— А чего мне врать-то? Да разве ж я когда врала? Да никогда! Сами ведь знаете, господин прево, что такой честной девушки, как я, и нет-то нигде во всей округе аж до самого Лизье, а в Лизье, не знаю, может, и есть такие, а может, и нету, а…
— Помолчи ты, Мари-Анж! — заругался судейский. — Говори по существу дела… Отец Далазье, дайте ей Библию, пусть поклянется.
— Клянусь… — Положив руки на Священное Писание, девчонка затараторила слова клятвы. — Ну, слушайте, как дело было. Правда, я все это уже рассказывала и господину прево, и господину кюре, и всем другим господам, и…
— Мари-Анж!!!
— Ой, молчу, молчу… То есть говорю, как вы изволили выразиться, господин прево, по существу дела. С самого утра сегодня сидела я себе дома… Потом слышу — стучит кто-то в заднюю дверь, и уж так настойчиво барабанит, так настойчиво, господин прево, что ведь пришлось пойти посмотреть — кто.
— Так. И кто же?
— Это был молодой парень, господин прево. Совсем молодой, темноволосый, в желтом таком камзоле. Попросил меня продать ему окорока, а потом — ни с того ни с сего — как набросится на меня, как набросится — едва вырвалась! Если бы не господин кюре… И не вы, господин прево, он, наверное, меня бы убил — до того оказался страстный. Слава святому Клеру, вы вовремя появились, небось, услышали, как я кричала. Вон и сорочка вся на мне разорвана…
Девчонка распахнула рубаху.
— Цыц, Мари-Анж! — тут же шуганул ее судейский. — Не бесстыдствуй. Пойди-ка лучше домой, переоденься — а разорванную сорочку принесешь нам в качестве вещественного доказательства.
— Да какие тут еще нужны доказательства? Ежели он налетел, схватил, завалил на ложе…
— Цыц! Иди, говорю, переоденься. Да, насильник таки успел совершить свое черное дело?
— А как же, господин прево? Как же ему было не успеть, когда вы там по двору тащились, прошу прощения, словно беременные улитки — нога за ногу, сопля за щеку…
— Ты уймешься наконец, Мари-Анж?! Иди живо, переодевайся. Да позови там, во дворе, свидетелей.
— Кого-кого позвать, господин прево?
— Сви… Мишеля с Кловисом.
— Ах, этих…
Мари-Анж наконец ушла, а вместо нее появились свидетели — простоватые деревенские парни, похоже вообще не обладающие способностью к связной и членораздельной речи, в большей степени полагаясь на глаголы и междометия.
— Ну, мы это… шли на покос… или с покоса… Да, это, с покоса. Коса сломалась, так мы и… И вот слышим — верещит кто-то, будто подсвинка режут. Так ведь рано еще резать-то! Заглянули, а там — Мари-Анж верещит. Лежит на кровати, заголившись, а рядом какой-то хлыщ.
— Тот самый, что сейчас сидит в амбаре?
— Точно тот самый, господин прево.
— Что ж, дошла очередь и до него. Идите, парни. Скажите, чтобы привели.
Войдя, Митька хмуро обвел глазами помещение, вздохнул, но, увидев своих, несколько воспрянул духом.
— Ваше имя и общественное положение, месье? — осведомился прево.
— Я уже говорил — это наш друг, дворянин из Лангедока. — Жан-Поль возмущенно фыркнул.
— Я помню, господин д’Эвре, — холодно кивнул судейский. — Но все же хочу сейчас говорить лично с обвиняемым. Итак. Вы, месье, — приезжий. Как ваше имя?
— Димитри… Димитри Тере.
— Странное имя… Впрочем, понятно — южанин. Каким ветром занесло в наши края?
— Я учусь… учился в Сорбонне.
— Ах, вот как? В Сорбонне. Ученый, значит, человек. Извольте ответить на несколько моих вопросов.
Юноша пожал плечами:
— Задавайте.
— Вопрос первый: вашу сорочку разорвала Мари-Анж? Ну, та девушка…
— Да… именно она и разорвала, я даже сам не…
— Достаточно, месье. Вопрос второй: вы лежали на кровати вдвоем?
— Вначале сидели. А потом она вдруг резко набросилась на меня и…
— Так лежали?
— Потом — лежали. Но…
— Благодарю, вполне достаточно. Уведите обвиняемого!
— То есть как это — уведите? — опешил Иван. — Он же еще ничего толком не рассказал?
— А вы полагаете, он такой дурак, что сознается? О-хо-хо… Поверьте моему жизненному опыту, господа, — такое случается редко, крайне редко. А ваш друг вовсе не производит впечатления глупца.
— И все же мы намерены подать апелляцию!
— Ой! — Прево поморщился, словно от зубной боли. — Я ж вам уже говорил… Итак, подведем итоги?
Приятели переглянулись:
— Попробуем. Интересно, что из всего этого выйдет?
— Как видите, господа, кроме вас и меня с господином кюре, здесь больше никого нет, — вкрадчиво произнес судейский. — Потому можно быть откровенными, а?
— Можно, — неожиданно усмехнулся Иван. — Разрешите, я выдвину свою версию?
Прево развел руками:
— Пожалуйста! Только, если можно, кратко.
— Хорошо, — согласился Иван. — Кратко так кратко. Как мне кажется, дело обстоит так: имеется подставной человечек, некий пастушонок Жак, который почему-то не был допрошен…
— Не понимаю, при чем тут Жак? — Прево и кюре переглянулись.
— Ах, не понимаете? — Иван издевательски покачал головой. — Позвольте продолжить?
