Отряд. Тетралогия — страница 9 из 10

Бессмертными не рождаются

Глава 1

Взобравшись на первый от моря (и последний на его недолгом пути) взгорок, он остановился, глубоко вдохнул свежий, хоть и слегка пресноватый на его вкус, воздух и с удовольствием огляделся.

Возрождённый после того, как здесь спас вселенную от Воронки Реальностей отряд солдат из мира по имени Земля, Замок вздымался, казалось, прямо из моря и доставал шпилями своих пяти чудных тонких башен до самого неба. Во всяком случае, складывалось такое впечатление, что доставал.

Широкая и ровная, словно вычерченная неведомым чертёжником точно по линейке полоса моста тянулась от берега к Замку, сходясь вдали по всем законам перспективы почти в точку.

Давненько я здесь не был, подумал Древний. И это не фигура речи, — на самом деле давненько. Последний раз в те ещё времена, когда мнил, что могу что-то изменить в мире своим действием или бездействием. Вроде бы сейчас я снова так считаю (вот она — спираль познания, сознания и любого развития!), но пока что-то от моих действий никому и ничему ни холодно, ни жарко. Или мне это кажется? Дожил. Уже не могу разобраться, что мне кажется, а что происходит на самом деле. А всё почему? Потому что стабильности нет. И причины ускользают, оставляя одни следствия. Очень неприятные следствия.

Он вздохнул, ставя ноги поперёк крутого склона, спустился с пригорка к странному неподвижному морю фиолетового цвета и направился в сторону моста, хрустя подошвами по крупному зернистому песку.

Можно было появиться в Замке сразу, но в этом случае пропадало ощущение пути.

Ко всему должен быть свой путь, размышлял он, шагая по ровным, аккуратно пригнанным друг к другу плитам моста. Короткий ли длинный, трудный ли лёгкий, светлый ли тёмный, привычный ли незнакомый, но — путь. И его нужно пройти. Иначе откуда взяться радости достижения цели?

Трепач, усмехнулся он про себя. Признайся лучше, что тебе нечего сообщить Координатору, вот ты и оттягиваешь момент встречи. Путь какой-то придумал, базу подвёл философскую. Скажи ещё, что спешить тебе некуда, а пешком пройтись по местам, где давно не бывал, приятно.

Кстати, и скажу. Мне, и правда, приятно.

Сразу за воротами начинался сад.

Слегка покачивая из стороны в сторону хвостом, чтобы обозначить свои добрые намерения, из-за деревьев на главную садовую аллею вышла невероятно крупная, размером с пони, собака. Светло-серая, лохматая, с рыжими подпалинами и большой лобастой головой.

Это был очень странный пёс. Странность его заключалась в том, что никто (ни сам Древний, ни нынешний Координатор, ни Высшие) не знал, откуда и когда он здесь взялся. Было ясно, что это, скорее всего, и не собака вовсе, а некое существо, принявшее форму собаки, но… но это было и всё. Люди — всё тот же знаменитый отряд, — когда были тут в последний и единственный раз, дали ему кличку — Чарли, на которую тот стал охотно отзываться. И, кстати, как рассказывал нынешний Координатор, именно это странное существо, имеющее вид собаки и кличку Чарли, помогло ему разыскать всех погибших членов отряда после того, как взорвалась нуль-бомба и Воронка Реальностей была уничтожена.

— Привет, Чарли, — поздоровался Древний. — Как ты тут?

Собака вывалила на бок из пасти красный влажный язык, обнажив в добродушной ухмылке сахарные клыки.

— Вижу, что неплохо. Только жарковато, да? — Он ласково потрепал псину по голове и, не спеша, прошёл дальше, вдыхая сложную яркую смесь ароматов сада.

Когда-то, до того, как Замок был разрушен в ходе сражения с Воронкой Реальностей и сопутствующими ей феноменами, обычный человек или иное какое белковое существо, дышащее кислородом, свалилось бы здесь без сознания — воздух был напоен летучими веществами растительного происхождения, которые действовали на организм мгновенно: сначала усыпляли, а затем и вовсе убивали. Но после возрождения Замка новый Координатор, бывший во время описанных событий Распорядителем, принял решение отказаться от ядовитых для белковых существ растений. Может быть, потому, что в качестве защиты они выглядели смешным анахронизмом, но, скорее всего, из-за того, что сам нынешний Координатор был когда-то в незапамятные времена белковым и кислорододышащим существом и всегда помнил об этом.

Наверх, где его ожидал Координатор, Древний поднялся всё-таки в лифте. Понты понтами, а ноги ногами. Его физическое тело хоть и было практически бессмертным, но испытывало усталость так же, как и любое другое.

— Здравствуй. — Во всех трёх глазах Координатора (двух синих и одном алом, словно уголёк в костре) читалась утомлённость пополам с надеждой. — Проходи, садись, рассказывай.

— И ты будь здоров, Координатор. — Распорядитель плюхнулся в кресло, налил себе вина из стоящей на столе высокой узкогорлой бутылки, отхлебнул, удовлетворённо кивнул и буркнул: — Что рассказывать? А то ты не знаешь того же, что известно мне.

— Знаю, — вздохнул Координатор. — Но ты всё равно расскажи.

— Значит так. — Древний поставил недопитый бокал на стол и, переплетя пальцы, обхватил руками колено. — Отряд уже начал действовать. Они практически нейтрализовали Рой. Во всяком случае, в той точке, где каравос Раво проявили активность. Теперь, как я понимаю, должны заняться сварогами. Локальный конфликт уже почти перешел в общегалактическую войну на уничтожение. А причины, по которым ведущие и не только цивилизации галактики готовы уничтожить самих себя мне лично по-прежнему не известны.

— То есть, неведомый враг на нашу наживку в виде людского отряда не клюёт?

— Ну, во-первых, ещё рановато. Отряд только-только высунулся. А во-вторых, мы ведь только предполагаем, что эти люди обладают особой судьбой и могут притягивать к себе глобальные события. Да, наши предположения основаны на очень и очень весомых фактах. Но, согласись, это всего лишь предположение. Очень может быть, что всё не так.

— А как? — поинтересовался Координатор. — Случайность? Я слишком долго живу на свете, чтобы верить в подобные случайности. Впрочем, не будем спорить, не о чем пока. У тебя есть какие-то конкретные предложения?

— Есть.

— Давай их сюда.

— Надо попробовать прямое воздействие на ноосферы. Начать, к примеру, с той же Лируллы и посмотреть, что получится.

— Ты понимаешь, что предлагаешь? Это нарушение Равновесия…

— Задолбали уже этим пресловутым равновесием, если честно. А то, что сейчас происходит, не нарушение равновесия? Кому-то, значит, можно, а нам нельзя?

— Кому-то… — хмыкнул Координатор. — Можно подумать, ты знаешь этого «кого-то».

— Не знаю, — признался Древний. — Мало того, не имею ни малейших предположений, кто или что это может быть. Но причина должна быть, верно? Ничего не происходит без причин. Закон причинно-следственных связей никто ещё не отменял. Даже Ему — он поднял глаза к потолку, — вряд ли сие под силу.

— Ему-то как раз всё под силу, — вздохнул Координатор. — Другое дело, что я не вижу причины, зачем бы ему данный закон отменять. — Он усмехнулся. — Не вижу причины, зачем отменять причины. Кажется, я начинаю каламбурить. Это симптом.

— Симптом чего?

— Моей растерянности. Значит, говоришь, прямое воздействие?

— Да. Иного выхода в сложившейся ситуации я не вижу.

— Рискованно это. Ох, рискованно, Древний.

— А сидеть и наблюдать, как галактика гибнет, невесть от чего, не рискованно?

— Ну уж прям и гибнет…

— Гибнет, не обманывай себя. Ты и сам это чувствуешь. А боишься, потому что Координатором стал. Это, видимо, профессиональное.

— Ясное дело. С Распорядителя какой спрос? Весь спрос с Координатора.

— Брось, какой там может быть спрос…. Кто спросит, Он что ли? Не смеши. Он давно ничего ни с кого не спрашивает.

— Как же — не спрашивает… Прежнего-то Координатора убрал? Убрал.

— Ну, убрал. Но не так чтобы уж совсем. Отправил на заслуженный отдых, как говорится. Всего-навсего. Ты лучше представь, что с нами будет, если ведущие в галактике расы Низших погубят себя тем или иным способом. И сразу поймешь, стоит рисковать или нет.

— Да представил уже, представил. Ты прав, разумеется. Надо рискнуть. Но только очень аккуратно и осторожно.

— А я и не предлагаю крушить с плеча. Потихоньку, полегоньку, с расстановочкой…


Я поднял фотоаппарат и сделал несколько снимков.

Сочно-оранжевый сфероид нашего звездолёта с пасущимися у его подножия вездеходами «Гансом» и «Машей» на фоне крепостных стен Брашена выглядел довольно сюрреалистично.

А уж когда из «Ганса» вылезли двое: облаченный в полевую форму обер-лейтенанта вермахта, Хельмут Дитц, с тяжело покачивающемся на плече пистолетом-пулемётом MP-40 (как-никак без малого пять килограммов со снаряжённым магазином — не игрушка) и князь Дравен в кольчуге и с мечом на поясе, то картина и вовсе приобрела совершенно восхитительную абсурдность.

— Внимание, господа! — крикнул я им. — Пару кадров для истории, пожалуйста!

Дравен и Дитц повернулись в мою сторону (немец приосанился, айред замер, смешно вытаращив глаза), я трижды запечатлел их во всей красе под разными ракурсами, опустил фотоаппарат и подошёл ближе.

— Как вам наши живые машины, князь? «Ганс», «Маша» и Клёнья?

— Удивительно. Иногда мне кажется, что я сплю. Или валяюсь в горячечном бреду, и всё это мне чудится. Сейчас очнусь, и окажется, что ничего нет: ни вас, ни ваших чудесных машин и оружия, ни «термитов», ни их хозяев… А есть только Ржавая Смерть, и вымершая страна… — Он помотал головой и улыбнулся. — Глупости какие-то говорю, да?

— Отчего же, — сказал Дитц. — Всё нормально, князь. Со мной было нечто похожее. После ранения в Сталинграде, помню, эвакуировали меня в тыловой госпиталь, лежал я там и мне время от времени казалось, что всё это: чистые простыни, нормальная еда, медсёстры, — сон или бред. Очнусь сейчас, а вокруг опять сталинградский ад… — Обер-лейтенанта заметно передёрнуло.

— Что, так страшно было в Сталинграде? — спросил я из понятного любопытства.

— Кошмарно. Не знаю, кто как, а я именно в Сталинграде понял, что нам никогда не одолеть Россию. Невозможно победить тех, кто настолько умеет не дорожить собственной жизнью ради… Впрочем, ладно, не хочу вспоминать. Всё это дела давно минувших дней. Не знаю, как тебя, Мартин, а меня больше интересует настоящее. Что там у нас с отправкой домой, всё по плану?

— Да, завтра утром стартуем. Можно даже сегодня поздно вечером, но я думаю, что отправляться в дальний путь лучше с утра.

Два дня назад Клёнья уже смог долететь сюда, под стены Брашена, и я, Марта и Никита присоединились к гостям Вершинного князя Дравена Твёрдого. Эти два дня никому из нас скучать не пришлось. Нужно было не только проследить за выздоровлением звездолёта, но и разработать дальнейший план взаимодействий с айредами вообще и рашами в частности. Было совершенно ясно, что теперь, после той помощи, которую мы им оказали, оставлять их одних на растерзание тем же каравос Раво нельзя. Да, все атаки межзвёздных бандитов были отбиты, но гарантий, что они не вернутся, как только мы покинем Лекту, не мог дать никто.

Мало того.

По косвенным данным, большинство крупных городов и цивилизованных территорий Лекты были уже захвачены «термитами», а это значило, что просто так каравос Раво от планеты не отступятся — слишком лакомый кусок, и слишком велики шансы его проглотить. Несмотря на временные преграды и трудности в виде не слишком обширной, хоть и эффективной, военной помощи какой-то неизвестной расы отдельно взятому даже не народу, а городу (пусть и столице целой страны). Ерунда, вполне могли думать главари каравос Раво, не получилось сегодня — получится завтра. Подождём. И времени, и ресурсов, и позиционного преимущества у нас хватает.

К тому же и вопрос с сывороткой для дальнейшей борьбы со Ржавой Смертью оставался открытым. Её по-прежнему было бы неплохо произвести в Пирамиде и забросить на Лекту. Лучше, конечно, через тоннель Внезеркалья, который, как мы все очень надеялись, рано или поздно откроется. И хорошо бы не очень поздно. Потому что способ прививок молодого лекаря Йовена Столеды, несомненно, действенен, но сколько понадобится времени и жертв, прежде чем он распространится на всю Лекту? Страшно подумать. Очень может быть, что, если пустить дело на самотёк, некого уже будет и спасать-лечить. Особенно с учётом фактора каравос Раво.

В процессе решения и утряски всех этих вопросов не обошлось без сюрприза, который преподнесли киркхуркхи. Оказалось, что пока я мучительно размышлял о том, как защитить во время нашего отсутствия брашенцев, все девять киркхуркхов (погибшего во время отражения штурма десантника с почестями похоронили рядом с кладбищем брашенцев) во главе с их командиром Млайном приняли решение остаться на Лекте и даже договорились об этом с князем Дравеном.

— А что нам делать на Жемчужине, Мартин? — ответил мне вопросом на вопрос Млайн. — Сидеть на вашем чёртовом необитаемом острове посреди чёртова чужого океана, и ждать, когда откроется канал на Дрхену? Благодарим покорно. Здесь мы хотя бы при деле. И местное население к нам уже привыкло. Ну, почти. Оставьте только один экспресс-госпиталь с электрогенератором и кое-какими деталями, чтобы мы могли соорудить хороший и мощный помехопостановщик электоромагнитным сигналам любого рода. Ещё нам понадобятся, я думаю, заряды к парализаторам, плазменным ружьям и деструктору Влада, если решитесь нам его оставить, а больше ничего и не надо. Глядишь, пока до Пирамиды доберётесь, и сюда канал откроется, тогда и ещё кто-нибудь из наших, может быть, захочет сменить остров в океане на Лекту. Всё веселее. А потом, когда здесь всё более-менее образуется, мы и сами уйдём.

— Куда ж вы уйдёте, если на острове вам не нравится, а на Дрхену пока дороги нет? — осведомился Влад, присутствующий при этом разговоре.

— Так ведь в галактике сейчас везде проблемы, как я понимаю, — сказал Млайн. — А там, где проблемы, всегда пригодятся те, кто умеет стрелять.

— Ясно, — хмыкнул мой друг Борисов, хотя по его обескураженному лицу было заметно, что на самом деле он мало что понимает в мотивациях обыкновенного имперского десантника-киркхуркха. Впрочем, как и я сам.

— А вы, князь, что скажете? — спросил я напрямик у Дравена. — Готовы принять у себя вооружённых пришельцев? Не боитесь, что с ними потом большие проблемы возникнут?

— Не боюсь, — ответил Дравен. — Вернее, опасаюсь, но готов рискнуть. Остаться совсем без помощи на неопределённое время ещё страшнее.

— Мы могли бы дать вам те же парализаторы и заряды к ним, — задумчиво произнёс я. — И даже несколько плазменных ружей. Ну и пользоваться ими научить, соответственно.

