Лавицкий с сожалением причмокнул губами, но тут же улыбнулся:
— Вы же знаете, у нас короля выбирают. Да и не так быстро делаются дела, монсеньор. Личное войско Вишневецких раз в пять больше королевского. И это я еще не говорю о таком православном магнате, как киевский князь Константин Острожский. Схизматики сильны… но, к счастью, не вечны. Их дети, внуки… О, эти смотрят на королевский двор — балы, развлечения, женщины, знаете ли! Наконец, университет, ученость! И все это, заметьте, связано именно с католичеством — все передовое, красивое, веселое. К тому же католики имеют большие привилегии, очень большие, монсеньор. И, не забывайте, схизматики не одни в Речи Посполитой, есть еще и сторонники Лютера и ариане. Их довольно много.
— Знаю. — Рангони кивнул и цепко взглянул на собеседника. — А что король? Двор? Как там отношение к этому… Дмитрию?
Лавицкий ухмыльнулся:
— Сказать по правде — не очень. Его величество что-то не очень хочет влезать в столь сомнительное предприятие. Ведь признание Дмитрия означает войну с Россией, а ее далеко не все хотят.
— К тому же наследник Иоанна Грозного, Рюрикович, будет иметь права и на корону Польши, — вскользь заметил нунций.
Иезуит хмуро кивнул:
— Вы, как всегда, проницательны, монсеньор.
— А это открывает большие возможности для интриги, о-очень большие, — не слушая Лавицкого, продолжал посланец. — Как там ваш виднейший интриган, пан Юрий Мнишек? Небось, уже начал обхаживать новоявленного русского государя?
Лавицкий дернул шеей — поистине, очень похоже на то, что папский легат имеет при дворе и других информаторов, кроме иезуитов. Больно уж четко представляет себе расстановку сил. С тем же Мнишеком, к примеру…
— Да, пан Мнишек поддерживает Дмитрия. А его красавица дочь без труда вскружила молодому человеку голову.
— Мнишек богат?
— Был. Но все промотал и даже должен королю деньги… которые его величество милостиво разрешил потратить на военную помощь самозванцу.
— Вот как? — Нунций прикусил губу. — Значит, все ж таки король поддержал его?
— Не совсем. Дмитрия поддерживают крупнейшие магнаты и Мнишек, а также множество всякого сброда, вроде приговоренного к казни разбойника Лисовского с его бандой и казаков.
— Вероятно, война с Московией может даже оказаться выгодной королю Сигизмунду, — усмехнулся нунций. — По крайней мере, будет куда сплавить весь этот ненадежный сброд — казаков, мелкую шляхту, разбойников. Ну а в случае победы… — Рангони вопросительно взглянул на Лавицкого.
— В случае победы Дмитрий обещал королю Смоленск и иные земли, а также войну со Швецией, гнусным врагом Польши и всей католической веры, — четко доложил иезуит. — Мнишеку и его семье обещаны большие деньги, а также Новгород и Псков.
— У старого авантюриста губа не дура! — искренне восхитился Рангони. — Надо же! Новгород и Псков. А королю Сигизмунду — Смоленск и наступление на Швецию! Думаю, на таких условиях король согласится оказать поддержку Дмитрию.
— По крайней мере, не будет мешать…
— Угу, как Понтий Пилат. — Папский посланец расхохотался.
— Вы меня восхищаете, монсеньор. Однако не все так просто. При дворе имеются влиятельные силы, настроенные против войны. К примеру — коронный гетман Ян Замойский, сравнивший сие смутное предприятие с игрой в кости — может и повезти, а может и нет. Как выразился гетман, «обычно не советуют ставить на кон дорогие и важные вещи».
— И все же король поддержит?
— Не будет мешать. И в случае успеха…
— Ясно…
Встав с кресла, нунций подошел к окну и некоторое время в задумчивости смотрел на небо. Потом вдруг резко обернулся:
— Так вы сказали — самозванец?
Лавицкий хохотнул:
— Ждал этого вопроса, монсеньор. Вот…
Он достал из-за пазухи кипу бумаг и протянул их Рангони:
— Здесь опросы свидетелей рождения и воспитания Дмитрия. Листы из церковных книг… Его нашли младенцем возле мертвой женщины…
— Значит, все же — самозванец…
— Это единственные документы, больше нет.
— Но — очень удобный самозванец… Удобный для магнатов, для шляхты, для короля… Почему б ему не стать удобным и для Святого престола, а, Лавицкий?
Иезуит хитро прищурился:
— Думаю, об этом и пойдет речь во время сегодняшней встречи, монсеньор?
Явившийся ближе к вечеру «царевич Димитрий» — пусть даже и самозванец — произвел на Рангони какое-то двойственное впечатление. С одной стороны, обаятельный молодой человек лет двадцати двух — двадцати пяти, аккуратно подстриженный, с тщательно выбритым подбородком, глубоко посаженными глазами и большой бородавкой у самого носа. Впрочем, бородавка отнюдь не портила общего впечатления, наоборот, добавляла шарма… А с другой стороны, Дмитрий, несомненно, был весьма хитроумен. Нунцию не очень-то понравились его слова, вроде бы самые благоприятные для Ватикана.
Крестить Русь по католическому обряду? Да пожалуйста, экая безделица! Вот стану царем, так сразу всех и покрещу. Костелов понастрою, монастырей — францисканцев, бенедиктинцев, цисцерианцев… Кажется, всех перечислил.
