Иван прижал руку к груди:
— Всенепременно, мадемуазель Катерина, всенепременно.
Она ушла, покачивая стройными бедрами, а Иван еще долго задумчиво смотрел прямо перед собой рассеянным затуманенным взором.
— Эй, дружище! — прямо перед его глазами помахал рукой Жан-Поль. — О чем ты шептался со служанкой? Нет-нет, можешь не говорить, только учти — здесь не только бенедиктинцы, но и иезуиты, так что лучше придержи язык, парень.
— Иезуиты? — Иван вскинул глаза. — Что ж ты раньше не предупредил?
— А ты и не спрашивал.
Расположившись, спустились вниз, в гостевую залу, где и сговорились с хозяином насчет комнат, вернее — насчет комнаты: попросту заплатили за шестерых, но поселились лишь вчетвером, предупредив дядюшку Шарля о том, чтобы больше никого к ним не подселял. Итак, самый простой вопрос — с жильем — был счастливо разрешен. Теперь нужно было заводить связи в аббатстве, что, естественно, требовало и времени, и расчета.
Жан-Поль предложил для начала, по примеру паломников, завтра подняться в аббатство, как раз к обедне. Помолиться, ну и заодно посмотреть да прикинуть, что тут к чему.
Так и порешили — ничего другого пока и невозможно было придумать, ну, разве что подробнейшим образом поговорить с трактирщиком и его племянницей Катериной, которая, кстати, так больше в этот день и не зашла — наверное, дядюшка загрузил работой.
Утро выдалось ненастным, дождливым. В закрытые ставни всю ночь колотил дождь, и неясно было — откуда же взялись тучи, ведь не далее как вчерашним вечером все было солнечно? Впрочем, здесь и море, и влага, и ветер — тучам собраться раз плюнуть. Вот как сейчас.
Накинув на плечи плащи, четверо друзей покинули постоялый двор и зашагали по скользким от влаги булыжникам. С обеих сторон улицы, в лавках, торговали иконами, крестиками и чем-то съестным, судя по запаху — пирожками с жареной рыбой по два денье за штуку. Прельстившись дешевизной, Митрий купил один — на двоих с Прохором, разломил пополам, протянул кулачнику:
— Кушай, Проша.
— А ничего! — пожевав, одобрительно кивнул тот. — Рыба вроде как на нашего леща или сазана похожа.
— Да, — согласился Митрий. — Что-то вроде.
— Вот проглоты! — обернувшись, нарочито укоризненно произнес Иван. — Вместо того чтоб проникнуться святостью, им жратву подавай.
Оба парня громко расхохотались, вызвав неодобрительные взгляды идущих следом паломников.
Улица неожиданно уперлась в длинную каменную лестницу, поворачивающую вверх и направо почти под прямым углом. Дальше, у башни, лестница делала еще один крутой поворот и, таким образом, шла дальше параллельно Большой улице — и все вверх, вверх, вверх…
— Ху-у-у, — утер пот Митрий. — Теперь понятно, почему до монастыря не добрались враги! Тут и паломникам-то… Покуда дойдешь, не одни лапти сносишь.
Остановившись перед воротами аббатства, подождали, пока угрюмые стражники их откроют, и уже после этого прошли внутрь караульного помещения — просторного, с гулким сводчатым потолком и трехуровневым полом. Стражников было не так уж много, человек шесть, вооруженных какими-то ржавыми алебардами и парой кавалерийских пистолетов с колесцовыми замками. К дальней стене были небрежно прислонены три мушкета… нет, судя по небольшим размерам, это были аркебузы, да еще и фитильные — экое старье! Да, похоже, аббатство переживало далеко не лучшие времена. Что же король Генрих Бурбон? После Нантского эдикта о веротерпимости уже не опасается больше ни гугенотов, ни англичан? Или больше надеется на неприступность крепостных стен, нежели на мастерство и боеспособность ее гарнизона?
— Э-э, — выслушав Ивана, усмехнулся Жан-Поль. — Ты не путай Божий дар с яичницей, а охрану аббатства — с крепостным гарнизоном. Это только формально все здесь принадлежит монастырю, на самом-то деле аббат давно назначается королем, так вот. Даже преступников здесь содержат важных… как, к примеру, я…
Нормандец вздохнул — грустная получилась шутка.
Покинув караульное помещение, друзья снова поднялись по лестнице и оказались на широкой открытой площадке — террасе Со-Готье, как пояснил Жан-Поль.
— А ты нам не рассказывал, что здесь уже был, — попенял ему Митрий.
— Да когда это было? — Нормандец отмахнулся. — Лет шесть назад, а то и все восемь. С покойной матушкой, помнится, приезжали… — Он перекрестился на аббатскую церковь, у которой на паперти уже толпился народ в ожидании мессы.
— Ого! — Митрий подбежал к каменному парапету террасы и, присвистнув, подозвал друзей. — Боже ж ты мой!
И впрямь посмотреть было на что: с террасы открывался поистине изумительный вид на залив. Зеленовато-лазурные, с золотыми проблесками вышедшего из-за туч солнца волны бились о скалы внизу, исходя ослепительно белой пеной. Поднявшийся ветер гнал по небу серые, белые, желтые облака, освобождая от их власти нежную голубизну небосклона. Острая тень горы Сен-Мишель четкой синевой проступала на морских водах.
На колокольне забил, затрезвонил колокол, из распахнутых дверей церкви донесся утробный звук органа.
— Идем? — позвал нормандец.
— Идем.