— Нет уж, — усмехнулся Дравен. — Чтобы потом у меня из-за владения этим оружием все передрались и меня самого им же на тот свет и отправили? Я свой народ люблю, но и нисколько насчёт него не обольщаюсь. Дай хоть малую возможность, тут же оставят не только без штанов, но и без головы. А так, когда волшебное оружие находится в руках волшебных же существ (да, да, большинство рашей иначе киркхуркхов и не воспринимают), которые к тому же добровольно и безоговорочно, — при этих словах Дравен бросил внимательный взгляд на Млайна и краем рта усмехнулся, — подчиняются их Вершинному князю… Согласитесь, в этом случае мой авторитет только возрастает.

— Подчиняемся мы князю, подчиняемся, — ответил на мой невысказанный вопрос Млайн. — Если вы немного подумаете, то поймёте, что нам это выгодно.

И я им дал себя убедить.

А что мне ещё оставалось?

К тому же и Александр Велга с Хельмутом Дитцем, выслушав мои сомнения по данному поводу, дали один совет на двоих: забей. У нас, сказали они, и это казалось совершенно справедливым, забот полон рот и без киркхуркхов с айредами. Основные проблемы айредов решены? Решены. Ржавую Смерть они, считай, победили, молодцы, а защищать их от каравос Раво киркхуркхи сами вызвались. Чем плохо? Откуда ты знаешь, может, Дравен им что-то пообещал, о чём нам не говорит? Плевать. Наше дело теперь — вернуться живыми и невредимыми домой, а там видно будет.

Я совсем немного подумал и понял, что разведчики правы. Вернуться живыми и невредимыми домой было сейчас, действительно, важнее всего.

Глава 2

Шёл третий час полёта.

С высоты почти двенадцать километров океан — там, где в нём отражалось солнце, напоминал расплавленное серебро и слепил глаза.

«Хотя, откуда мне знать, как выглядит расплавленное серебро, — подумал Сергей Вешняк, — если я и нерасплавленное-то видел в своей жизни — раз-два и обчёлся? Где-то слышал, что-то похожее, вот и повторяю теперь. Или прочёл. Может быть, в какой-то из книжек, что были в библиотеке у Леонида Макаровича».

Он вспомнил последние пару месяцев жизни в племени и вздохнул.

Бог его знает… Может, и не стоило оставлять насиженное место, где их все любили и уважали и снова лезть, очертя голову, в неведомое? Вот взять, к примеру, его, сержанта Вешняка Сергея Федотовича. Ему двадцать девять лет. В этом возрасте у его отца, простого крестьянина Рязанской губернии, Федота Евграфовича Вешняка уже было четверо детей. А всего мать Сергея Дарья Семёновна родила восьмерых. Шестерых сыновей и двоих дочерей. Не все, правда, выжили. Самые младшие брат и сестрёнка умерли голодной зимой и весной тридцать третьего года, не хватило их малых силёнок дотянуть до лета, когда и крапива вырастает по оврагам, и в лесу какие-никакие грибы-ягоды появляются, и рыбу в речке поймать можно. Братику было пять лет, сестрёнке четыре. Погодки. И умерли один за другим, как и родились на свет. Сначала брат, а за ним и сестра. В январе и марте. А уже осенью, в конце сентября он, Сергей, ушёл по призыву в РККА. За два года дослужился до сержанта и, как младший командир, остался в армии ещё на год. Осенью тридцать шестого демобилизовался, вернулся в родное село, три года оттрубил в колхозе механизатором, а в тридцать девятом, когда началась Финская война, снова был призван в ряды. Воевал в 7-й армии на Карельском перешейке, получил ранение в бедро, чуть не истёк кровью, но санитары — низкий поклон им! — вытащили из-под пулемётного огня, доставили в санбат. Врачи вернули здоровье без потерь, но тут и война с финнами закончилась.

Вновь демобилизовался летом сорокового года, а уже через год опять встал под ружьё. Сначала, как опытный сержант-разведчик, учил зелёных новобранцев, с какого конца за винтовку берутся, но уже в декабре сорок первого попал на фронт и гнал немцев от Москвы. И затем продолжал честно воевать вплоть до начала июля сорок третьего года, когда его родной взвод разведки был украден могущественными сворогами прямо с передовой под Курском и переправлен на далёкую планету под названием Пейана.

А дальше начались приключения, которые и не снились, вероятно, ни одному жителю Земли. Или Земель? Он уже и сам запутался слегка, на скольких Землях и в каких временах этих Земель побывал.

С одной стороны интересно, спору нет. Оказалось, что мир устроен гораздо затейливей, чем можно было бы подумать, даже как следует похмелившись после трёхдневного загула. Но любая затейливость в конце концов утомляет. Наверное. Хочется стабильности, уверенности в завтрашнем дне. Семьи нормальной хочется, наконец, — жены верной и любимой, детей. Двадцать девять лет, как-никак! То есть, с чего начали думу думать, к тому же и пришли.

Возраст.

Годы, которые берут своё. Нет, он всё также вынослив и лёгок на подъём, как и десять лет назад. Пожалуй, даже сегодня он себе, девятнадцатилетнему, дал бы фору. Но вот эта бесконечная война… Будем честны перед собой. В какие бы чудесные невероятные миры и ситуации не заносила их отряд нелёгкая, в конечном счете, всегда приходилось стрелять.

И только стрельба решала всё.

Точная и беспощадная стрельба. Не для того, чтобы напугать, а для того, чтобы убить. Оно и понятно. Старый проверенный способ: нет человека — нет и проблемы, которую он создаёт. Быстро и удобно. Особенно, когда привык убивать и не видишь в этом ничего особенного, из ряда вон выходящего. На войне, как на войне, а война у нас не кончается никогда.

Стоп, тормознул он себя, тихо. Меньше пыли, как сказал бы Валерка Стихарь. Ты кто? Солдат. А солдату положено стрелять. И стрелять хорошо. Работа у него такая, вот и весь сказ. Надоело стрелять — меняй работу.

Вот.

Вот и ответ. Хочет он, рязанский крестьянин и солдат Вешняк Сергей Федотович, сменить работу? И, если хочет, то тут же возникает следующий вопрос. А что он умеет, кроме как растить хлеб и убивать людей? Получается, что ничего. А чему хотел бы научиться? Бог его знает. Для того чтобы чего-то хотеть, нужно иметь выбор. Но с выбором-то как раз и есть наибольшие трудности.

Взять Пирамиду эту. Какие умения здесь нужны, если всё необходимое появляется словно бы по волшебству? Ну, то есть, не по волшебству, ясное дело, просто техника такая… невиданная. И тем не менее. Пирамида кормит, лечит, учит — между прочим! — даёт любой инструмент, транспорт или оружие, готова исполнить всякую прихоть человека. Почти как тот дом отдыха на Лоне. С той лишь разницей, что здесь люди не отдыхают, а работают. Правда, странная у них работа какая-то. Не сразу и поймёшь, в чём она заключается и зачем, вообще, они ей занимаются. Хотя, на последний вопрос, наверное, ответ есть. Достаточно спросить себя, зачем он, Сергей Вешняк, не остался всё-таки жить-поживать и добра наживать в племени Леонида Макаровича (были такие мысли, были!), а снова взял автомат, закинул на плечи вещмешок и присоединился к своим боевым товарищам, чтобы понять, в чём этот ответ заключается.

Н-да…

Интересно, а чем занимался, к примеру, мой нынешний напарник Женя Аничкин до того, как стал тем, кем он стал здесь, в Пирамиде.

Он покосился на Аничкина.

Женька сидел в небрежной позе на месте пилота-водителя, нацепив на голову наушники и пальцами обеих рук легонько отстукивая на штурвале (машину вёл автопилот) ритм неслышной Сергею музыки. И хорошо, что неслышной. Потому как одному богу известно, как можно слушать подобные э… звуки и вообще называть их музыкой. Но на вкус и цвет, как говорится, товарища нет, а кому и кошачий мяв с петушиным ором — песня.

— Жень, — позвал он. — Женя!

— Что? — Аничкин выключил музыку и стащил с головы наушники. — Что ты сказал?

— Хм, пока ничего, — хмыкнул Вешняк. — Пока я только тебя позвал.

— Ага. Ну? Вот он я.

— Хочу спросить. Ты до войны… Тьфу, что это я в самом деле. Не до войны, конечно, а до того, как этим… стражником Реальности стал и сюда попал, в Пирамиду, чем занимался?

— А что?

— Ничего. Интересно. Я вот, например, до войны и отряда крестьянствовал.

— В колхозе?

— В нём, — вздохнул сержант. — Кулаки у нас в округе ещё в тридцать первом году все перевелись.

— Вывезли? — с явным интересом осведомился Женька.

— Ага. Сначала раскулачили, а потом вывезли.

— А ты батрачил на кулаков?

— Приходилось. Мой батя до середняка не дотягивал, беднотой считался, хоть и не самой голоштанной. Вот и приходилось кусок хлеба зарабатывать, спину гнуть на чужого дядю.

— И как оно?

— На себя, конечно, работать веселей, — вздохнул Вешняк.

— А в колхозе?

— И в колхозе не слишком сладко было. Говорю же, на себя лучше всего работать. Да только когда оно было, чтобы русский человек сам на себя работать мог? Один с сошкой, семеро с ложкой.

— Это верно, — теперь уже вздохнул Женька. — Нахлебников у нас всегда хватало, во все времена. Значит, не сладко, говоришь, в колхозе было? Погоди… — Аничкин завёл глаза к потолку кабины и пошевелил губами, что-то подсчитывая, — война в сорок первом началась… Тебе сколько лет тогда было?

— Двадцать шесть.

— Ага! Так ты же, получается, небось, самый голод помнишь? Ну, который в начале тридцатых был в стране?

— Помню.

— Расскажешь?

— Расскажу как-нибудь. У меня брат и сестрёнка маленькие как раз этот голод и не пережили. Но только ты сначала расскажи, а то — ишь! — я тебя спросил, а так вышло, что не заметил, как сам на твои вопросы отвечать стал.

— Профессия такая у меня, — засмеялся Аничкин. — Людям вопросы задавать. А потом ответы внимательно слушать. Была, то есть. До того, как сюда попал.

— Что ж это за профессия, интересно… Следак, что ли? Угро?

— Нет, — покачал головой Женька. — В газете я работал. Журналист.

— О! — в голосе Сергея послышались нотки неподдельного уважения. — Писатель, значит. Надо же.

— Не писатель. Журналист. Писатель книги пишет, а журналист — статьи в газеты и журналы. До писателя я так и не дорос.

— Всё равно, — убеждённо сказал Вешняк. — Я бы в жизни так не смог.

— Но ты ведь… грамотный? — осведомился Женька.

Сержант глянул на Аничкина, уловил на его лице выражение некоторого испуга и весело, от души, рассмеялся.

— Ты чего? — не понял Женька.

— Да так. Просто не ты первый думаешь, что, если я крестьянин родом из Рязанской губернии, то должен быть неграмотным. Советская власть, между прочим, с этим успешно борется. Что такое ликбез знаешь?

— Ликбез… ликбез… Ликвидация безграмотности?

— Молодец, помнишь. Грамотный я, грамотный. Читать, писать и считать умею. Не переживай. И в школе хорошо учился, и в армии потом доучивался.

— Да я и не переживаю вовсе, — сказал Аничкин. — С чего ты взял?

— Ладно, — махнул рукой Вешняк. — Забыли. — Он поглядел вниз. Машина слегка поменяла курс, солнце сместилось ближе к корме, и океан отливал теперь шёлком и сталью. — Долго нам ещё лететь?

— Скоро уже. — Женька бросил короткий взгляд на приборную доску и потянулся. — Полчаса где-то. Сейчас будем снижаться. Так что давай-ка мы с тобой пристегнёмся. И свяжемся с нашим дорогим пятиглазым то ли другом, то ли врагом Риймом Тууром. Как там они, ждут нас, нет…

— Давай, связывайся, — сказал Вешняк, поднимаясь с кресла. — А я пока в сортир загляну, чтобы потом по кустам не шариться. — Он откатил в сторону дверь кабины и скрылся за порогом.


Рийм Туур в двадцатый, наверное, раз попытался ослабить путы на руках и снова потерпел неудачу. Полную. Диверсионный курс и основы войсковой разведки входят в общую подготовку имперского десанта, и там как раз отводится несколько практических занятий на обретение навыков по связыванию «языка». Видимо, тот, кто вязал Рийма Туура, практические навыки усвоил как следует.

Переворот случился около двух часов назад, когда воздушный катер с дополнительным оборудованием для лагеря и кое-какими продуктами питания, ведомый человеком по имени Женя Аннич-Кин был уже в пути.

И, что хуже всего, никаких признаков того, что это может случиться, Рийм Туур не замечал. Ни вчера, ни позавчера, ни сегодня утром.

Не говоря уже о всех предыдущих днях и ночах на этом острове, куда остатки киркхуркхов перебросили после того, как попытка захвата Пирамиды провалилась. С большой кровью.

Да и как было заметить хоть что-то подобное, если все силы и время уходили на то, чтобы обустроиться на этой пусть и обильной, но совершенно чужой земле! Остров был велик, его густые леса переполняла разнообразная живность, среди которой попадалась и та, которая рассматривала киркхуркхов, как новый и весьма интересный во всех смыслах пищевой ресурс. А из оружия бывшему имперскому десанту были оставлены лишь ножи да полтора десятка охотничьих арбалетов с ограниченным запасом стрел.

Нет, ни малейших подозрений на то, что кто-то собирается изменить существующее статус-кво, не возникало у Рийма Туура.

Вплоть до того момента, когда к нему где-то через час после завтрака, подошли четверо десантников (трое мужчин и одна женщина) и завели, как поначалу казалось, мало значащий разговор.

Вот она, его ошибка. Их было четверо, а он один. То есть, эти четверо очень точно выбрали время и место. Все знали, что после завтрака Рийм Туур любит прогуляться к высокому утёсу за лагерем и полюбоваться оттуда на океан. В одиночестве.

Догулялся.

А ведь обязан был предположить, что не всем нравится его лидерство и хорошие отношения с хозяевами Пирамиды. Собственно, он и предполагал. Но не охрану же было заводить, в самом деле! Почему-то ему казалось, что после всего произошедшего — закончившейся полным разгромом ночной атаки на Пирамиду, термоядерной катастрофы на родной Дрхене, закрытия удивительного канала, по которому они попали в этот чужой далёкий мир — уже никто из оставшихся в живых десантников не захочет воевать. Ну хотя бы некоторое относительно продолжительное время. Дней пятьдесят, например. Или даже больше. И вот ведь что обидно: сам же плоть от плоти имперского десанта и так ошибиться…

Они подошли бесшумно и встали так, что дорога к лагерю оказалась полностью отрезана. За спиной обрыв с камнями и океанским прибоем внизу, а прямо перед ним четверо: три боевых товарища и одна боевая подруга.

— Чего вам? — спросил он, стараясь выглядеть небрежным.

— Поговорить надо, Рийм, — сказала боевая подруга, и он даже вспомнил, как её зовут — Глейн Сиин. Красивое имя. Да и сама… ничего. Есть на чём задержаться мужскому взгляду.

— Обязательно здесь? Пошли в лагерь, там и поговорим.

— В лагере не тот разговор, — с прямотой истинного имперского десантника заявила Глейн. — Там слишком много твоих прихвостней. Не дадут поговорить как следует.

— Так-так, — начал он догадываться о том, что произойдёт дальше. Захотелось оглянуться, но Рийм сдержался. — Бунт на корабле? Но вы ошиблись адресом, я не капитан.

— Формально — нет, а фактически — да. Ты ведёшь переговоры с людьми от нашего имени, и через тебя они доводят до нашего сведения то, что считают нужным довести.

— И что?

— А то, что мы хотим домой.

