— Тихо, не дергайся! — Овдеев мигнул, и двое бугаев — приставы, те самые, в дежурство которых повесился Телеша Сучков, — бросившись от дверей к Ивану, заломили юноше руки.
— Вот так-то лучше, — нехорошо усмехнувшись, кивнул хозяин. — Посадите его на лавку… Теперь обыщите.
Опытные руки приказных ловко зашарили под кафтаном и за голенищами сапог, вытащив на свет Божий два длинных ножа и кистень.
— Больше ничего нет, — улыбнулся Иван. — Вот, ей-богу!
— Оставьте нас, — хмуро бросил Овдеев и пристально посмотрел на гостя. — Чего пришел?
— Поговорить.
— Хм… Признаться, я тоже хотел сегодня тебя навестить, больно уж ты прыткий молодой человек! Слишком прыткий… Я ведь приехал еще вчера… Не заходил ни домой, ни в приказ… Ну? — Овдеев сверкнул глазами. — Говори, коль пришел! Только не думай, что тебе хоть что-то поможет.
— Давайте так, господин Ошкуй, — улыбнулся Иван. — Я начну рассказывать, а что мне будет непонятно, спрошу. Хорошо?
Овдеев кивнул:
— Только прошу побыстрее.
— Итак, — начал Иван. — Как я вышел на ваш след…
— Да, интересно…
— Как ни странно — через гребень. Тот самый, что вы подобрали, убив несчастного Федотку… Парнишка-то чем вам помешал? Неужто посчитали за соперника?
Овдеев цинично кивнул:
— Щенок вполне мог занять то место, на которое нацелился я.
— Поэтому вы убили еще и сына боярина Ивана Крымчатого, племянника воеводы Федора Хвалынца, Ртищева, наконец!
— Ртищев был обречен, — хмуро согласился Ошкуй. — И не только тем, что занимал мое место. Он, сволочь, слишком много узнал. Даже напросился ко мне в гости — сидел вот в этом самом кресле… болтал, так, ни о чем… Но я догадался, почувствовал — подозревает!
— И слуга Телеша Сучков подсыпал ему яд, — продолжил Иван.
Овдеев ухмыльнулся:
— Догадливый. Телеша, видишь ли, содомит. Я то узнал, присматриваясь к Ртищеву… на том и сыграл. А он, дурачок Телеша, захотел много денег… дурачок…
— Как же ему их не захотеть? Убить трех человек, устроить пожар, — на одно лампадное масло, небось, ушла немалая сумма. Заработал парень, что и сказать. А вы, значит, не захотели платить? Ай-ай-ай…
— А вот тут ты не прав, друг мой! — неожиданно расхохотался Ошкуй. — Телешу убил не я, а ты и твои люди. Вы ведь его отыскали? И что я должен был делать? Телеша — опасный свидетель. Честно говоря, не ожидал, что Галдяй Сукин вообще до него доберется. Не ожидал!
— Нехорошо недооценивать людей.
— Как и переоценивать.
— Да уж, — согласно кивнул Иван. — Ефим Куракин — он тоже вам мешал?
— Да! Мог занять место… Потомок знатного рода.
— И князь Михаил Скопин-Шуйский? Вы ведь даже меня нацеливали на него! А потом он вдруг неожиданно стал мечником — и надобность в его убийстве отпала. Теперь он вам не мешает… Постойте-ка! — Юноша закусил губу. — Это что же, значит…
— Вот именно! — глухо расхохотался Овдеев. — Совсем скоро я получу думный чин! Не от этого царя, так от следующего…
— Что?!
— И стану во главе всего Земского двора, а это власть, почет, сила! И заметь — всего я добился сам. Сам! Я ведь из худородных, как, впрочем, и ты… Отец мой, обедневший дворянин, запродал меня в холопы… О! Как надо мной издевались! Били каждый день, однажды чуть было не сожгли… впрочем, не буду рассказывать.
Глаза Овдеева вдруг засверкали, голос зазвучал громко и страстно, чувствовалось, что ему давно уже хотелось выговориться, быть может, даже подсознательно оправдать себя. Наверное, эти слова он не один раз уже мысленно повторял сам себе, и вот сейчас явно был рад неожиданно представившейся возможности… на что и рассчитывал Иван.
— Я был умен с детства, — хищно раздувая ноздри, продолжал Овдеев. — Быть может, будь я глуп, меня бы не задевало ни чванство, ни грубость, ни непроходимая тупость сильных мира сего. Сам посуди, я достиг известных чинов благодаря лишь собственному уму, силе, способностям, добирался к власти трудно и долго, да что там говорить — положив на это целую жизнь! А какой-то глупый недоросль получает все на блюдечке! Просто так! Потому что он — из знатного и древнего рода. Может быть — тупого, злобного, выродившегося, но древнего. Все должности заполонили эти тупые ублюдки! Справедливо? Нет. И я решил… в детстве еще решил: если представится случай, восстановить попранную справедливость. Не только для себя восстановить, но и для таких, как ты, Иван, для таких, как люди из твоего «отряда». Жаль, что ты слишком поздно это понял. А мы ведь могли быть вместе!
— Как с Ондрюшкой Хватом? — скривил губы Иван.
Овдеев кивнул:
— А, ты и это знаешь.
— Догадаться несложно. В приказе явно был соглядатай, — слишком уж многое утекало. Оставалось лишь вычислить — кто.
— Умен, умен, — покачал головой Ошкуй. — Честно говоря, жаль, что ты не со мной. Жаль. И даже сейчас ничего не просишь.
— Ты все равно не поверишь… — Иван отбросил в сторону холодную вежливость.
— Верно. По сути, ты уже мертвец. Хочешь еще что-то спросить?