Друзья еще вчера успели обсудить между собой этот вопрос: стоит ли православному христианину входить в католический храм? И, более того, принимать участие в мессе! Подумав, решили, что если надо, то стоит.
— Иезуиты вон, все делают, что им выгодно, — вспомнил вдруг Митрий. — А мы чем их хуже?
— Ладно. — Иван согласно кивнул. — Выполним приказ, вернемся домой, а там к отцу Паисию подадимся, в обитель Богородичную Тихвинскую. Ужо отпустит грехи.
— Да, — с ним согласился и Прохор. — Отец Паисий точно отпустит. Особенно как узнает, что мы тут, в сторонушке чужедальней, делали.
И тут вдруг оба — Иван и Прохор — вспомнили об одном человеке, очень дорогом для них человеке, оставшемся в далеком Тихвинском посаде. О Василиске, синеокой красавице деве с толстой темно-русой косою.
Иван вздохнул… Ах, когда еще придется свидеться? Да что там свидеться — обвенчаться да вместе жить!
Вздохнул и Прохор… Эх, Василиска, Василисушка… Предпочла ты другого, а меня братом своим назвала. Братом…
— Ну, так вы чего там? — дойдя до паперти, обернулся Жан-Поль.
И все четверо зашли в церковь.
Зал… Огромный, сводчатый, улетающий в небеса. Узкие окна, низенькие скамеечки, по правую руку — орган. А по обеим сторонам — мощные колонны и арки. И словно бы давило вокруг — слишком уж толстые стены, слишком уж узкие окна. Хотя высокий потолок со сходившимися наверху сводами вообще-то создавал впечатление определенной легкости. Только для этого нужно было задрать голову.
Повсюду толпились монахи, паломники, вот к алтарю прошел священник в парадных одеждах, вероятно, сам аббат. В белой кружевной рубахе — стихаре, в шитой серебром и золотом накидке — ризе, с перекрещенной на груди богато украшенной лентой — епитрахилью, на голове — четырехугольный берет черного бархата. Лицо довольно молодое, бритое, вполне приятное с виду, вот только взгляд… Черные бегающие глазки никак не гармонировали со всем остальным благонравным обликом аббата.
Жан-Поль, как добрый католик, молился, а вот его русские приятели слушали латинские слова молитв и песнопений вполуха, более поглощенные рассматриванием внутреннего убранства церкви и органа.
— Гляди-ко, — тихо шепнул Прохору Митрий. — Экая диковина!
— Тю, — отмахнулся кулачник. — У нас-то колокольный звон уж куда как благостнее!
— Да уж. — Митрий кивнул. — Это уж точно.
Едва дождавшись окончания мессы, друзья незаметно проскользнули в давно присмотренную Иваном дверь. Не в ту, что вела обратно на террасу. Взорам их внезапно открылся залитый солнцем дворик с зеленой, тщательно подстриженной травкой и двумя розовыми кустами. Друзья даже ахнули, не думая обнаружить подобное на такой высоте. И вот, поди ж ты… Со всех четырех сторон дворик окружала изящная галерея с тоненькими рядами колонн, выстроенная в каком-то мавританском стиле. Наверное, из галереи можно было попасть и во внутренние покои аббатства, правда, проверить это друзья не успели — к ним почти сразу же подошел какой-то монах или послушник— смуглолицый и очень молодой, вряд ли намного старше Митрия:
— Вы заблудились, господа?
— Нет, мы ищем гостевой зал, — тут же соврал Жан-Поль.
— А вам назначена аудиенция настоятелем? Если нет, то можете записаться на завтра, сегодня же, увы, отец Раймонд вас принять не сможет — дела. — Монах развел руками и напряженно ждал. Было хорошо заметно, что присутствие посторонних во внутреннем дворике аббатства ему не очень приятно. Впрочем, кому бы понравилось, если бы в его дом явились незваные гости?
— Что ж, мы, пожалуй, запишемся на завтра. Как это сделать?
— А вот здесь же, в церкви, у брата-секретаря. Пойдемте, я вас провожу.
Монах… или послушник?.. нет, судя по рясе, все-таки монах — положил на дорожку большие ножницы, которые до того держал за спиной.
Так он садовник! — догадался Иван. Теперь понятно, почему недоволен — бережет сад. Однако мы вовсе не похожи на садовых воров! И зачем же прятать сад от чужих глаз? Наоборот, надобно всем показывать, чтобы восхищались! А этот, вишь, явно недоволен, что мы сюда зашли. Странно.
Записавшись на прием к настоятелю, отцу Раймонду, друзья покинули аббатство точно таким же путем, как и пришли, — через террасу, лестницу, караульную.
— Наверное, у них здесь есть и более короткий путь вниз, — шагая позади всех, задумчиво пробормотал Митрий. — Не может того быть, чтобы не было.
Вернувшись в «Единорог», приятели первым делом хорошенько перекусили — жареная рыба, мясной бульон, пшеничные лепешки и — во множестве сыр, сыр, сыр, — после чего отправились в свою комнату — спать, больно уж утомились.
— Ну, что скажете? — растянувшись на узкой кровати, осведомился Митрий. — Я пока что-то никакого просвета не вижу. Садовник вот только какой-то слегка подозрительный…
— Ты тоже заметил? — Иван присел на край столика. — Ладно, пока бог с ним, с садовником, посмотрим других. Завтра мы с Жан-Полем отправимся на встречу с аббатом, вы же… вы же пошатайтесь по городку, посидите в тавернах, пообщайтесь с рыбаками, в общем, смотрите сами. Мы сейчас как рыбаки с сетью — что туда попадет, бог знает. Однако что-нибудь ведь попадет! Должно!