— Нашего дома нет, и вы это знаете.

— Мы? Мы не знаем. Мы знаем об этом только со слов людей. Сказать можно, что угодно.

— Для того чтобы увидеть своими глазами, надо вернуться. Но канал закрыт, и об этом вы знаете уже не со слов людей, сами там были.

— Верно. Но, может быть, люди его и закрыли? Они — хозяева Пирамиды. А все возможности Пирамиды нам неизвестны. Зато нам точно известно, что возможности эти сказочно велики.

— Мы ведь уже обсуждали это, — устало вздохнул он. — Любое действие обычно продиктовано хоть какой-то логикой. Зачем людям не отпускать нас домой?

— Затем, что их мало, а солдаты им нужны. Вот мы и есть эти солдаты. Обученные, на всё готовые ради призрачной возможности вернуться к своим, на родину. Только свистни.

— По-моему, Глейн, ты бред какой-то несёшь, — хмыкнул Рийм. — Уж извини за резкость. Использовать нас в качестве солдат — значит дать нам оружие. На такой риск они не пойдут.

— Они уже на это пошли. Где сейчас отделение Млайна?

— Это совсем другое…

— Это то же самое, — прервала его Глейн. — Хватит спорить, Рийм. Скажи лучше, ты с нами или как? Учти, что нас поддерживает, как минимум, половина десантников.

— Я так и не понял, чего конкретно вы хотите добиться. Хотя подождите, попробую догадаться. Захватить воздушный катер вместе с теми людьми, которые на нём прилетят. Затем, угрожая смертью заложникам, начать диктовать свои условия. Верно?

— Верно. И ты нам в этом поможешь. Люди тебе доверяют.

— А если не помогу?

— Тогда придётся обойтись без тебя. Во всех смыслах. Понимаешь, о чём я? — она сделала движение рукой, словно проводила ножом по горлу. — Извини, но другого выхода у нас нет.

Он согласился помочь. Даже играть это согласие особо не пришлось. Согласился, а по возвращению в лагерь сделал попытку обезвредить Глейн Сиин и троих её подпевал-телохранителей. В конце концов, он был уверен, что отнюдь не половина киркхуркхов готова участвовать в авантюре этой лихой четвёрки. Но оказалось, что и здесь он ошибся…

Рийм Туур снова напряг и расслабил мышцы рук. Нет, бесполезно. Интересно, как они собираются захватить катер? Вряд ли человек Женя Аннич-Кин такой дурак, что летит сюда один, без всякой охраны и оружия. То есть, не то, что вряд ли, а невозможно это. А у бунтовщиков что? Ничего, кроме решительности и упования на помощь Небесной Глуби. Которая, как хорошо известно, чаще помогает тем, кто и без неё бы прекрасно справился.

Полог из лёгкой непромокаемой ткани, занавешивающий вход, откинули в сторону, и в палатку, пригнувшись, шагнула Глейн Сиин в сопровождении двоих здоровенных десантников — уже не тех, что сопровождали её утром.

Правильно, невесело усмехнулся про себя Рийм Туур, те трое по сути не охрана, а соратники. Осуществляют, небось, сейчас пропаганду и агитацию. Как умеют. Небесная Глубь, всегда знал, что сёстры и братья-десантники особыми умственными способностями не отличаются. Но чтоб настолько…

Глейн подошла чуть не вплотную и присела перед ним на корточки.

— Брось артачиться, Рийм, — сказала она нежным голосом. — Ведь убьём же. Оно тебе надо? Связь с катером через пять минут. Тебе всего-то и нужно сказать, что площадка для посадки готова, всё в порядке, и мы их ждём. А потом встретить, конечно. Вместе со мной. Ну? Решай. Людей мы убивать не станем, обещаю, они нужны нам живыми. А вот тебя, если что, прирежем, даже и не сомневайся. Будет больно.

С этими словами Глейн Сиин вытащила из висящих на поясе ножен остро отточенный десантный нож, приставила его к щеке Рийма Туура и быстрым движением сделала неглубокий надрез.

Он вздрогнул, но не издал ни звука, ощущая, как теплая струйка крови побежала вниз, к шее…

Глейн отняла нож от щеки и медленно слизнула с лезвия кровь, не отрывая всех пяти своих глаз от глаз Рийма Туура. И по этому, слегка отстранённому, совершенно равнодушному взгляду, он понял, что, пожалуй, девушка не блефует и обещание своё исполнит.


Однако с Женькой связались раньше, чем он с островом. Не успел он взять микрофон, как в динамике что-то прошуршало, и голос Ани Малышевой, этой молодой рыжеволосой жены гиганта Михаила Малышева и матери прелестной девчушки по имени Лиза, произнёс:

— Орёл, это Пирамида, ответьте, приём. Орёл, это Пирамида, ответьте, приём.

— Это Орёл, — сообщил он и сам поморщился — таким напыщенным и глупым показался ему позывной. — Аничкин на связи. Слушаю тебя, Ань. Приём.

— Важное сообщение. Только что открылся канал на Дрхену. Повторяю. По полученной с «доски объявлений» информации, минуту назад открылся канал Внезеркалья на планету киркхуркхов Дрхену. Можешь сообщить эту радостную весть своим островитянам. Приём.

— Охренеть. Это точно, Ань, ты не ошиблась? Информацию с «доски объявлений» по-разному трактовать можно. Приём.

— Не ошиблась. Я довела до сведения Маши Князь и Оли Ефремовой, а затем мы ещё раз проанализировали данные с помощью Цили Марковны. Канал открыт. Можно уходить с прототипа, что расположен вверх по реке, ну, ты знаешь, конечно. Или прямо отсюда, из Пирамиды, с уровня киркхуркхов. Но мы не знаем, долго ли он будет оставаться открытым. Приём.

— Я понял. Спасибо, это и впрямь чертовски важные сведения. Сейчас поставлю наших пятиглазых друзей в известность. Думаю, они обрадуются. Что-то мне подсказывает, что здесь им не слишком… весело. Приём.

— Хорошо. Держите нас в курсе. И осторожней там. До связи.

— До связи.

Женька опустил микрофон и задумался. Полученные сведения требовали некоторого, пусть и короткого, но осмысления. Затем вздохнул, настроился на нужную волну и отчётливо произнёс:

— Катер вызывает остров. Катер вызывает остров. На связи Женя Аничкин. Рийм, ответь. Приём…

Глава 3

— Может, всё-таки сначала забросите меня домой? Обещаю самый душевный и великолепный приём. Не пожалеете. — Карсс Оргом глотнул чаю и поставил на стол чашку. — И Стана будет рада. Мы с ней часто вас вспоминали.

Карсс, Александр Велга, Мартин Станкевич, Хельмут Дитц, Влад Борисов и все остальные (за исключением Никиты Веденеева и Марты Явной, которые остались ночевать в звездолёте) заканчивали в княжеской трапезной завтрак.

Старт Клёньи был назначен через два часа.

Мартин посмотрел сначала на Велгу, а затем на Дитца.

Дитц вздохнул:

— Извини, Карсс. Мы бы и рады, но никак не выходит. Кончай торговаться, ага? Вчера же обо всём договорились. До тебя две недели лёту, полгалактики пересечь надо. Прекрасно домой попадёшь из Пирамиды через канал Внезеркалья. Быстрее и удобнее. Для всех. Вон и Мартин тебе обещает. Верно, Мартин?

— Никаких проблем, — подтвердил Станкевич. — Секунда дела.

— То-то я вижу, как вы через эти каналы по всей галактике разгуливаете, — усмехнулся Карсс. — Сегодня здесь, завтра там.

— Брось, Карсс, — посоветовал Велга. — Ну чего ты в самом деле? Сказали же тебе ясно и понятно — окажешься дома раньше на неделю, как минимум. Это абсолютно безопасно, поверь. Мы пробовали. Что с тобой, чем ты недоволен?

— Не нравится мне это, — вздохнул Карсс и постучал пальцем по левой стороне груди. — Вот здесь не нравится. Каналы какие-то телепортационные совершенно не понятные. То ли дело старое доброе гиперпространство… Впрочем, ладно, не обращайте внимания. Это я так, брюзжу. Наверное, старею. Конечно, делаем, как решили. Эх, жаль нельзя по дальней связи сообщение жене отправить. Мол, жив-здоров, скоро ждите. — Он посмотрел на Мартина. — Ведь нельзя?

— Увы. Отправить-то можно, но там, у вас, ничего не поймут и даже, скорее всего вообще его не примут. Слишком разные системы кодировки и приёма-передачи. Никита же объяснял.

— Да, — снова вздохнул Карсс и грустно улыбнулся. — Но я на всякий случай решил уточнить.

Посмотреть на старт и помахать на прощанье руками высыпал на городские стены почти весь город. То есть, всего-навсего около пяти сотен айредов. А князь Дравен Твёрдый с четырьмя десятками дружинников и приближённых счёл своим долгом проводить гостей до самого звездолёта.

— Я уже сбился со счёта, — шепнул Хельмут Дитц Велге.

— Со счёта чего? — не понял Александр.

— Таких вот расставаний. — Дитц показал глазами на князя Дравена, который поодаль что-то с улыбкой говорил Владу Борисову. — Мы приходим, кого-то побеждаем, кому-то помогаем и уходим. Хозяева прощаются, благодарят, говорят, что будут ждать. Но мы никогда не возвращаемся. Ты заметил?

— А ты хотел бы уже куда-то вернуться?

— Пока нет, — чуть подумав, решил Хельмут. — Мы только начали новый поход. Но не исключено, что когда-нибудь захочу.

— По-моему, ты лукавишь, — сказал Велга. — Мы уже никуда и никогда не захотим вернуться. Потому что возвращаться нам некуда. Так и будем вечно идти вперёд. С боями.

— Надеюсь, ты шутишь, — сказал Дитц.

— Ха-ха, — сказал Александр. — Угадай.

— Ну тебя к чёрту!

— А ты не провоцируй.

Подошёл князь Дравен.

Ради такого случая — проводов дорогих гостей — на нём красовался роскошный алый, расшитый золотом, плащ поверх лёгкой, сияющей на солнце кольчуги. На сгибе левого локтя князь держал островерхий шлем, украшенный драгоценными каменьями и роскошным конским хвостом.

Велга не был знатоком русской и мировой истории и не держал в руках за свою жизнь ни единой книги в жанре славянской фэнтези (вообще, единственным историческим романом о временах средневековья, который он прочёл, был «Чингиз-хан» Василия Яна), но ему показалось, что так или примерно так, наверное, мог бы выглядеть какой-нибудь Юрий Долгорукий или Александр Невский, принимая или провожая знатных гостей или послов из других государств.

— Не знаю, как вас и благодарить, — промолвил Дравен. — Вы спасли и меня, и мой народ.

— Бросьте, князь, — улыбнулся Дитц. — Не стоит благодарности. Мы всего лишь делали свое дело.

— И тем не менее, — князь огляделся и поднял руку. — Внимание, друзья! Хочу преподнести вам подарки от благодарных брашенцев и себя лично. Я долго вчера думал над тем, что вам подарить. И решил, что лучший подарок храбрым воинам — это, конечно, оружие. Да, ваше оружие сильнее нашего. Но и меч, выкованный брашенскими оружейниками-кузнецами, чего-то стоит в бою. Что могут подтвердить все, кто держал его в руках.

— Это правда, я подтверждаю, — сказал Влад Борисов так, что услышали все.

Дравен подал знак.

Строй дружинников расступился, из него вышли двенадцать воинов. У десятерых из них на поясе висел в прочных кожаных ножнах второй, похожий, как уже однажды заметил Влад Борисов, на скифский акинак, меч. И ещё у двоих — изящные сабли, с поблёскивающими в рукоятях драгоценными камнями разного цвета (зелёным и синим), но примерно одинаковой величины.

Воины по одному подходили к своему князю, отстёгивали от пояса меч, передавали Дравену.

И тот со словами благодарности вручал оружие по очереди Владу Борисову, Мартину Станкевичу, Никите Веденееву, Свему Одиночке, Хельмуту Дитцу, Александру Велге, Рудольфу Майеру, Михаилу Малышеву, Курту Шнайдеру и Валерию Стихарю.

Меч достался и Карссу.

Высокопоставленный сварог попытался было отказаться от подарка, уверяя, что никакого отношения к защите Брашена не имеет и даже в некотором роде причастен к нанесению городу прямого материального ущерба, но услышан не был.

— Будем считать это залогом дружбы между нашими народами, — сказал Дравен, и Карсс не нашёлся, что возразить.

Сабли же Вершинный князь преподнёс Марте Явной и фее Нэле.

Марта приняла дар — ей досталась сабля с синим камнем — сапфиром, как выяснилось позже, — ограничившись кратким: «Благодарю, князь, это большая честь для меня».

Нэла же взяла саблю с изумрудом, а затем в нарушение всех мыслимых правил этикета поманила Дравена к себе пальцем, и, когда тот сделал к ней шаг, с минуту что-то шептала князю на ухо, держа рядом транслятор для перевода. После чего Вершинный князь отступил от феи на шаг, прижал обе руки к груди напротив двух своих сердец и с молчаливой благодарностью наклонил голову.

— Что ты ему сказала? — уже в звездолёте не выдержал Валерка Стихарь. — У него ж чуть глаза на лоб не вылезли от изумления! А я далеко стоял, не расслышал.

— Много будешь знать, Валерочка, скоро состаришься, — сказала Нэла. — Это мой секрет.

— Ой, Нэла, я тебя умоляю! — воскликнул Стихарь. — Какие могут быть секреты у старых друзей? Я ж умру от любопытства, клянусь мамой!

— Да ничего особенного я ему не сказала, успокойся. Просто, пока вы после победы и пира два дня наслаждались гостеприимством князя и приходили в себя, я провела небольшую разъяснительную работу с местными феями, домовыми, русалками, нявками и другими представителями скрытого народца. Попросила, чтобы помогли они рашам в трудную годину, насколько это возможно. Потому что без основного народа и скрытого народца не бывает. Так уж устроен мир. Да они и сами это понимают, как оказалось. Но напомнить не мешало. А то, что князь удивился, так это естественно. Ты ведь тоже удивился, когда узнал, кто я на самом деле, верно?

— Понял, — сказал Валерка. — Спасибо, Нэлочка. Вопросов больше не имею.

— Подождите, — теперь пришла очередь изумляться Владу Борисову, который услышал краем уха ответ Нэлы Стихарю. — Вы что же, хотите сказать, что и на Земле, и здесь, на Лекте, и на Жемчужине, и вообще на всех планетах, где есть разумная жизнь, обитают эти… существа? Феи, лешие, эльфы, гоблины или кто там ещё? Очень бы хотелось знать….

Но закончить вопрос и получить ответ ему не дал Мартин Станкевич.

— Влад, давай потом, а? Я понимаю твою страшную заинтересованность, сам обалдел, когда узнал, что Нэла — настоящая фея, но сейчас не время, мы стартуем по графику через пять минут. Поэтому слушайте приказ: всем занять свои места и пристегнуться. Отсчёт пошёл.

Старт и выход на орбиту прошли в штатном режиме.

Были серьёзные опасения, что сразу по выходу в открытый космос их будут поджидать сильно обиженные последней встречей каравос Раво, и снова придётся драться, но этого не случилось. Видимо, получив чувствительный отпор (дважды: в космосе и на земле), любители не слишком трудной наживы не захотели рисковать вторично и оставили живой звездолёт в покое.