Хорошие вроде бы слова, приятные… Однако слишком уж легко произнесены. Сказал — словно бы отмахнулся — и тут же попросил денег.
Присутствовавший при встрече Лавицкий даже поперхнулся от такой наглости, но все добросовестно перевел — самозванец хорошо говорил по-польски и по-немецки, а вот ни латыни, ни итальянского не знал.
— Денег? — Рангони с улыбкой почесал затылок. — Хорошо, вы получите деньги. Но — только после благословления Папы. Если позволите, я напишу грамоту с ваших слов. Относительно утверждения в Московии католической веры. Думаю, дело не ограничится одними аббатствами и церквями, со временем в Русии можно будет открыть университет, и даже не один.
— Насчет университетов — очень хорошая идея, — неожиданно улыбнулся Дмитрий. — Русский народ от природы умен, но ему так не хватает просвещения!
— Вот. — Рангони тщательно присыпал песком чернила, чтобы скорей высохли, и, подув на грамоту, протянул ее самозванцу. — Прошу поставить подпись… ваше величество.
Дмитрий кивнул с таким истинно царским достоинством, что у нунция вдруг ни с того ни с сего закралось подозрение: а что, если этот приятный молодой человек и в самом деле истинный русский государь, чудесно спасшийся сын Иоанна Грозного?
«In Perator Demeustri», — коряво вывел гость вместо правильного написания — Imperator Dimitrius.
Рангони подавил ухмылку — в конце концов, какая разница, как именно подписывается само… нет, будем считать — царевич? Главное, чтобы потом выполнил обещанное. Если ему повезет, если все сложится, если… Дева Мария, как много «если»!
— Я буду молиться за вас, друг мой, — сворачивая грамоту, вполне искренне пообещал нунций. — За вас и за успех вашего предприятия.
— Молитвы — хорошо, — немного цинично улыбнулся Дмитрий. — Но хотелось бы получить и деньги.
Рангони кивнул:
— Часть дукатов я смогу выдать вам уже сейчас.
— И вы не прогадаете, сеньор! — с непоколебимой уверенностью в успехе воскликнул самозванец.
Гм-гм… самозванец ли? Хотя документы свидетельствовали…
Нунций лично проводил гостя до самого порога и, вернувшись, подозвал Лавицкого:
— Кажется, вы еще что-то нашли? Больно уж довольный у вас вид.
Иезуит поклонился:
— Вы, как всегда, правы, монсеньор. Верные люди доставили мне одну вещь.
Лавицкий расстегнул висевший на поясе кошель:
— Это список с грамоты князя Адама Вишневецкого, год назад записанной им со слов самозванца. Вам перевести?
— Да, пожалуйста…
Иезуит принялся негромко читать список, временами запинаясь, уж больно неразборчиво было написано, видать, тот, кто копировал грамоту, очень спешил, опасаясь вызвать гнев всемогущего магната.
— Так-так. — Внимательно выслушав, Рангони сложил на груди руки. — Занятное чтение. Обратите внимание, Лавицкий, как подробно Дмитрий описывает жизнь царского двора в Угличе, однако, как только речь заходит о конкретных обстоятельствах его чудесного спасения, больше никаких подробностей, все размыто, расплывчато, туманно. Вот Дмитрий говорит о том, что его спас какой-то воспитатель — какой? Как его звали? Как звали того мальчика, на которого якобы подменили царевича? Нет ответа! Никаких имен. Ничего конкретного. Пожалуй, этот список работает на версию о том, что Дмитрий никакой не царский сын, а все же самозванец. Дайте-ка его сюда, Лавицкий. Приложу к тем вашим грамотам, что уже имеются. Ума только не приложу, что с ними делать? Отправить в Ватикан вместе с подписанной самозванцем грамотой и подробнейшим донесением? Впрочем, к чему плодить лишние сущности? Его святейшество Папа Климент вовсе не глуп и весьма, весьма подозрителен. Боюсь, его подозрительность только усилится после прочтения собранных вами доказательств самозванства. И никакой помощи Дмитрию Папа не окажет, ни материальной, ни — что не менее важно — моральной. А выгодно ли это святому престолу, а?
— Думаю, что нет, монсеньор, — усмехнулся Лавицкий. — Самозванец наш юный друг или нет — дело десятое. Особенно если он добьется успеха.
— А вот в этом случае, сын мой, эти документы станут опасны, очень опасны! — Нунций возбужденно всплеснул руками, так, что тени от рукавов его сутаны дернулись на стене, словно крылья исполинской птицы. — Опасны — но необходимы. В том случае, если новый русский государь вдруг попытается забыть все свои обещания. Впрочем, усесться на московский трон — дело далеко не быстрое, даже при поддержке магнатов, а до тех пор компрометирующие Дмитрия документы нам вряд ли понадобятся. Куда же их деть — вот вопрос! В Ватикан? Нет. Усиливать подозрительность Папы нет никакой необходимости, так?
— Все так, монсеньор. — Лавицкий неожиданно улыбнулся. — К тому же у меня появилась вдруг одна мысль… Мы ведь давно с вами дружим, не так ли?
— Ну-ну? Говорите, к чему вы там клоните?
— Да ни к чему, собственно, не клоню, — хитро прищурился иезуит. — Просто хочу напомнить очевидный факт: в случае успеха… гм… предприятия какие-то там Мнишеки получат Новгород, Псков, деньги… А ведь мы с вами ничем не хуже Мнишеков, монсеньор! По крайней мере, уж куда как честней и порядочней.