хочет сам. Сам! Пойти на Никольскую улицу — тут недалече — да присмотреть девок, из тех, что обычно там рядами стояли, держа во ртах с бирюзою кольца, знак, что девка — гулящая. Галдяй не раз уж там прохаживался, облизываясь, да все не везло — то денег не было, то времени. Теперь-то уж не так — подьячий с удовольствием потрогал кошель. Скопил! Хоть и медяхи, а все ж на гулящую хватит. Не на красивую, конечно, так, на какую-нибудь чернавку, что живет у плохого хозяина и вынуждена от нужды продаваться задешево. Вот такую-то он, Галдяй Сукин, сейчас и купит. С оглядкою, чтоб, не дай Бог, свои, приказные, не увидали. Ну, да тут уж Галдяй не обмишурится, это для начальников он — дурак, а для себя — так очень даже умный.
Еще раз оглянувшись, подьячий выскользнул в ворота и, свернув на Никольскую, замедлил шаг, внимательно всматриваясь в ряды торговцев — именно среди них и маскировались гулящие девки. С кольцами!
Словно истинный работорговец, Галдяй придирчиво осмотрел девок. Честно говоря, ему не понравилась ни одна — то старые попадались, морщинистые, а то, наоборот, слишком уж молодые да тощие. Таких, чтоб кровь с молоком и колесом грудь — не было, видать, разобрали уже. Нет, вот та, чернявая, вроде бы ничего.
Пересилив вдруг нахлынувший страх, подьячий подошел ближе:
— Сколь стоишь, чернавка?
— Полденьги!
— Чего?! — Галдяя будто отбросило. — Полденьги? Надо же!
Девчонка улыбнулась:
— А ты сколь хотел?
— Ну, хотя бы алтын… два… Хорошие деньги!
— За алтын собачку дери! — нагло бросила девка, и ее стоящие рядом товарки гнусно захохотали.
Подьячий покраснел, обиделся, хотел ответить что-нибудь этакое — да на язык ничего не пало, так, махнул рукой да отошел восвояси. А гулящие девки еще долго смеялись ему вослед. Сволочуги, понятно. Ишь, до чего обнаглели — полденьги им. Этак скоро и цельную деньги попросят.
— Что, не свезло, приятель? — негромко произнесли рядом, в самое ухо.
Галдяй дернулся, обернулся, увидел позади молодого щербатого парня с рыжими непокорными вихрами. Еще он, кажется, был косой — вот уж, поистине, Бог шельму метит.
— Я Гришаня, — мягко взяв подьячего за локоток, назвался рыжий и, нахально подмигнув, прошептал: — Могу с девочками помочь, а если угодно, и с отроками.
— Типун тебе на язык — с отроками! — испуганно отстранился Галдяй. — Нешто я содомит какой?
— Не хочешь отроков, помогу с девками, — покладисто согласился Гришаня. — У тебя деньгов-то сколько?
— Алтын, — на всякий случай занизил цену подьячий и густо покраснел.
Рыжий расхохотался и снова подмигнул:
— Вполне хватит. Отойдем?
Пожав плечами, Галдяй молча отправился за новым знакомцем. Шли недолго, завернув за угол, остановились.
— Ты зря с алтыном на Никольской утех ищешь, — оглянувшись по сторонам, негромко заметил Гришаня. — Тут, считай, самый центр — цены высокие. А вот ближе к окраине…
— Э-э-э, — разочарованно протянул Галдяй. — Это еще куда-то переться…
Честно говоря, идти куда-то далеко ему совсем не хотелось — боялся опоздать к вечеру в приказ.
— Да не так и далеко, на Чертольской, в корчме одной…
— На Чертольской? — Тут подьячий задумался. Вроде ведь, и правда, не так и далеко выходило. Ну, не близко, конечно, но не так, чтоб уж очень далече. Тем более рыжий сказал, корчма там. Это хорошо, что корчма — девку-то гулящую не в сукинские же хоромы вести — это Галдяй только сейчас и сообразил. А губы уже сами собою спрашивали, хватит ли алтына.
— Двух — точно хватит, — Гришаня поспешно спрятал под ресницами слишком уж пристальный взгляд.
— Двух?
— Да не жадись, оно того стоит! Знаешь, какие на Чертольской девки красивые? Павы!
— Ин, ладно, — решился-таки подьячий. — Идем.