Вообще, каравос Раво чуть не оказались для людей Земли, одного первобытного охотника с планеты Жемчужина, феи и сварога поводом для серьёзного спора. В том смысле, что наличие этих межзвёздных бандитов в окрестностях планеты Лекты и явная их нацеленность на данный планеты грабёж и разорение определённым образом волновали Мартина Станкевича, Влада Борисова и, частично, Марту с Никитой.

Все же остальные, в общем и целом, не испытывали по данному поводу никаких особых эмоций, полагая, что галактика велика, серьёзных проблем в ней хватает и если переживать сердцем о каждой, то можно просто-напросто сердце надорвать. А оно нам надо? Даже при наличии Пирамиды, которая способна излечить всякую болезнь и исправить любой функциональный сбой организма.

То есть спор-то как таковой, всё же случился — почему бы и не поспорить, в конце концов, если больше особо нечем заняться, — но до серьёзных разногласий, слава богу, дело не дошло, и всё закончилось распитием мировой в виде двух (в том смысле, что с двух всё началось) бутылок коньяка, каковые вместе с остальными десятью, а также ящиком водки и двумя ящиками вина (херес и белое рейнское) странным образом обнаружились в малом трюме. Странным, потому что так и осталось невыясненным, кто, когда и — главное — зачем их туда погрузил.

Случился вышеупомянутый спор и последующая за ним внезапная и абсолютно неуставная пьянка на борту вечером четвёртого дня полёта, после ужина, когда все уже порядком одурели от безделья и оглушающего безмолвия гиперпространства за бортом.

Термин «оглушающее безмолвие» придумала Марта ещё по дороге на Лекту, и он прижился.

— Понимаете, — объясняла она, — когда я смотрю на мириады звёзд в обычном космическом пространстве, меня завораживает их красота, и я вроде как забываю о том, что здесь тоже нет и не может быть звуков. Их нет, но они как будто есть. Звёзды словно разговаривают друг с другом и с нами. Без слов, но разговаривают. Но в гиперпространстве… Его безмолвие не просто оглушает. Оно глушит. Чувства, мысли, запахи… всё. Мне кажется, если достаточно долго пробыть в гиперпространстве, можно и того… умом тронуться.

— Ну, умом тронуться можно, наверное, при определённых обстоятельствах, где угодно, — резонно заметил на это Мартин. — Особенно, если какой-то ум изначально к этому склонен. Но ты права. Есть в гиперпространстве что-то такое… нечеловеческое. В том смысле, что обжитой обычный космос я могу себе представить. А вот обжитое гиперпространство — нет.

Спор же о каравос Раво начался с того, что Руди Майер высказал своё недоумение по поводу того, каким образом несколько, пусть и очень больших, под завязку набитых десантниками-«термитами», кораблей этой расы способны завевать целую планету. Даже при наличии того же плазменного или лазерного оружия.

— Ну, страну, пусть даже не самую маленькую, вроде той же Франции, это я ещё понимаю, — высказал своё мнение пулемётчик. — Но планету… Это же миллионы и миллионы квадратных километров площади! Тут и наш славный вермахт захлебнулся бы, не то, что какие-то бандиты. Хоть и трижды межзвёздные.

— А зачем им завоёвывать всю планету? — спросил Влад. — Достаточно захватить основные экономические, промышленные и культурные центры. То есть крупные города. Сколько таких на Лекте? Три-четыре десятка, не больше. Средневековый мир, одно слово. Там и конгломерат государств, отдалённо напоминающий нашу Европу начала второго тысячелетия от Рождества Христова только-только начал складываться. Не следует также забывать, что планета охвачена пандемией Ржавой Смерти. Это раши почти с ней справились. А остальные народы Лекты? Как мёрли десятками и сотнями тысяч, так и продолжают умирать. Приходи и владей. Какие проблемы?

— Всё равно, — упрямо наклонил голову Майер. — Мы, вон, Россию проглотить не смогли. А тут целая планета. Пусть даже технически отсталая и вся из себя со смертельно больным населением.

Соображения, которые были затем высказаны участниками дискуссии, сводились, в общем и целом, к следующим пунктам:

а) Известна ли Руди, а также большинству здесь присутствующих история завоевания белым человеком североамериканского континента? А заодно южноамериканского и Сибири? Хотя бы в общих чертах? Которая история наглядно доказывает: превосходство в оружии и упорство завоевателей играют решающую роль. Стрела и против свинцовой пули не имеет шансов, а уж о заряде плазмы и говорить нечего.

б) На покорение этих континентов, а заодно и Сибири потребовались десятилетия и даже столетия. Здесь же речь о месяцах. Возможно, годах.

в) При чём здесь Россия?

г) Не знаем мы тактики и стратегии каравос Раво и знать не можем. То, как они действовали сотни и сотни тысяч лет назад, ни о чём ещё не говорит. Сейчас у них могут быть иные цели. Например, захватить планету, полностью уничтожить население и просто на ней жить, как на своей собственной. А что? Тем более, пандемия очень этому способствует. Для того, чтобы перебить несколько миллионов айредов, разобщённых, ослабленных болезнью и плохо вооружённых, много сил и времени не нужно. Приходи и владей, как уже и было сказано.

д) В чем проблема, вообще? Мы этих каравос Раво под стенами Брашена одну половину сожгли, а вторую догнать не смогли, — так они драпали. Так что девяти наших бравых киркхуркхов с тем оружием, что мы им оставили, за глаза хватит, чтобы Брашен оборонить, ежели что. А потом мы им ещё несколько десятков пришлём. Или даже сотню.

е) Вот интересно, а как так получилось, что могущественные свароги торчали на Лекте хрен знает сколько времени и проглядели эту самую пандемию?

ж) У сварогов свои проблемы. Да такие, что врагу не пожелаешь.

з) Всё равно не понял. При чём здесь Россия-то?

— Хватит, — в какой-то момент, когда голоса явно начали повышаться и в них зазвучали горячие нотки, негромко, но так, что все услышали, сказал Хельмут Дитц. — Недостойно солдат языком трепать попусту. Да ещё и насухую. Давайте лучше выпьем. Предлагаю коньяк. По маленькой. А? Мартин, ты капитан, за тобой последнее слово.

— Пьянство на борту? — задумчиво поскрёб подбородок Мартин.

— Ну, уж прямо и пьянство, — подмигнул Дитц. — Говорю же, по маленькой.

— В крайнем случае — по две, — заверил Велга. — И вахтенному не наливать.

— Вот так всегда, — вздохнул Никита. — Как что интересное, так сразу я вахтенный. Судьба у меня такая, что ли?

— Мы тебе нальём, как только сменишься, — пообещала Марта. — Кстати, я тебя через, — она глянула на часы, — семь часов и меняю. Так что мне тоже особенно не разгуляться.

— Эй, — сказал Мартин, — я вообще-то еще ничего не решил.

— Так решай, — попросил Велга.

И широко улыбнулся.

Через десять минут на столе красовались две бутылки очень хорошего французского коньяка по имени «Мартель», тонкими ломтиками был нарезан сыр и лимон, и пулемётчик Руди Майер, на манер официанта шутливо перебросив через левую руку полотенце, разлил всем по первой.

Глава 4

— Женя, можешь повторить то, что ты только что сообщил? — попросил Рийм Туур. — Личная просьба. А то есть тут некоторые, кто никак этому счастью поверить не может. Думают, вдруг их слух подводит или ты обманываешь. Сейчас, погоди, я ретранслятор на полную громкость выведу… Ага, всё. Давай.

— А на хрена мне вас обманывать? — удивился Аничкин. — Ну ладно, слушай ещё раз, у меня язык не отвалится. И ты, и все остальные, кто там рядом. Только что получено сообщение из Пирамиды. Канал, по которому вы сюда попали, снова открыт. Повторяю: канал, по которому вы попали сюда, снова открыт. Так что те, кто хочет вернуться домой, могут собираться. Неизвестно, сколько времени он будет в таком состоянии. Может, завтра возьмёт и опять захлопнется, мы не знаем.

— То есть, тех, кто будет готов, ты прямо сейчас можешь загрузить в катер и отвезти в Пирамиду?

— Ещё чего, в Пирамиду! Обойдётесь. Туда, откуда вы явились, и доставлю. Потом активируем выход и прости-прощай. Приятно было познакомиться, как говорится, скатертью дорога, пишите письма.

— Как это — скатертью дорога? — не понял Рийм.

— Это когда дорога такая ровная, гладкая и чистая, как скатерть на столе, — пояснил Женька. — Вы на Дрхене вашей за столами едите?

— Ну.

— А чистой материей столы застилаете? Скатерть называется.

— Женя, я знаю, что такое скатерть, прекращай. Я просто стараюсь понять это выражение — «скатертью дорога» — оно издевательское или, наоборот, вполне себе дружелюбное?

— А это уж, как кому покажется, — ухмыльнулся Женька. — Слушай, Рийм, хватит болтать, я уже на снижение пошёл, некогда мне с тобой. Давайте там принимайте решение и ждите. Минут через двадцать буду. И учтите: режим прежний, никаких самовольных выходок. А то знаю я вас, лихих десантников. Сожгу всякого, кто без разрешения приблизится к катеру. Это понятно?

— Абсолютно.

— Очень хорошо. Тогда до скорой и радостной встречи.


До конца вахты оставалось два часа.

Аня как раз покормила Лизку и та, как обычно после еды, спокойно уснула, когда в машинный зал вошёл ефрейтор Карл Хейниц и смущённо затоптался на пороге.

Глядя на него, Аня всегда испытывала странное чувство несоответствия видимого облика и реального содержания. Проще говоря, не могла она никак представить себе этого на вид застенчивого и очень воспитанного юношу в мундире с закатанными рукавами, шагающего в цепи по украинскому полю где-нибудь в июле сорок первого года и от живота поливающего свинцом едва отрытые неглубокие окопы, в которых скорчились в предчувствии близкой гибели красноармейцы с одной винтовкой на двоих и последним магазином патронов…

С самого начала их знакомства она понимала, что данный образ, конечно же, навеян какими-то старыми киношными и литературными штампами, которые она невольно впитала к своим восемнадцати годам. И тем не менее. Аня даже как-то набралась смелости и прямо спросила Карла, ходил ли он в пехотные атаки на Восточном фронте. На что, помнится, веснушчатый ефрейтор окинул её слегка удивлённым взглядом и показал на свою грудь, где красовался «Знак отличия участника пехотных штурмовых атак» — венок из дубовых листьев с имперским орлом наверху, держащим в когтях свастику, и винтовкой Маузер К98 с примкнутым штыком, наискось венок пересекающую.

— И что это значит? — спросила она тогда. — Я не сильна в ваших наградах и знаках отличия.

— Это значит, — пояснил Хельмут Дитц, который оказался рядом и услышал разговор, — что наш Карл неоднократно участвовал в пехотных штурмовых атаках и проявил в них мужество и храбрость. У меня, кстати, тоже есть такой знак. Но Карл скромен от природы, и потому вряд ли что-то тебе об этом расскажет. К тому же ты русская… А почему ты спрашиваешь?

Аня рассказала, чем, помнится, в конец засмущала бедного ефрейтора.

— Это ерунда, милая Аня, — пренебрежительно махнул рукой Дитц. — Можешь мне поверить. Истинная сущность солдата проявляется только в бою. Ну и в опрятном внешнем виде, разумеется. Солдат-неряха не бывает храбрым.

Он подумал, о чём-то вспомнил и добавил:

— За редчайшими исключениями.

Позже Аня поняла, что белобрысый саксонец, обер-лейтенант Хельмут Дитц был прав. Скромняга Хейниц оказался умелым, храбрым, а когда нужно, и безжалостным солдатом.

— Привет, Карл! — махнула Аня рукой. — Заходи, чего встал на пороге?!

Ефрейтор прошёл, сел рядышком в выросшее из пола ему навстречу кресло, улыбнулся.

— Скучаешь? — осведомилась Аня.

— Здесь трудно заскучать. Столько всего интересного. Как твоя вахта?

Она рассказала об открытии канала на Дрхену.

— Значит, киркхуркхи эти нас покинут?

— Кто ж их знает, наверное.

— Как это — наверное? Что по этому поводу говорит Маша?

— Маша говорит, что решать будет Мартин. Он командор. То есть, в том смысле, что делать с теми, кто выразит желание остаться здесь. Но вообще-то киркхуркхи, якобы, давно хотели убраться домой. Не смотря на то, что у них там, вроде бы, полный ядерный Армагеддон.

— Да, это было бы удобнее всего. Как вы, русские, говорите… Пропал из глаз — ушёл из сердца?

— Почти, — засмеялась Аня. — С глаз долой — из сердца вон. Но в данном случае, по-моему, эта пословица не совсем подходит. Разве киркхуркхи в нашем сердце?

— В нашем вряд ли, а вот Мартин и его люди к ним как минимум привыкли, а как максимум даже прониклись некой симпатией.

— Ты думаешь? Странно, они же, вроде, враги…

— Мы с вами, русскими, тоже были врагами. А что теперь? Впрочем, ладно, не в этом дело. Я собственно чего зашёл… Скажи, ты этого нашего хранителя Пирамиды не видела сегодня?

— Оскара, что ли?

— Ну да, — подтвердил Хейниц. — А разве есть кто-то ещё?

— Ну… не знаю. Вон Локоток, например, — Аня кивнула на человечка-трансформера, словно мальчишка забор, оседлавшего край Лизиной коляски. — Он тоже хранитель Пирамиды, насколько я понимаю.

Карл посмотрел на Локотка.

— Эй, — позвал ефрейтор негромко.

Человечек повернул на голос безглазое и безгубое лицо.

— Где Оскар, не знаешь?

Локоток оторвал правую руку от края коляски и указал пальцем в пол.

— Вот так, — прокомментировала Аня. — Наш Оскар где-то внизу. А зачем он тебе?

— Да так, — сказал Хейниц. — Хотел кое о чём его расспросить. Отчего-то мне казалось, что он чаще всего здесь торчит, в машинном зале.

— Вроде бы да, обычно. Но сегодня его тут не было. А чего мучиться? Спроси у Цили Марковны.

— Да не получается у меня, Ань, — вздохнув, признался Карл. — Наверное, что-то не так делаю. Это ты, дитя нашего будущего, с компьютерами всякими легко обращаешься, потому что чуть не с рождения к ним привыкла. А мне они загадкой какой-то кажутся. Умом-то я, вроде, понимаю, как это всё устроено, но вот полностью осознать и научиться обращаться с ними легко и непринуждённо не могу. Да и когда бы я научился, интересно? Нам последний год всё больше стрелять приходилось, а не за компьютерами сидеть. Сама знаешь.

— Извини, — сказала Аня, — я не подумала. И забыла.

— Что ты забыла?

— Что для тех, кто умеет обращаться с компьютером, данное умение кажется само собой разумеющимся. Ну, вроде как умение читать или считать. Забывают люди, что и читать, и писать, и с компьютером обращаться их тоже когда-то учили.

— По-моему, это глупо, — подумав, заметил Карл.

— Конечно, глупо, — согласилась Аня. — Глупо и кичливо. Но есть такая фишка. То есть, была в моё время. Особенно у тех, кто занимался компьютерами профессионально. Любили некоторые из них глянуть свысока и продемонстрировать своё, якобы, превосходство. Ладно, давай вместе попробуем спросить, ага? Заодно и поучишься, как это делается. Ты ж очень способный, я знаю, на лету схватываешь…

Однако узнать у Цили Марковны, где в данный момент находится Оскар, не получилось и у Ани. На заданный разными способами один и тот же вопрос и ответ был один и тот же: «Сведениями данного характера не располагаю. Извините».

— Очень странно, — пришла к выводу Аня после четверти часа безуспешных попыток. — Тебе не кажется?