— Ну, конечно…
— Так вот, этот самый пастушонок Жак, сказав, что у некой Мари-Анж можно недорого приобрести съестные припасы, нарочно указал нам окружную дорогу, которой мало кто пользуется, специально, чтобы у этой якобы потерпевшей девицы по имени Мари-Анж и ее сообщников было время подготовиться. Далее, когда наш друг вошел в дом, Мари-Анж набросилась на него, разорвав и свою сорочку, и сорочку нашего друга, потом закричала… как раз вовремя, для того, чтобы подошли сообщники, явно допрошенные недостаточно подробно. Я полагаю, это не первый такой случай в вашей деревне, и если поднять все прошлые дела…
— А может, не стоит с этим спешить? — нехорошо ухмыльнулся прево. — Посмотрите, что мы имеем по этому делу. Со стороны вашего друга — только его собственные показания. Со стороны обвинения: показания потерпевшей — раз, показания свидетелей, пусть даже косвенных, но тем не менее — два, вещественные доказательства — разорванные сорочки, измятая постель, царапины — три. Догадываетесь, какая чаша весов перевесит?
— Догадываемся, — посмотрев в окно на маячивших во дворе солдат, хмуро кивнул Жан-Поль. — Похоже, нам остается решить лишь один вопрос: сколько?!
— Вот! — Прево с нескрываемой радостью всплеснул руками. — Вот с этого и надо было начинать. Шестьсот су, думаю, хватит для утешения несчастной малышки Мари-Анж.
— Шестьсот су? — Жан-Поль покачал головой. — Это же получается — тридцать ливров. Дороговато будет!
— Хорошо. Ваша цена?
— Пятнадцать ливров и ни денье больше!
— Пятнадцать?! Да побойтесь Бога! Давайте хотя бы двадцать пять.
После бурной торговли сошлись на двадцати двух ливрах. Привели из амбара Митьку, усадили за стол, распили кувшинчик вина. Странно, но у Ивана не было никакого предубеждения ни к кюре, ни к лжесвидетелям, ни к «потерпевшей» — больно уж ловко они все проделали. Мораль — не будьте наивными дурачками и не ищите дешевых окороков там, где их нет. И в самом деле, надобно признать, парни еще дешево отделались, если б в деле был замешан бальи — уже попахивало бы не двумя десятками ливров. Так что, все, что ни делается, — к лучшему.
— Может, заночуете у нас? — после второго бочонка предложил прево. — Дорого не возьмем — больно уж симпатичные вы люди.
— Нет уж, спасибо, — дружно отказались друзья. — Мы лучше поедем и без того сколько времени здесь потеряли.
— Ну, тогда — бон вояж, счастливого путешествия!
Солнце уже стояло в зените, когда путники наконец тронулись в дальнейший путь. Парило, и по краям неба ходили сизые тучи, грозившие скорым дождем. Однако нет, дождь так и не собрался — тучи разнес вдруг налетевший ветер.
— Да, Митрий, дорогонько ты нам обошелся, — усаживаясь на небольшой полянке на перекус, хохотнул Иван. — Двадцать два ливра, однако.
— Надо было по мордасам им, по мордасам! — заерепенился Прохор. — Я уж едва сдержался.
— Вот и молодец, вот и правильно. Ну, побили бы их всех, освободили б Митрия — а дальше куда? Прево ведь не врал про ордонансную роту. — Иван покачал головой. — Попали бы в розыск — тогда уж точно дела бы не сладили.
— Ой, умный ты стал, Ваня! — Прохор, хмыкнув, почесал бородку. — Раньше бы ведь силой Митьку освобождать бросился, так?
— Может, и так, — улыбнулся Иван. — И сейчас бы бросился, коли б иного решения не было. Эй, Митрий, чего пригорюнился, денег жалко?
— Нечего их жалеть, — вдруг улыбнулся Жан-Поль. — Приедем в Кан, лошадей продадим, амуницию… Заработаем!
— Вообще, правильно, — поняв нормандца, одобрительно кивнул Прохор. — Главное — живы все и вместе. Руки, ноги, головы есть — чего еще надо?
— Золотые слова, Проша, золотые! Эй, Митька, ты, вместо того чтобы грустить-кукситься, за водичкой б на озерко сбегал… А как придешь, нам про девку расскажешь! Пощупал хоть? Успел?
— Да ну вас, чертей, — улыбнувшись, отмахнулся Митрий и, подхватив котелок, побежал к поблескивающему за кустами озеру.
Озерко оказалось мелкое, пришлось снять башмаки. Юноша с удовольствием прошелся по песчаному дну — хороший оказался песочек, мягкий, теплый. И вода — на загляденье, было бы время — искупался бы…
— Эй, месье!
Митька оглянулся и вздрогнул, увидев на берегу… ту самую разбитную девицу — «потерпевшую» Мари-Анж.
— Чего пришла? А ну, иди отсюда, змея!
Ругательства, казалось, девчонку вовсе не трогали. Улыбаясь, она вдруг сняла юбку… затем сорочку и — обнаженная — неспешно пошла в воду.
— А это мое место, — обернувшись, лукаво подмигнула она. — Я здесь всегда купаюсь.
— Ну и купайся себе, — буркнул Митька. — А я пойду…
— Так давай вместе поплаваем!
— Ага, поплаваешь тут с тобой. Спасибо, наплавался. На двадцать два ливра!
— Так то работа была… А сейчас… — Девчонка нырнула и подплыла прямо к Митьке, уцепилась за ногу. — А здесь я — на отдыхе. Ты мне очень понравился, честное слово… Ну — поплыли вон до того островка!