Дошли быстро, еще и солнышко на полдень не поднялося. Сокращая путь, шагали напрямик, через все Чертолье, пару раз Галдяй чуть было не свалился в лужу, да Бог — или черт? — упас. Правда, ступил все ж таки в собачье дерьмо. Остановился, сорвал лопух — сапог отчистить, позвал ушедшего вперед спутника:
— Долго еще?
— Ничо! — живо обернулся тот. — Эвон, видишь, заборы? Там.
Заборы Галдяй видел. Знатные были заборы, истинно московские, тянувшиеся сплошным неперелезаемым частоколом из толстых, остро заточенных на верхушках бревен.
— И как же мы там пройдем?
— Да пройдем… — беспечно отмахнулся рыжий. — Тут меж усадьбами проходец имеется.
Проход меж усадьбами действительно имелся, узкий такой, темный, — только был тщательно заколочен толстенными досками. Что, однако, ничуть не обескуражило провожатого. Нагнувшись, он без видимых усилий оторвал пару досочек снизу, отвел в сторону, так, что вполне можно было пролезть.
— А тропка-то нахоженная! — на ходу заметил подьячий.
Гришаня обернулся с усмешкой:
— А ты думал?! Я ж тебе говорил — пройдем.
Просочившись между заборами, они оказались на широкой улице, прямо напротив широко распахнутых ворот какой-то усадьбы, судя по множеству привязанных у коновязи возов — постоялого двора или корчмы.
— Жди здесь. — Поздоровавшись с пробегавшим мимо мужичком, Гришаня скрылся в корчемной избе, оставив подьячего скучать в обществе привязанных лошадей, лениво жующих сено. Скучал он, правда, недолго — рыжий выскочил назад быстро. Оглянулся и, подмигнув, протянул руку:
— Давай два алтына!
— Э-э, — прищурился Галдяй. — А вдруг обманешь?
Гришаня засмеялся:
— Да не обману, не боись. Чего мне обманывать-то? Ты ведь сюда еще много раз придешь.
— Коли понравится, чего ж не прийти? — согласился подьячий.
— А чего ж не понравиться-то? Конечно, понравится, — уверил рыжий. — Знаешь, тут какие девки? Ну, давай алтыны!
Немного покочевряжась — приятно было чувствовать себя вполне самостоятельным человеком, могущим щедро заплатить за любые удовольствия, — Галдяй со вздохом вытащил пару монет:
— На!
— Ну, вот, — попробовав монеты на зуб, удовлетворенно скривился Гришаня. — Стало быть, слушай. Пойдешь сейчас в корчму, скажешь — поклон, мол, дядьке Флегонтию — и сразу по лестнице, наверх, в горницу. Там девчонка сидит, прядет, светленькая такая, в сарафане лазоревом. Вот она и есть. Смотри, не говори ни слова — гулящие то не любят, — сразу целуй в уста да сарафан рви.
— Так прямо и рвать?
— А как же, коли за все уплачено?
— Ну… — У Галдяя аж глаза загорелись, до того захотелось сорвать сарафан с гулящей девчонки. Так прям и представил! Входит… нет, вбегает, кричит: «На колени, дщерь беспутная!» — а потом сразу — долой сарафан, рубаху… А дальше уж захватывало дух — раньше-то у Галдяя никогда девки не было, эта, стало быть, первая.
— Она хоть ничего, красивая?
— Глаз не оторвешь! Ну, удачи! Потом во двор выйдешь, на следующий раз столкуемся.
Эта последняя фраза несколько успокоила Галдяя: раз Гришаня договаривается с ним на следующий раз, значит, не такой уж он и пройдоха, несмотря на то, что рыжий, да к тому же — косой.
— Давай, давай, не трусь! — похлопав подьячего по плечу, Гришаня ловко закинул монеты за щеку.
Ухмыльнувшись, Галдяй с видом бывалого человека вошел в постоялую избу. Тут же громко, как научил Гришаня, поздоровался:
— Поклон дядьке Флегонтию.
Никто и ухом не повел: хлебавшие из общей миски какое-то варево угрюмые мужики, как хлебали, так и хлебали, а шустрый корчемный служка деловито протирал стол. Тоже не обернулся. Да не больно-то и надо. Несколько обидевшись на этакое невнимание, подьячий поискал глазами лестницу, нашел, поднялся… Пока все шло так, как и говорил рыжий. Ага, вот и горница. Зажмурив глаза, Галдяй толкнул дверь… И, подняв веки, застыл: на лавке у самого окна сидела красивая голубоглазая девка с толстой золотистой косою, одетая в лазоревый сарафан поверх вышитой белой рубахи, и, что-то вполголоса напевая,