— Кажется, — сказал Хейниц. — Поэтому я к тебе и пришёл. Думал, это у меня не получается правильно спросить, не умею. — Он усмехнулся и подмигнул Ане. — Оказывается, не у меня одного, а?

— Погоди, — нахмурилась Аня. — Не подкалывай. Это и правда очень странно. Ведь Циля Марковна, по идее, должна знать обо всём, что происходит в Пирамиде, так?

— Мне так казалось. У неё же всюду датчики и сенсоры. И не простые, а буквально на молекулярном уровне встроенные и функционирующие полностью в автоматическом режиме.

— Да… А ты у Маши Князь спрашивал? Или у Оли Ефремовой? Они всё-таки здесь дольше нас.

— Нет, сразу к тебе пошёл.

— Почему? — удивилась Аня.

— Потому что обе спят, — сообщил Карл. — Я не стал будить, неудобно.

Аня посмотрела на часы.

— Ясно, — сказала она. — Маше меня через сорок минут уже менять. По графику. Вот и спросим.


Атмосферный катер, способный без особых трудностей вместить и доставить в любую точку планеты семьдесят пять человек (или киркхуркхов) с кучей снаряжения, опустился на траву легко и бесшумно, словно кленовый лист, слетевший с дерева тихим ясным днём середины октября где-нибудь в Подмосковье.

Отличная всё-таки машина, подумал Женька и выключил двигатель. Собственно, плохих машин, механизмов или, скажем так, артефактов любого рода я в Пирамиде не встречал. Всё сделано на высочайшем уровне. Такое впечатление, что неведомые нам прежние хозяева Пирамиды достигли своего рода идеала в техническом развитии. Дальше, что называется, небеса одни. И представить невозможно. Потому как уже не человеком нужно быть, чтобы такое представить, а каким-то высшим существом. Или нет? Вон лейтенант этот… как его… Велга что-то рассказывал о встрече их отряда с какими-то Высшими. Но я так до конца и не понял, отличаются они чем-то от нас, простых смертных, или нет. А времени расспросить подробнее не было. И сейчас нет.

Он включил круговой обзор.

Вроде бы чисто. Никого. Все послушно выполняют заранее обговоренные инструкции.

— Ну что, оружие в руки и выходим? — повернулся Женька к Вешняку.

— Слушай, — сказал Вешняк. — А зачем нам вообще вылезать из машины?

— Как это? — не понял Аничкин.

— Очень просто, — пояснил сержант. — Здесь мы полностью защищены. Стоит же выйти, как сразу возникнет опасность захвата.

— Да какая опасность, ты что? С нами ещё боевой робот, который уничтожит любого при малейшем проявлении агрессии!

— А зачем кого-то уничтожать, если можно не рисковать вовсе? Кстати, забыл спросить, ты, вообще, уже летал сюда, на остров этот?

— Нет, первый раз. Не пойму, Серёжа, о чём ты беспокоишься? Они же пленные. А у пленных боевой дух не на нуле даже, а в большом минусе. Тебе ли не знать.

— Так в том-то и дело, что они уже не совсем пленные… Хотя, может ты и прав, и я зря перестраховываюсь. Но всё равно на твоём месте я бы вёл переговоры только с одним, а остальные пусть сидят по палаткам и не высовываются.

— Они и сидят, — сказал Женька. — Ты же видишь. И как раз с одним я и собираюсь говорить. Он тут старший, Рийм Туур его зовут, я же тебе рассказывал. Пойми, визуальный контакт — великое дело. Если мы будем слишком осторожными, то никогда не достигнем с киркхуркхами взаимопонимания.

— А без него никак не обойтись?

— Ну как же! — горячо воскликнул Женька. — Они же разумные существа. Как же без взаимопонимания!

— Разумные, говоришь? — хмыкнул Вешняк. То-то я гляжу, вы их на острове в океане держите от греха подальше, разумных этих. Ладно, хрен с ним. Если считаешь, что всё в порядке, зови своего Туура. Но предупреди сразу, что стрелять я начну при малейшем несанкционированном шевелении в радиусе пятидесяти метров от катера.

— Они знают, — вздохнул Аничкин. — А два раза повторять одно и то же не стоит. Только авторитет ронять.


«Имперский десантник выживает в любых условиях и даже поражение сумеет превратить в победу, если предоставить ему малейший шанс».

Эти слова из методички по боевой подготовке Глейн Сиин часто повторяла все дни пребывания на острове. Сначала самой себе, а после тем, кто захотел её слушать. Слушать и подчиняться.

Когда сгладился, отпустил разум и сердце первый шок от страшного ночного разгрома и гибели товарищей при штурме Пирамиды, Глейн начала думать, наблюдать и сопоставлять. И во временном лагере на берегу озера рядом с Пирамидой, и затем уже здесь, на острове.

Основываясь на собственных наблюдениях, и той информации, которой она уже обладала, Глейн довольно быстро пришла к выводу, что возможности Пирамиды и тех, кто ею владеет, невероятно велики. Чуть ли не безграничны. А значит, отказываться от планов её захвата, нельзя. Мало того — преступно. Особенно с учётом последних событий на Дрхене. Да, им сообщили, что там, на родине, случилась полная ядерная катастрофа. И даже показали запись видеобращения Императора и Сына Небесной Глуби к народу Империи. А также сводку боевых действий, из которой становилось ясно, что Империя и Альянс всего за несколько дней сумели превратить планету в радиоактивное кладбище. Как, собственно, и предсказывали все аналитики, которые когда-либо разрабатывали сценарии и последствия серьёзной ядерной войны между Империей и Альянсом.

Но какие выводы следовало из всего этого сделать?

— И какие же? — спросили её те полтора десятка братьев-десантников, которых она сумела заставить себя слушать (это произошло уже на второй день после их прибытия на остров).

Известный приём: когда не хочется думать своей головой, следует отвечать вопросом на вопрос. И тогда, глядишь, не только сойдёшь за умного, но и получишь на тарелочке готовый ответ. Тут, правда, может случиться и чаще всего и случается одна незадача. Полученный ответ ты не выстрадал, не додумался до него сам, а, значит, и нет никаких гарантий, что тебе он подходит. То есть, соглашаясь с данным ответом, ты в любом случае ставишь себя в подчинённое положение относительно того, кто этот ответ тебе дал.

Она и дала ответ.

— Все мы не только имперские десантники, — сказала она (и потом неоднократно повторила тем, кто захотел её выслушать), — посланные сюда для выполнения определённой задачи. Давайте-ка вспомним, что мы ещё и киркхуркхи. И у нас с вами не просто сейчас Родина в опасности, а родная планета при смерти. Не будем обсуждать, кто в этом виноват. Будем говорить о том, что делать. Что делать нам, сидящим здесь, недалеко от настоящего технического чуда — Пирамиды. Чуда, которое — я уверена! — при надлежащем использовании способно спасти расу киркхуркхов от гибели и деградации. А и то, и другое обязательно произойдёт, если всё оставить как есть. Я знаю, что вы скажете. Канал, по которому мы сюда попали, закрыт, а обычный путь до Дрхены и представить себе невозможно. Не просто далеко. Так далеко, что цель кажется недостижимой в принципе. Но это не так. По имеющимся у меня косвенным сведениям, где-то в Пирамиде должен быть звездолёт, способный преодолеть это немыслимое расстояние между соседними галактиками. Теперь представьте, что мы доставляем на нём те же экспресс-госпитали и синтезаторы пищи. Сколько киркхуркхов мы спасём! Представили? Отлично. Да, абсолютно точно мне это не известно. Но сами подумайте, каковы шансы на то, что в Пирамиде, буквально набитой самой, какую только можно себе представить, совершенной техникой не окажется звездолёта? Я думаю, что шансы эти весьма и весьма невелики….

Заморочить голову нормальному имперскому десантнику, привыкшему беспрекословно подчиняться приказам, как оказалось, не составило особого труда. Правда, сама Глейн Сиин, являясь плотью от плоти и мыслью от мысли (если можно так выразиться) имперского десанта, была искренне уверена в том, что никому она голову не морочит, а как раз, наоборот — ставит на место мозги своим боевым товарищам и товаркам, которые просто слегка растерялись от полученных ударов судьбы и непосредственного противника.

— Пирамида должна быть наша, во что бы то ни стало, — продолжила она свою зажигательную речь. — Только она даст нам возможность не просто вернуться домой, но и спасти тех, кто сейчас умирает в наших родных городах от ран, ожогов и лучевой болезни. И мы захватим Пирамиду. Соглашатели и пораженцы вроде Рийма Туура не помешают нам это сделать. Главное, действовать решительно. Уже довольно скоро должен прибыть атмосферный катер с Пирамиды и доставить нам кое-какое недостающее снаряжение и оборудование для устройства здесь, на острове, полноценного лагеря. Это очень хороший шанс. Ждать, как предлагает Рийм Туур, пока люди начнут к нам относиться не как к военнопленным, а как к партнёрам и чуть ли не друзьям, — полная глупость. Этого никогда не случится. Поставьте себя на место людей, и вы поймёте почему. Ни один здравомыслящий народ или раса не станут делиться таким сумасшедшим богатством. Поэтому предлагаю разработать план по захвату атмосферного катера и Пирамиды и немедленно начать подготовку для его осуществления. Напоминаю, что времени у нас нет. Надо спасать Дрхену и тех, кто ещё жив и может быть спасён. Каждый день промедления — это новые смерти и страдания наших матерей, отцов, сестёр и братьев…

Безумные идеи, как известно, заразительны. Особенно, если они связаны с обретением призрака свободы для тех, кто данным идеями заражается и приобретением монстра власти теми, кто эти безумные идеи генерирует.

Уже на четвёртый день пребывания ста двадцати четырёх — Небесная Глубь, как нас мало осталось, а ведь было четыреста с лишним! — киркхуркхов на острове, как минимум семьдесят из них готовы были следовать за Глейн Сиин до самого конца, каким бы он ни был.

А ещё около тридцати выражали её планам явное сочувствие и соглашались, если что, не препятствовать их осуществлению.

Глава 5

Марта протёрла глаза и мелко потрясла головой, стараясь вытряхнуть из неё клубящийся там цветным облаком сон.

Снилось ей, будто она снова в Конторе, все готовятся праздновать Рождество — наряжают в их небольшом уютном актовом зале ёлку, там же накрывают столы, заводят музыку. Весёлые лица, радостная суета. А она вроде бы ходит из кабинета в кабинет и кого-то ищет. Но мало того, что не может найти, она ещё и никак не поймёт, кто же, собственно, ей нужен, и есть ли вообще здесь этот человек. Наконец, в какой-то момент она понимает, что ищет Мартина. Но ищет зря, потому что он и правда не здесь, а у себя в Приказе, и для того, чтобы с ним встретиться, надо перейти в другой мир, в иную Россию и Москву. Но сейчас время для перехода совершенно не подходящее, «окна» закрыты, а, значит, это Рождество ей придётся встречать одной. То есть, вокруг, конечно, товарищи и всё такое, однако потом, когда всё закончится, надо будет ехать домой, ложиться спать и затем просыпаться в квартире, полной той особой слегка приторной тишины, которая бывает лишь в обиталищах одиноких женщин (вкус тишины в жилище одиноких мужчин, наоборот, горьковатый).

Чёрт те что, подумала Марта, при чём здесь, вообще, Рождество и Мартин? И почему я, собственно, уснула на вахте? Как это могло случиться? Народ решил выпить коньячка, это я прекрасно помню. Начали с двух бутылок, затем добавили… То есть, добавляли как раз дорогие бравые мужчины. И, кажется, Нэла тоже не отставала особенно, поскольку, как было ею же заявлено, она фея и алкоголь человеческий ей по фигу. Как слону дробина. Она, чтоб все знали, октябрьский эль пивала, сваренный самыми настоящими шотландскими гоблинами, а уж о виски двенадцатилетней выдержки или том же коньяке и говорить нечего.

— А я вроде где-то читал, что феи не пьют, — помнится, нарочито удивился Влад Борисов. — Вроде бы только молоко они употребляют и этот… цветочный нектар.

— Точно, — ухмыльнувшись, подхватил Курт Шнайдер. — И чистейшую утреннюю росу!

— Наглая ложь безответственных писак! — фыркнула Нэла. — Вы, люди, вообще склонны приврать, а уж те, кто называют себя писателями, литераторами, сочинителями, а по сути являются — за редким исключением — вульгарными бумаго— и файломарателями, и вовсе удержу никакого не знают и ради красного словца родных отца с матерью не пожалеют, не говоря уж о всех прочих.

Да, Нэла участвовала в общем веселье на равных.

Я же не просто тормозила, а совсем остановилась после ста граммов, потому что помнила о том, что мне менять Никиту. Ответственная я, потому что. И что? Куда делась моя ответственность? Уснуть на вахте. Позор. Хорошо, никто не заметил. Кстати, а сколько же я спала?

Она посмотрела на часы.

По всему выходит, минут сорок. Ну, пятьдесят. Меньше часа. На самом деле фигня это, если разобраться, — неусыпная вахта и прочие некоторые обязанности. По большому счёту всем можно валять полного дурака с момента входа в гиперпространство и до самого выхода из него. Потому как всё равно рулить некуда, а Клёнья и сам прекрасно знает, когда ему точно в обычное пространство выныривать. Так что не будем очень уж сильно себя ругать. Подумаешь, задремала. Хотя, конечно, странно это. Никогда раньше такого не было. Ладно, проверим, что у нас тут за эти пятьдесят минут не случилось. Сначала — обзорный экран…

По инструкции обзорный экран во время нахождения корабля в гиперпространстве следовало включать не реже одного раза в час на десять минут. Видимо, на всякий случай, потому что разглядывать эту безрадостную серую мглу даже и десять минут в час не было по общему мнению никакого ни удовольствия, ни резона. Поэтому в это же первое путешествие людей на (или «в»?) Клёнье обзорный экран включали дай бог пару-тройку раз за вахту и не более, чем на пять минут. Но всё-таки включали. Свой ум своим умом, но полное игнорирование пусть и чужих, но всё же нужных инструкций вряд ли было бы правильным. Не для того обычно инструкции составляются, чтобы на них не обращали внимания, а вовсе даже наоборот.

— Включить большой обзорный экран, — приказала Марта.

Экран, настроенный на приём и выполнение голосового сигнала (Марте так больше нравилось, в отличие от Никиты и Мартина, которые предпочитали управление руками), немедленно ожил, и с него на ошарашенную Марту обрушился колючий, нежный, разноцветный, близкий и далёкий свет тысяч и тысяч звёзд.

— Эт-то ещё что такое? — вслух удивилась она. — Ничего не понимаю. Мы что, уже прибыли? Сутки же ещё… Клёнья! Малыш, алло?!

Тут она сообразила, что шлема управления на ней нет. А зачем он нужен в гиперпространстве? Разве что с кораблём общаться время от времени, напоминать ему, что он не один, что хозяева о нём помнят и беспокоятся о его самочувствии и настроении.

Снова посмотрела на обзорный экран и убедилась в том, что красивые и разные звёзды обычного космоса ей не мерещатся.

Теоретически, конечно, возможно, что сейчас она видит какую-то запись. Но практически… Разбудить Никиту или Мартина?

Глупости.

Это её вахта, значит, и разбираться ей.

Марта вытянула правую руку вверх, щёлкнула пальцами и скомандовала:

— Шлем!

А в течение следующих десяти-пятнадцати минут новоявленный астронавт-космонавт с опытом полётов в целых девять суток обнаружила сразу три факта, ни один из которых её не обрадовал:

1. Звездолёт Клёнья спит глубоким всеобъемлющим сном, и разбудить его обычными методами — то есть окриками различной громкости и эмоциональной наполненности и даже лёгкими электрическими разрядами — не представляется возможным.