— Не спросить, — Иван улыбнулся. — Сказать.
— Ну, говори, говори…
Пленник прищурил глаза и заговорил негромко, чуть слышно, постепенно повышая голос:
— Ты говорил о местничестве. Все правильно говорил, хорошо… Конечно, несправедливо, чтобы какой-то дундук занимал важную должность лишь по праву рождения. Это вызывает недовольство и зависть. Да-да, именно зависть. И не простую, а смешанную с той дикой злобой, что всегда ходит рука об руку с завистью. Это как раз твой случай, Овдеев! Ты ведь не просто убивал людей — ты делал это жестоко, наслаждаясь страданиями! Вскрывал грудные клетки, вырывал внутренности, срезал жир. И чем дальше, тем больше тебе это нравилось. Да и приятно было, и совесть оставалась спокойной, — всегда хорошо чувствовать себя защитником справедливости. Только нельзя защищать справедливость кровью, смертью и людской болью! Зачем ты их мучил, Овдеев?
— Хотел вызвать ужас… И вызвал! — Ошкуй гулко захохотал, показав желтые, похожие на медвежьи клыки, зубы.
— К тому же — колдуньи и ворожеи неплохо платят за людской жир и внутренности, — негромко заметил Иван. — Постепенно ты привык убивать, Овдеев! Тебе стали доставлять наслаждение чужие муки — вот почему ты убил и утопил в ручье несчастных детей — Антипа и Кольку, вот почему хотел расправиться с Архипкой, вот почему…
— Они меня видели! — визгливо перебил Овдеев. — Могли узнать!
— Ловко ты нас провел тогда с выстрелом, помнишь? Ловко… А сын купца Евстигнеева? Он-то тебе чем помешал? Просто, как Архипка, попался на глаза в нужных условиях? И ты не смог устоять… да и хотел ли?
— Заткнись! — подскочив, Ошкуй закатил пленнику звонкую оплеуху.
Иван дернулся, сплевывая на пол кровь.
— Ишь, разговорился, — с ненавистью бросил Овдеев. — Ты знаешь, что будешь умирать долго?
Пленник молчал.
— И не только ты, но и твоя супруга… Мой человек давно затаился в амбаре на твоей усадьбе.
— Ондрюшка Хват? — Иван усмехнулся.
Ошкуй кивнул:
— Он. Впрочем, тебе от этого знания никакой пользы… Сейчас я займусь тобой… сейчас, сейчас…
— Может, покажешь напоследок маску? — вскинул глаза юноша. — Ну, ту самую, медвежью. Любопытно было бы посмотреть. Кстати, откуда она у тебя?
— От дядюшки-помора… х-ха… Покойника. Согласись, совсем иное дело, когда вместо обычного убийцы жертва в свой последний момент видит перед глазами страшного зубастого оборотня — ошкуя! — Овдеев гулко захохотал, и в его смехе слышался смертный приговор Ивану. — Хочешь посмотреть маску? А не слишком ли ты любопытен? Впрочем, что ж — изволь…
Отвязав от пояса ключ, Овдеев подошел к стоявшему у стены большому, обитому железными полосками сундуку, запертому затейливым замком. Оглянувшись, подмигнул жертве и, со смехом открыв замок, откинул крышку…
И в испуге отпрянул! Прямо на него ринулся из сундука огромный оборотень — ошкуй.
Оп! Оборотень всего лишь раз махнул рукой — и Овдеев, получив хороший удар в скулу, впечатался в стену и медленно съехал на пол.
— Э, — заерзал Иван. — Ты его там не того, Проша?
— Не! — Прохор снял тщательно выделанную из медвежьей головы шапку и наклонился к Овдееву. — Обычный удар. Сейчас очухается.
Ошкуй пришел в себя гораздо быстрее, нежели планировали приятели. Пока Прохор развязывал Ивана, Овдеев поднял голову и криком позвал приставов.
Два выстрела грохнули разом, один за другим… Прохор сжал кулаки — и Ошкуй дернулся в сторону, к печке.
Скрипнула дверь, и на пороге показался Митрий с парой дымящихся пистолетов в обеих руках.
— В сенях дожидались, с пищалями, — усмехнувшись, пояснил юноша. — Хорошо, свечки жгли — не промазал.
— Да уж, вижу, что…
В этот момент Овдеев вдруг прыгнул к окну и, выбив всем телом свинцовую раму, выпрыгнул из горницы прочь…
— За ним! — бросаясь следом, громко закричал Митька. — Уйдет ведь… Уйдет…
За окном грянул вдруг взрыв огромной силы, такой, что Митьку отбросило от окна, а дом затрясся, словно вот-вот развалится. Впрочем, толстые бревна выдержали взрывную волну, пусть и со скрипом, а вот во дворе, похоже, разверзся ад — с такой силою рвалось к небу злое желто-красное пламя.
— Бежим! — подхватив Митьку, парни бросились прочь из избы. И вовремя — огонь уже перекинулся на крышу.
На дворе усадьбы огромным костром пылали развалившиеся постройки, перевернутые взрывом сани, солома…
— Осмелюсь доложить, — выскочил неизвестно откуда чумазый и улыбающийся Галдяй. — Ваш приказ выполнен — сигнал людям князя Михайлы подан!
— Сигнал? — схватившись за голову, Иван застонал, не зная, плакать или смеяться.
— Ну да, сигнал, — заулыбался подьячий. — Как и наказано было — сразу после выстрелов поджечь пороховое зелье. Я и поджег.
— Ну, молодец, — нервно хохотнул Иван. — Тебе сколько зелья приказано было в заряд заложить? Фунт?
— Не-а. — Галдяй тряхнул головой. — Не фунт, а пуд! Ну, разве ж с фунта хороший взрыв выйдет?!