2. Приборы, установленные, на корабле, и компьютерный анализ их данных показывает, что Клёнья действительно уже полчаса находится в обычном космическом пространстве и пока медленно, но неотвратимо дрейфует прямиком к находящемуся в относительной близости объекту, который с вероятностью 99, 9897 процентов идентифицируется как средней величины «чёрная дыра».

3. Дублирующая система управления — хвалёная ДСУ, рассчитанная как раз на подобный случай, не работает, и установить причину неисправности не представляется возможным.

Секунды полторы, не больше, потребовалось Марте, чтобы чётко осознать происходящее. А именно: их живой звездолёт непонятно по какой причине самовольно вышел из гиперпространства рядышком с чёрной дырой средних размеров, и теперь дрыхнет, что называется, без задних дюз, притягиваемый гравитационным полем этой самой чёрный дыры. И, если он продрыхнет ещё каких-то два часа…

Окончательно формулировать для себя то, что произойдёт, если не удастся разбудить Клёнью, Марта не стала (хотя бы потому, что разбиралась в чёрных дырах и их свойствах не более, чем в устройстве какого-нибудь ускорителя элементарных частиц), а просто вдохнула поглубже и что есть мочи заорала:

— Общая тревога!!!

После чего продублировала ор, включив соответствующий сигнал.

Следовало отдать должное выучке экипажа и пассажиров — на то, чтобы обрести чувство реальности, одеться и быть готовыми слушать, принимать решения и действовать, ушло не больше двух минут.

При этом, как и положено, экипаж оказался в рубке управления, а пассажиры дисциплинированно собрались в кают-компании.

— Ну? — хмуро осведомился Мартин, усаживаясь в кресло. — Что за кипеж? Надеюсь, причина веская. Потому что иначе тебе, солнце моё, придётся выслушать почти десяток невыспавшихся да к тому же ещё и похмельных мужчин. Ты вообще в курсе, что мы спать легли четыре часа назад?

— В курсе, — сказала Марта. — Извини, не знаю, что такое кипеж. Поэтому я бы сказала иначе. Полундра. Что же касается похмелья, то сами виноваты.

— Кто бы сомневался, — буркнул Мартин.

— Не знаю, как у вас, — подал голос из кают-компании Валерка Стихарь, а у нас в Ростове, когда кричат «Полундра!», то это значит, что сейчас что-то грохнется сверху со страшной силой и пришибёт того, кто не успеет отскочить. Короче, всем, значит, разбегаться в разные стороны, падать и прикрывать голову руками. Боюсь спросить. На нас что-то падает?

— Не на нас. Мы сами падаем. Вот, глядите. — Марта включила большой обзорный экран и в двух словах пояснила, что происходит.

Некоторое время экипаж и пассажиры переваривали увиденное и услышанное. С разной степенью озабоченности. Например, по лицам Велги, Дитца и остальных членов отряда было заметно, что они хоть и понимают, что случилось нечто из ряда вон выходящее, но истинную степень опасности не осознают.

— Это… точно? — наконец, выдавил из себя Мартин.

— Смотри сам. — Марта переключила режим экрана на круговой обзор. — Вот она!

Это и впрямь выглядело так, словно кто-то гигантскими ножницами вырезал идеально круглую дыру в абсолютно чёрное ничто посреди сияющей мириадами звёзд роскошной материи Вселенной. По краям дыры красиво плясали разноцветные сполохи света, природа коего оставалась неизвестной.

— … мать! — не сдержался Мартин. — Никита, проверь расчеты.

— Уже проверяю, — бросил Никита, не оборачиваясь.

— Я дважды проверяла, — сообщила Марта. — Но ещё раз не помешает.

— Кто-нибудь объяснит нам, в чём дело? — осведомился Хельмут Дитц скучным голосом. — Неохота чувствовать себя идиотом.

— Влад, — попросил Мартин, — можешь рассказать? Хотя бы то, что помнишь. А мы тут пока попробуем выяснить, что, чёрт возьми, произошло и как теперь из этой… задницы выбираться.

— Давайте, — сказал Борисов. — Мы вам мешать не будем.

На то, чтобы доходчиво поведать землянам из одна тысяча девятьсот сорок третьего года о том, что такое «чёрная дыра», Владу потребовалось немного времени. По одной простой причине: он и сам мало помнил из того, что когда-то читал об этих, пожалуй, самых загадочных объектах Вселенной.


Впрочем и того, что он помнил, хватило, чтобы до всех дошло: корабль падает туда, откуда нет возврата. Упал — пропал. В прямом смысле. Если уж свет оттуда вырваться не может…

— Так нас там в лепёшку расплющит, что ли? — решил уточнить свою судьбу Валерка.

— Этого никто не знает, — обрадовал присутствующих Влад. — По идее нас вообще на атомы должно размазать гравитационными полями такой силы. Но это именно что по идее. На практике-то никто не проверял. Вы ж не забывайте, что до звёзд наше поколение тоже пока не добралось. Едва-едва с Земли нос высунули.

— Карсс, — обратился к сварогу Велга. — Может, ты что скажешь утешительное про эти чёрные дыры? Ты же у нас опытный космонавт.

— Вряд ли, — откликнулся Карсс Оргом. — Раса сварогов путешествует в космосе тысячи лет, это верно. Но истинная природа чёрных дыр нам до сих пор неизвестна. Это, действительно, самые таинственные объекты вселенной. У нас есть, правда, гипотеза, что чёрные дыры — это именно дыры в прямом смысле слова. То есть, они куда-то ведут, как и всякая дыра.

— Например, в какую-то другую Вселенную, — сказал Борисов. — Да? У нас тоже есть похожая гипотеза.

— Вот-вот, — кивнул сварог. — Гипотез и разных легенд и баек, что ходят среди наших космонавтов по поводу чёрных дыр, много. Фактов мало.

— Что за легенды и байки? — заинтересованно спросил Валерка Стихарь.

— Сейчас это не имеет значения, — покачал головой Карсс. — Как-нибудь потом расскажу.

— Если у нас будет это потом, — буркнул Шнайдер.

— Типун тебе на язык, — сказал Валерка.

— Хоть два, — охотно согласился Курт. — Лишь бы самому целым остаться. Нет, ну что за подлость такая? Летели, летели и — на тебе! — прилетели. Я вообще, не понял, как это получилось— то?

— Сказала же Марта, Клёнья уснул и выскочил из гиперпространства раньше времени, — пояснил Руди Майер. — Или наоборот. Сначала выскочил, а потом уснул. Он и сейчас спит — разбудить не могут.

— Ага, — подхватил Валерка Стихарь. — А Марта не заметила, как это случилось, потому как сама уснула. На вахте. И мы все дрыхли, как убитые. Прямо не звездолёт, а сплошное сонное царство. Этого… как его… Морфея.

— Странно это всё, — сказал Велга. — Я ничего не понимаю в живых звездолётах, но вот наши вездеходы, например, «Маша» и «Ганс», они тоже наполовину живые. Но так себя не ведут.

— В каком смысле? — спросил Влад.

— Они не спят на ходу, — объяснил Александр.

— Это ещё ни о чём не говорит, — покачал головой Влад. — Даже на Земле есть высшие животные, которые умеют спать на ходу. Например, дельфины.

— Брось, Саш, — сказал Дитц. — Ты что, никогда не видел, как люди на ходу спят от усталости?

— Видел, — кивнул Велга. — А что, наш Клёнья так устал, что уснул на ходу? С чего бы это, интересно? Насколько я понял, он перед этим выспался на верхушке Пирамиды чуть не на всю оставшуюся жизнь. И потом, тех, кто спит на марше в колонне, легко разбудить. Да они и не спят по-настоящему. Так, шагают себе машинально в полудрёме.

— А вот лунатики спят по-настоящему, когда ходят во сне, — сообщил Малышев. — У нас в деревне был такой парень. Сеней звали, Семёном. Вставал ночью, выходил на улицу в одних трусах и шёл к реке.

— Купаться?! — ухмыльнулся Шнайдер.

— Ты будешь смеяться, но иногда, и правда, купался. Но чаще всего стоял на берегу, потом возвращался в избу и снова ложился. А на утро не помнил ничего.

— А зимой? — поинтересовался Валерка.

— Зимой на улицу не выходил. По избе шарился. Ну мать его рассказывала. Потом он женился, и всё прошло.

Вяло пошутили по данному поводу и умолкли. Ближайшая перспектива быть размазанными на атомы гравитационным полем какой-то там случайно подвернувшейся на пути чёрной дыры не радовала никого. К тому же явно ощущался недосып.

— Что-то голова у меня плохо соображает после вчерашнего, — сказал Валерка Стихарь. — Поправить бы здоровье десятью каплями, сразу бы жить веселее стало. А то что ж теперь, так и умирать, не похмелившись, советскому разведчику?

— Обычно я против категорически, — сказал Хельмут Дитц. — Но сейчас бы и сам не отказался. По пятьдесят. С чашкой крепкого кофе.

— Мы, кстати, вчера, помню, не допили, — заметила Нэла. — Почти целая бутылка коньяка оставалась початая на столе. Я бокалы и тарелки помыла и убрала, а бутылку не трогала. Где она, интересно?

Присутствующие переглянулись.

— Это я, — признался Свем Одиночка и вздохнул.

— Вот это да, — присвистнул Валерка. — Выпил? Сам? Всю бутылку? Силён, бродяга. Только учти, что ты хоть и Одиночка, но пить в одиночку нельзя. Алкоголиком станешь.

— Я не пил, — сказал охотник. — Я её вылил. В мойку.

— Совсем хорошо, — опечалился Стихарь. — В том смысле, что плохо. Как это — вылил? Это, между прочим, настоящий коньяк был, с Земли доставленный, а не синтезированный! Вот так вот просто взял и вылил почти целую бутылку отличного коньяка?!

— Да, вылил.

— Не, ну ты точно каменный век, — совсем огорчился ростовчанин. — Лес дремучий. Да разве ж можно спиртное, да ещё и такое качественное, выливать!?

— Погоди, Валера, — сказал Велга, — не пыли. Свем, а зачем ты её вылил, можешь объяснить?

— Я встал воды попить. Пришёл сюда, увидел бутылку на столе и… — охотник замялся.

— Тут все свои, Свем, дорогой, не стесняйся, — ободрила его Нэла.

— Плохо мне стало, — признался Одиночка. — Так затошнило, что в туалет бежать пришлось. А потом я взял и вылил всё, и бутылку выбросил в мусор.

— И как, полегчало? — с интересом осведомился Дитц.

— Сразу. Потом воды ещё попил и спать пошёл снова.

— Расправился, значит, с врагом, — констатировал Валерка. — Мо-ло-дец.

— Ясно, — сказал Руди Майер. — Со мной тоже так было однажды. До войны ещё. Я тогда молодой был совсем, пить не умел.

— Совершенно естественная реакция здорового организма на отраву, — промолвил Влад Борисов. — Вылить, чтобы никому больше плохо не стало.

— Это французский коньяк — отрава?! — изумился Стихарь. — Ты, Влад, думай, что говоришь-то. Отраву нашёл…

— Так ведь всё лекарство и всё яд, как справедливо заметил мудрец, — усмехнулся Борисов. — Похмелье отчего бывает?

— Ладно, ладно, не учи учёного, — вздохнул Стихарь. — Всё равно жалко. Настоящий же был! Из синтезатора уже не то, кто б мне что ни говорил.

— Мне вот что интересно, — задумчиво промолвил, до этого помалкивающий, Михаил Малышев. — После того, как Свем вылил коньяк в мойку, куда тот делся?

— В переработку ушёл наверное, — предположил Руди. — Это же космический корабль, тут по идее ничего не выбрасывается, я ещё по крейсеру сварогов помню. А что такое коньяк? Это ж вода в основном… — Он хлопнул себя по ляжке и невесело засмеялся. — Вашу мать, напоили лошадку допьяна, а теперь удивляемся, чего это она нас куда-то не туда завезла!

— Ты хочешь сказать… — Влад Борисов нервно почесал щёку, — нет, не может такого быть. Я не биолог, конечно, но Клёнья — не белковый организм. Значит, алкоголь не может на него воздействовать. По-моему.

— Всегда одно и то же, — промолвил Велга. — Это называется — учите матчасть. Кто-нибудь из присутствующих знает, как устроен наш звездолёт вообще? Что он ест и пьёт, когда спит, чем болеет? Или мы отправились в дальний космос вот так вот, с кондачка?

— Ясное дело, с кондачка, — сказал Валерка. — Так ведь и выбора у нас особого не было. Хватай мешки — вокзал отходит!

— Сейчас не об этом думать надо, — сказал Дитц. — С кондачка, не с кондачка; что Клёнья ест, что пьёт и пьёт ли вообще… Потом с этими вопросами разберёмся. Если живые останемся. Вот и надо остаться живыми. Как там наш доблестный экипаж во главе с капитаном, придумал что-нибудь?

Глава 6

— А зачем вам Оскар? — спросила Маша.

— Мне он, вообще-то, не нужен, — сказала Аня. — Но теперь тоже интересно, где он.

— Вот-вот, — подтвердил Карл Хейниц. — Знание ведь откуда берётся? Сначала возникает вопрос. Потом человек начинает искать на него ответ. И в процессе данного поиска натыкается иногда на массу всяких интересных сведений, о которых раньше он ни сном, ни духом, что называется.

— Ага, — буркнула Маша, занятая просмотром какой-то информации на «доске объявлений». — Давай, давай, расскажи мне. О мотивациях познания, человеческом любопытстве и всём прочем. Но вопрос этот, про Оскара, и правда, интересный. Хотя бы тем, что ответа на него у меня нет.

— А у кого есть? — немедленно осведомился Хейниц.

— Ни у кого, — покачала головой Маша. — Никто не знает, где находится Оскар, когда его нет с нами. Кроме тех случаев, когда он сам об этом заранее сообщает или поддерживает связь.

— Как это может быть? — удивился Карл. — Мы же всегда знаем, где находится каждый из нас в любой момент времени. Это вопрос безопасности, насколько я понимаю. И нашей личной и, будем так говорить, общей.

— Ты прав, — сказала Маша. — Но Оскар этим правилам не подчиняется.

— По-моему, так быть не должно, — сказал ефрейтор. — Понятно, что он не человек, понятно, что он хранитель Пирамиды и всё такое, но… Непорядок это, вот что я скажу. А там, где непорядок, рано или поздно жди какого-нибудь серьезного сбоя в работе. Вплоть до беды и даже катастрофы.

— А чего его ждать, — пожала плечами Маша. — Эти сбои у Оскара и так постоянно происходят. Вы разве не знали?

Аня и Карл посмотрели друг на друга.

— О чем? — спросил Карл.

— О том, что Оскар время от времени как бы выключается? Мартин разве не рассказывал?

— Мне — нет, — сказала Аня.

— И я ни о чём подобном не слышал, — промолвил Карл.

— Ясно… С другой стороны и времени-то у Мартина не было всё вам рассказать…

И Маша поведала им о неожиданных исчезновениях Оскара, во время которых он, по его же словам, полностью выпадал из окружающей действительности и прекращал всякую деятельность, включая мысленную.

— … сам он считает своё такое состояние чем-то вроде маленькой смерти, — пояснила Маша. — Думает, что всё это преддверие смерти окончательной.

— Погоди, — сказала Аня. — Он что, умирать собрался?

— Ну… он так считает. Говорит, что раньше, ещё там каких-то две-три сотни лет назад, не говоря уж о тысяче, ничего подобного за собой не замечал. Говорит, что это, наверное, симптом. И это не лечится.

— Даже Пирамидой? — спросил Карл.

— Пирамида на много способна, — вздохнула Маша. — Но и она не всесильна. А всё, что когда-то родилось на свет тем или иным способом, когда-нибудь этот свет и покинет. В обязательном порядке. Закон природы, никуда не денешься.

— Значит, Оскар умирает? — не отставал любознательный ефрейтор.

— Да хрен его знает! — воскликнула Маша. — Говорю же — неизвестно. Одно точно: в некоторые дни он совершенно никому и никаким образом не доступен. И найти его нет возможности.

— Тогда откуда мы знаем, что он, и правда, выключается из жизни, как говорит? — осведомился спокойным голом Хейниц. — Если никто его, как ты утверждаешь, не видит? Сказать можно что угодно.

— Постой, — растерянно произнесла Маша. — Ты что же, считаешь, что Оскар нам лжёт?

— Я только говорю, что теоретически это не исключено.

Маша задумалась.

— Вот не было печали, — сказала она, наконец. — Теоретически, конечно, может быть и так. Но всякая ложь преследует какую-то цель. Если Оскар лжёт, то зачем? И где он находится, и чем занят на самом деле, когда вот так вот исчезает?

— Ага, — улыбнулся Карл, — теперь, значит, ты мне вопросы задаешь, на которые я ответить не могу.

— Но хоть что-то ты можешь сказать по этому поводу?

— Могу.

— Так говори, блин!

— Я думаю, что Оскара надо найти. И сразу всё станет ясно.

— И как же нам его найти? Циля Марковна не в курсе, мы уже выяснили. А Пирамида — это… Ты хорошо себе представляешь её размеры?

— Чего ж не представлять, — сказал Хейниц. — Два километра шестьсот восемнадцать метров над уровнем озера. И ещё на кубическом основании стоит. В общем и целом больше двадцати кубических километров объёма. Это если вместе с основанием. Даже не знаю, с чем сравнить.

— С хорошей горой, — предложила Аня. — Только полой. Но ничего даже близко похожего и сооружённого руками человеческими мы нигде не встречали, это верно. И всё равно странно, что ЦМП не в курсе. Он ведь всем тут управляет, верно? Буквально на молекулярном уровне, как мы уже выяснили неоднократно. А возможно даже и на атомарном. Это ведь так?

— Да, — подтвердила Маша. — У нас это называется нанотехнологии. Модная тема в нынешней России. Да и во всём мире тоже. Тут, в Пирамиде, всё на этих самых нанотехнологиях построено. Чистая фантастика, короче. Что же касается Цили Марковны… Понимаете, мы же все тут компьютерщики так себе. На уровне продвинутого пользователя в лучшем случае. К тому же и ЦМП не простой комп, а вовсе даже созданный вымершими представителями иной цивилизации. Мы давно знаем, что нам здесь хороший сисадмин нужен, чтобы во всех возможностях Цили Марковны разобраться. И даже не просто хороший, а гениальный. С парой-тройкой гениальных же программистов, ясное дело.

— И не только они здесь нужны, — сказала Аня. — Я давно думаю. Что такое десяток или даже два десятка человек, не считая киркхуркхов, на такую громаду? Смешно. То есть, смешно до такой степени, что впору плакать.

— Нехватка личного состава и хронический кадровый голод, — объявил Карл. — Знакомая история. Но мы ушли в сторону. А я тем временем вот о чём подумал. Если Циля Марковна Оскара не может найти, то, может, ты, Аня, своими методами попробуешь? Ты ж у нас колдунья, как-никак.

— А я пробовала уже, — усмехнулась Аня. — Сразу, как только речь об этом зашла, и стала пробовать.

— И… что?

— Глухо. Как в подбитом танке. Я даже не могу определить, в Пирамиде он или нет. Полный ноль. Такое впечатление, что такого существа, как Оскар, и вовсе нет на свете. И никогда не было. Или он так искусно маскируется, что я бессильна. Впрочем, можно ещё попробовать. Есть методы. Но для этого мне надо уединиться и, как следует, сосредоточиться.

— Так уединись, — сказала Маша. — Кто мешает? Может, тебе Олю дать в помощь? Она тоже ведь колдунья в некотором роде. Щупач. Разбудить её?

— Пока не надо. Сначала сама попробую. Потом уж, если не получится или пойму, что без неё не обойтись, может, и сама разбужу. Всё, пошла я к себе. Счастливой вахты.

— Счастливого поиска.

— Удачи, Ань, — Карл помахал рукой. — Извини, что напряг. Но мне кажется, что это важно.

— Правильно сделал, не за что извиняться. Мне и самой интересно.

Толкая перед собой коляску со спящей Лизкой (Локоток тут же соскочил на пол и засеменил рядом), Аня покинула машинный зал. Маша и Карл проводили её глазами.

— Ничего, если я пока здесь, в кресле, вздремну? — спросил ефрейтор. — Чтобы не бегать туда-сюда, если что.

— А ты не храпишь?

— Вроде нет, — смущённо улыбнулся Карл.

— Тогда спи, — разрешила Маша и улыбнулась в ответ. — Если что, разбужу.

Ей определённо нравился этот пытливый и скромный немецкий парень. С другой стороны, ей и ещё один немец из этой удивительной, прибывшей в Пирамиду, словно к себе домой, команды сразу понравился — долговязый обер-лейтенант с бледно-голубыми холодными глазами настоящего арийца и тонкой усмешкой опытного сердцееда. Хельмут Дитц. Но он сейчас далеко — в тысячах световых лет отсюда. Вместе с Мартином, Никитой, Мартой и остальными. Влада и Свема вытаскивать полетели. А этот, веснушчатый, здесь… Так, отставить греховные мысли, подруга. Ты на вахте, между прочим, и, к тому же, оставлена здесь за старшую. Изволь соответствовать.

Маша вздохнула и покосилась на Курта Хейница. Ефрейтор уже спал на спине, превратив кресло в кровать, и надвинув на глаза свою военную немецкую кепку. Очередная вахта началась.


Атмосферный катер, найденный сравнительно недавно в недрах Пирамиды одновременно с боевыми роботами и кучей иных игрушек для взрослых, вмещал, как показала практика, семьдесят пять имперских десантников— киркхуркхов вместе со снаряжением (за исключением огнестрельного, лучевого и парализующего оружия).

— Интересно, сколько из них захочет покинуть остров и вернуться на родину, — подумал вслух Женька и выключил двигатель. — Уверен, что не меньше половины. Их здесь сейчас сто тридцать четыре…. Отставить. Сто двадцать четыре. Десять отправились с Владом и Свемом. Значит, шестьдесят семь — семьдесят. Влезут легко.

— А если все захотят? — осведомился Вешняк. — Два рейса сделаем?

— Придётся.

Сначала из грузопассажирского отсека, воспользовавшись верхним люком, на фюзеляж катера, с ловкостью, достойной какого-нибудь лесного зверя-хищника, выбрался боевой робот и, словно предупреждая неведомого противника о том, что раздумывать и сомневаться перед тем, как открыть огонь, он не станет, повёл из стороны в сторону плазменной пушкой и крупнокалиберным пулемётом.

Катер сел на обширную лесную поляну — там же, где уже приземлялся и раньше. С трёх сторон поляну окружал лес, а с четвёртой — южной — стороны она была ограничена сплошными неприступными на вид скалами.

Место для устройства лагеря, а также взлёта-посадки атмосферного катера было весьма удобным и даже живописным.

Со скал, с высоты пятидесяти-шестидесяти метров падал красивейший водопад, образуя внизу озерцо, из которого выбегала и пряталась дальше в лесу то ли малая речка, то ли крупный ручей — неиссякаемый источник чистой пресной воды.

Сама же поляна была достаточно велика, чтобы на ней свободно поместились и палатки для ста тридцати четырёх киркхуркхов, и посадочная площадка для катера, и ещё оставалось много места на тот случай, если бы новоявленные островитяне задумали возводить здесь себе посёлок для постоянной жизни из подручных материалов — того же, к примеру, дерева (лес на острове рос в изобилии).

— Сели, вроде, правильно, — сказал Аничкин. — Задницей — к скалам, мордой к лагерю. Слева озеро. Всё кругом просматривается. И в прошлый раз тут Никита садился, и в позапрошлый. Привычное местечко уже. Ну что, я пошёл?

— Подожди, — сказал Вешняк.

— Чего ждать-то?

— Я пойду.

— Почему? Ты же их вообще не знаешь!

— Зато я имел дело с военнопленными, а ты — нет. К тому же, я не умею водить эту штуку. Давай так. Ты сиди за управлением и будь на связи. А я выйду и за всем прослежу. Если что, будет кому катер в воздух поднять.

— Только без этого «если что», ага? Нам ещё проблем с пленными киркхуркхами не хватало.

— Так они уже есть, проблемы эти, — усмехнулся Сергей. — С тех самых пор, как вы их победили. Иначе, чего бы мы тут забыли, на острове этом, за тыщи вёрст от Пирамиды? Сидели бы сейчас дома, чай пили… Ладно, всё будет нормалёк, разберёмся.

Сергей Вешняк высунулся из двери, огляделся и спрыгнул на землю — в густую тень, отбрасываемую бортом катера. Эта тень заканчивалась шагах в трёх, а дальше отчётливо отпечаталась на траве разлапистая тень от стоящего на крыше грузопассажирского отсека боевого робота.

Поэтому для того, чтобы убедиться, что робот бдит, можно было и не отходить от катера и не смотреть на крышу.

Но Вешняк всё же отошёл и глянул.

Облитый с ног до головы солнечным светом, чуть присевший на мощных двухсуставчатых ногах-лапах (стопа автоматически приспосабливается к любой поверхности — от сухого песка до мокрого отполированного металла), с плазменной пушкой наготове в одном манипуляторе и пулемётом в другом, робот внушал.

Сергей посмотрел в сторону лагеря, нарочито поправил висящий на груди парализатор и махнул рукой.

От ближайшей палатки отделились трое киркхуркхов и медленно двинулись в его сторону.

Сержанту показалось, что одна из них — женщина (киркхуркхи несмотря на явные отличия от людей были белковыми и млекопитающими существами, и поэтому их женщины, как и женщины Земли или той же Лекты, не только имели грудные молочные железы, но и более широкие, нежели у мужчин-киркхуркхов, бёдра), и, когда троица приблизилась ещё на пару десятков метров, Сергей понял, что так оно и есть.

Он остановил их жестом в десяти-двенадцати шагах от себя и, не здороваясь, спросил:

— Ну что, сколько из вас готовы покинуть остров?

— Кто вы? Мы раньше вас не видели, — перевёл транслятор слова высокого киркхуркха, стоящего посредине троицы.

— Ты Рийм Туур, что ли? — Вешняк с показушной ленцой сунул в рот сигарету, прикурил и выпустил струю дыма в сторону пятиглазых (ну и чудища же, всё-таки, страхолюдные, прости, Господи! Даже ирюммы-ящеры, помнится, казались симпатичнее). — Здешний командир и начальник?

— Хар, — ответил киркхуркх, и Сергей и без перевода догадался, что это означает «да».

— Значит, Рийм, слушай сюда. Знать тебе, кто я такой и как меня зовут, вовсе необязательно. Достаточно того, что я человек. А это значит, вопросы здесь я задаю, а ты отвечаешь. — Он красноречиво повёл стволом плазменной винтовки и осведомился. — Это понятно?

— Хар, — чуть помедлив на этот раз, снова ответил киркхуркх.

— Очень хорошо, — кивнул сержант. — Итак, повторяю вопрос. Сколько из вас готовы прямо сейчас покинуть остров? Ваш канал домой открыт. Пока.

После недолгих переговоров выяснилось, что уже собрались и готовы загрузиться в катер сто четыре киркхуркха.

— Значит, всё-таки два рейса делать придётся, — подытожил Вешняк. — Ну да никуда не денешься. А остальные двадцать — что, хотят здесь остаться, на острове?

— Они надеются, что им это разрешат, — сказал Рийм Туур. — И просят об этом.

— Лично я бы не разрешил, — сказал Вешняк. — Но вам повезло, моё слово здесь не решающее. Ладно, давайте, начинайте погрузку, не до ночи же мне тут с вами торчать. Значит так, порядок у нас будет следующий…

Это произошло, когда в катер грузился последний десяток киркхуркхов.

Потом, анализируя случившееся, Сергей Вешняк, пришёл к однозначному выводу: сам виноват — расслабился под самый конец, не углядел, не почувствовал засады, решил, что уже почти всё. И вот на этом-то «почти» его и подловили. Быстро, просто и эффективно.

Вероятно заранее заготовленный обломок скалы весом в пару-тройку тонн был при помощи рычагов сброшен в нужный момент с каменистого уступа, расположенного над катером, ударил боевого робота точно по голове и мгновенно превратил его в неподвижную груду металла, сам при этом расколовшись на четыре неравные части. И, если бы сержант вовремя не отскочил, один из кусков пришиб бы его за милую душу.

Отскочить-то он отскочил, но на ногах при этом не удержался, покатился в сторону, и тех мгновений, в течение которых разведчик старался вновь принять вертикальное положение и обрести контроль над ситуацией, нескольким киркхуркхам-десантникам хватило, чтобы добежать, навалиться, блокировать оружие и оглушить человека крепким профессиональным ударом по голове…

Глава 7

— Что ещё можно сделать? — спросил Велга спокойным голосом.

Они только что попробовали привести в сознание Клёнью при помощи довольно мощного электрического разряда (на борту имелся надёжный генератор переменного тока), но безуспешно — звездолёт не реагировал. При этом, судя по приборам, он был жив и здоров. Просто не в контакте со своим экипажем и всем окружающим миром.

Никита и Марта молча посмотрели на Мартина.

— Не знаю, — признался тот. — По-моему, больше ничего. Всё, что могли, мы испробовали. Осталось сидеть и ждать. Можно ещё песни петь, например. Чтоб веселее было.

— Ага, — сказал Валерка Стихарь. — Веселее помирать. Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг». Самое то.

— Мартин, — сказал Влад, — но ты же понимаешь, что это означает — просто сидеть и ждать?

— Ладно тебе, Влад. Из нас с тобой астрофизики, как… даже и сравнение искать не хочется. Это первое. Второе. Даже, если бы среди нас был настоящий честный астрофизик, что бы он нам сказал? Он бы сказал: все наши знания о чёрных дырах — это сплошная теория и гипотезы. Никто и никогда на практике не проверял, что собой представляет чёрная дыра.

— Ты хочешь сказать, что те, кто проверял, ничего уже о результатах проверки доложить не смогут? По понятным причинам.

— Я хочу сказать, — промолвил Мартин ровным тоном, — что пускаться в такой путь на звездолёте, простоявшем без дела хрен знает сколько сотен лет да и ещё и живом, да к тому же и с компьютером на борту, в котором семьдесят процентов базы данных и вовсе, как выясняется, на русский язык не переведено, а в довесок всего с экипажем, никогда прежде не бывавшем в космосе даже пассажирами, было фантастической авантюрой. Я бы даже сказал безумием.

— Ну извини, — произнёс Влад.

— Это за что ещё?

— За то, что вам пришлось лететь к нам на выручку.

— А по морде? — ласково осведомился Мартин. — И ведь не посмотрю, что ты мой подчинённый и старый друг.

— Так, — сказал Дитц. — Пустой разговор пошёл. Нам тут ещё обвинений взаимных не хватало. Запомните раз и навсегда — никто ни в чём не виноват.

— Навсегда — это хорошо, — обрадовался Стихарь. — Ещё хорошо бы, чтобы это навсегда подольше продлилось. Годков эдак восемьдесят. Лучше сто двадцать.

— Если с душой поторговаться, я, пожалуй, и на семьдесят соглашусь, — задумчиво произнёс Майер.

— Можно силу тока увеличить, — предложил Курт Шнайдер. — И напряжение заодно.

— И убить звездолёт? — мрачно осведомилась Марта. — Нет уж. Не дам.

— Один хрен погибать, — сказал Курт. — Так какая разница? А шанс, что разбудим, есть.

— На самом деле уже нет, — сообщил Никита. — По большому счёту его и с самого начала почти не было.

— Давайте подведём черту, — предложил Дитц. — Я правильно понял, что наше попадание в эту задницу под названием «чёрная дыра» неизбежно?

— Абсолютно, — кивнул Мартин. — Даже, если наш трижды разлюбезный космический дельфин прямо сейчас очнётся от своего непробудного сна, ему уже не вырваться. Силёнок не хватит.

— И никто точно не знает, что нас там ждёт?

— Никто.

— То есть, очень может быть, что мы и не погибнем?

— Очень не очень, но теоретически это возможно.

— Тогда и правда самое время выпить, — резюмировал обер-лейтенант. — За то, чтобы теория превратилась в практику. Рядовой Майер!

— Я! — щёлкнул каблуками Руди.

— Что у нас осталось из запасов спиртного?

— Всё, что душа пожелает, герр обер-лейтенант! — браво отрапортовал пулемётчик. — Водка, шнапс, вино и даже коньяк не весь выпили.

— И каковы же, интересно, у нас общие запасы спиртного, о существовании которого на борту, как выясняется, мне, капитану этого корабля, ничего не известно? — поинтересовался Мартин.

— До смерти хватит, — заверил его Курт Шнайдер и рассмеялся отрывистым лающим смехом.

— О`кей, — сказал Мартин. — Пассажирам разрешается продолжать веселье, а мы отправим в Пирамиду сигнал по дальней связи. Нашим. Пока это ещё возможно. Никита, как?

— Не вижу проблем. Давайте текст, я отправлю.

— Чёрт, — хмыкнул Дитц. — Я и забыл. Проклятый эгоизм. Привык, что ни перед кем отчитываться не надо, и никто меня нигде не ждёт. Извини, Мартин.

— Ерунда, Хельмут, не бери в голову. На то я и командир корабля, чтобы помнить о таких вещах.

— И что мы им скажем? — спросила Марта. — Прощайте, падаем в чёрную дыру?

— Вот составлением текста мы сейчас и займёмся, — пообещал Мартин.

— Только коротко, — предупредил Никита. — Я всё-таки только учусь. А кодировка сложная.


Сверху на лицо обильно лилась вода. Холодная.

Дождь? Больше всего это похоже на дождь. И весьма сильный. Практически ливень.

Надо же, точно, дождь. Во, хлещёт…

Хельмут Дитц рывком сел, открыл глаза, закрыл их ладонью, от заливающей влаги и огляделся.

Что за ерунда… Где они, вообще?

За сплошной пеленой дождя разглядеть удалось немногое, но главное — товарищей, в насквозь промокшей одежде, ничком и навзничь лежащих вповалку рядом, он разглядел.

Так. Посчитаем.

Велга, Марта, Стихарь, Майер, Нэла, Малышев, Влад, Свем, Мартин, Карсс, Шнайдер, Никита… Двенадцать. Я тринадцатый. Все здесь. Уже хорошо.

Кашляя и невнятно матерясь, на четвереньки поднялся друг Саша Велга.

— Здорово, — сказал он, покосившись на Хельмута и потряс головой — так, что с тёмно-русых волос, уже слегка перешедших уставную длину, полетели брызги, тут же смешавшись с дождевыми каплями. — Давно не виделись. Надо же, опять мы живы. Прямо даже интересно. Последнее, что я помню, это как Никита сообщил, что гравигенераторы на пределе и вот-вот накроются. Потом ты предложил неожиданный тост за присутствующих среди нас прекрасных женщин, и я даже успел выпить.

— Да, — согласился Хельмут. — Это меня вовремя осенило. Теперь перед очередной смертью всегда буду пить за женщин. Если, конечно, будет что.

— И женщины.

— Не обязательно. За женщин можно замечательно пить и в их отсутствие.

— Романтик хренов…Впрочем, кажется, это я тебе уже говорил.

— Неоднократно.

— Ладно, а потом что было?

— Потом, как я понимаю, накрылись эти самые гравигенераторы, и вместе с ними нас накрыла тьма. Саш, я помню то же, что и ты. То есть, ничего. Мы выпили, и всё кончилось. А теперь снова началось. Как в кино, когда заканчивается один эпизод, затем тёмный экран, и тут же начинается следующий.

— Ты сегодня в ударе, — заметил Велга. — Интересно, где это мы? И почему дождь?

— Спроси чего-нибудь полегче, — Хельмут опёрся рукой о мокрый, плотный мелкозернистый песок (ага, песок…), поднялся на ноги и снова огляделся, повернувшись вокруг оси и приложив козырьком ладонь ко лбу, защищая глаза от потоков, льющейся с неба воды.

— Ну? — спросил Велга.

— Ни хрена не видать, — где-то даже весело сообщил Дитц. — Дождь прямо стеной… Хотя нет, погоди, — он вытянул руку, — вон там, левее и ниже, кажется, что-то тёмнеет. Большое.

— Что-то вроде дома? — с надеждой осведомился Александр?

— Что-то вроде одинокого холма.

Велга встал рядом с Хельмутом и вгляделся.

Действительно, за сплошной пеленой дождя угадывалась какая-то крупная масса.

— Не пойму, что это, — сказал он. — И как далеко тоже не пойму. Чёртов дождь. Крадёт глазомер.

— Ладно. Потом разберемся. — Дитц вытер мокрое лицо мокрой ладонью. — Давай личный состав в чувство приводить. И надо искать сухое место.

— Давай, — согласился Велга.

Но личный состав пришёл в себя и без их помощи.

Сначала очнулась и села, оглядываясь по сторонам и отфыркиваясь, словно кошка, попавшая под душ, фея Нэла, за ней поднялся с песка Свем Одиночка, а там и остальные.

— Вам не кажется, господа-товарищи, что мы за последний год слишком часто теряем сознание, а потом приходим в себя в самых неожиданных местах? — весело осведомился неунывающий Валерка Стихарь. — Я уже прямо со счёта сбился.

— Кажется, — сказал Руди Майер и поёжился. — И ещё мне кажется, что если мы не найдём в ближайшее время какое-то укрытие от этого грёбаного дождя, то воспаление лёгких кое-кому из нас обеспечено.

— Надо же, какие мы стали нежные, — ухмыльнулся Валерка. — И это называется бравый солдат вермахта, которому, как известно, и русская степь — отличная постель. Вечная. Стыдитесь, рядовой Майер, не так уж и холодно.

— Нам стыдится нечего, — ответил Руди. — Пусть враги стыдятся. А насчёт вечной постели мог бы и помолчать. Русских солдат в этой постели тоже немало спит.

— Извини, само с языка слетело.

— А у нас есть враги? — удивился Карсс.

— Найдутся, — заверил его Майер. — Всегда находились и теперь, уверен, долго себя ждать не заставят.

— Ты у нас, Руди, просто воплощение оптимизма! — восхитилась Нэла.

— Ага, — согласился пулемётчик. — Я такой.

— Кстати, друзья мои дорогие, — продолжила фея, — если кому интересно, то вон тот холм, — она протянула руку туда же, куда несколько минут назад указывал Дитц, — живой.

Все посмотрели в указанном направлении.

— По-моему, — сказала Марта без особой уверенности в голосе, — это обычный холм. Если вообще холм. Плохо видно, дождь.

— Нет, — ответила Нэла. — Не обычный. Вообще, хочу вам сказать, что в этом месте чувствуется магия. Старая и довольно сильная.

— Я не понимаю, что такое магия, — заявил Влад Борисов. — В конечном счете, всё объясняется законами мироздания. Другое дело, что не все законы мироздания нам известны.

— Вот-вот, — засмеялась Нэла. — Магия и относится к этим самым неизвестным тебе законам. На самом деле магия есть везде, где присутствует разум. Потому что она — одна из форм постижения действительности и управления этой действительностью. Но здесь… — она покачала головой. — Я не могу определить её природу.

— И что это значит? — осведомился Велга.

— Долго объяснять.

— А ты постарайся коротко, по-солдатски.

— Я не солдат, я фея. Но, если коротко… — она помедлила. — Вот вы с Хельмутом лейтенанты, командиры взводов. Так?

— Да, — подтвердил Велга, а Хельмут молча кивнул.

— Ротой бы смогли наверняка командовать.

— Конечно, — сказал Велга, и Хельмут снова кивнул.

— А батальоном?

Дитц и Александр переглянулись.

— Смогли бы, — заверил саксонец Нэлу за себя и Сашу.

— Полком? Дивизией? Армией?

Лейтенанты задумались.

— А в мировом масштабе? — спросил Мартин и расхохотался.

К нему присоединились все русские, включая Велгу.

— Чего ржёте? — не поняла Марта.

— Ты просто не могла видеть этого фильма, — сказал Мартин. — И многие здесь тоже.

— Да, — согласился Велга. — Я не Василий Иванович Чапаев, это верно. А Хельмут, не Вильгельм Второй. Даже, если подучиться, в мировом масштабе вряд ли потянем. — Он засмеялся. — Языков не знаем.

— Ну, это ещё как посмотреть, — заносчиво блеснул глазами Дитц. — Но я, кажется, понял, что имеет в виду Нэла.

— Не по Сеньке шапка, — констатировал Малышев. — Понимать понимает, а рулить не может.

— В целом верно, — подтвердила Нэла. — Не мой уровень. И не только это. Говорю же, долго объяснять.

Тем временем дождь не утихал.

— Я всё-таки схожу гляну, что это за холм, — предложил Свем. — И вообще, надо осмотреться.

— И я с тобой, — вызвался Малышев.

— Два охотника сразу — это расточительно, — сказал Велга. — Ты, Миша, останься. Я сам схожу. Застоялся. Ждите нас здесь, мы скоро.

Шум дождя заглушил и без этого практически неслышные шаги первобытного охотника и командира разведвзвода Второй мировой войны, и силуэты обоих тоже вскоре растворились всё в том же дожде.

Потянулись нудные мокрые и холодные минуты.

— И правда не жарко, — сообщила Марта.

— Иди сюда, — позвал Мартин.

Марта шагнула к нему, и они обнялись.

— Хорошо некоторым, — лязгнул зубами Валерка Стихарь и рефлекторно огляделся в поисках хоть какого-то укрытия. — Признаю, Руди, что ты в чём-то прав… О-па! А это что?

Он сделал несколько шагов в сторону, нагнулся и поднял с песка, тускло блеснувшую под дождём тёмную бутылку:

— Вот это да. Наш коньяк. Живём, пехота!

Это и впрямь оказался коньяк. Тот же самый, французский «Мартель», который они пили совсем недавно.

В кармане у Стихаря нашёлся и перочинный нож со штопором (за сапогом у него ещё была верная финка, но её Валерка использовал только в качестве оружия). Пробка не задержалась в горлышке, и бутылка пошла по рукам. После пары глотков всем стало заметно теплее.

— Остальное товарищу лейтенанту и Свему, если захочет, конечно, — сказал Валерка, когда бутылка, завершив круг, вернулась к нему, и ввернул пробку на место. — А то знаем мы, куда он коньяк девает… Но как я вовремя, а? Глаз — алмаз.

— Да молодец, молодец, — промолвила Нэла. — Ещё б чуть поменьше бахвальства, так совсем хоть в пир, хоть в мир, хоть в добрые люди.

— Не, без бахвальства нам никак нельзя, — пояснил ростовчанин. — У меня без него кураж пропадает. А без куража разведчику и вовсе гибель и полный… полная гибель, в общем.

Он похлопал себя по карманам:

— Эх, сигареты на столе остались — там, в звездолёте. В кают-компании. Сейчас бы закурить, и совсем хорошо. Может, есть у кого? Курт, я знаю, ты обычно пачку во внутреннем кармане держишь.

Курт Шнайдер присел, натянул на рыжую голову куртку, сунул в рот сразу две сигареты, которые достал из внутреннего кармана, ловко прикурил от зажигалки, и протянул кулак с горящей сигаретой внутри Валерке:

— Держи.

— Спасибо, друг.

— И мне оставь покурить, — попросил Малышев.

— Ага…

— Да, — промолвил Мартин. — Хреново без Пирамиды, а? Ни тебе синтезаторов, ни тепла и комфорта. Всё-таки быстро человек к хорошему привыкает.

— Даже слишком быстро, — сказал Влад. — Ничего, я давно хотел бросить курить. Вот и повод.

— Ага, — усмехнулась Марта, не размыкая объятий с Мартиным. — А есть ты тоже решил бросить?

— Мы дышим, — сказал Влад. — Значит, в здешней атмосфере присутствует кислород. Если кислород, должна быть и белковая жизнь. То есть, еда.

— Аналитик, — с уважением заметил Марте Мартин. — Видала, как мгновенно правильные выводы сделал?

— А то! — восхитилась Марта.

— Не пойму, чего вы такие весёлые, — буркнул Карсс и присел на корточки. — По-моему, всё хуже некуда. Корабля нет, еды нет, снаряжения нет, ничего нет. Дождь этот… И где мы вообще? Самое главное — ничего не понятно. Как мы тут оказались?!

— Спокуха, Карсс, — посоветовал Стихарь. — Ты просто не привык. Разбёремся, не впервой.

— К чему я не привык? Я вот сижу, мокну и думаю, не сошёл ли я с ума на самом деле, и всё это, — он повёл рукой, — мне только кажется в горячечном бреду? Падали в чёрную дыру, а где оказались?

— Ну-ну, — сказал Майер. — Это нам тоже знакомо. Правильно тебе, советник, Валера сказал: ты просто ещё не привык. А мы так давно живём. Ты не поверишь, но нас даже убивали, а потом воскрешали. И ничего.

— Сумасшедший дом, — проворчал Карсс и с силой потёр лицо обеими ладонями. — Точнее, сумасшедший мир.

— Ага, — согласился Дитц. — Зато не скучно.

— Кажется, товарищ лейтенант со Свемом возвращаются, — сказал Малышев.

— Я ничего не слышу, — повернул голову Мартин.

— Они, они, — подтвердила Нэла.

Через полминуты из дождя вынырнули две фигуры.

— Ну, как вы тут? — осведомился Велга.

Ему немедленно протянули бутылку и заверили, что всё нормально. Только холодновато и мокровато.

— Ага, — удовлетворённо заметил лейтенант, отхлёбывая. — Теперь вижу, что и правда всё нормально. Где нашли?

Стихарь показал, где.

— Ясно. Мы тоже кое-что нашли, — Велга протянул бутылку Свему. — Будешь?

— Нет, — покачал головой охотник. — Не хочу. Хватит с меня.

— Что вы нашли? — спросила Нэла.

— Где укрыться от дождя. Там, за этим живым холмом, какое-то заброшенное здание.

— А холм?

— Непонятно, — сказал Александр. — Совсем близко мы подходить не стали. Он и правда, вроде как живой. Но как это может быть, и кто это или что это… — Лейтенант обескуражено покачал головой. — Мне в голову пришла одна безумная мысль…

— О том, что это наш Клёнья, только теперь в таком вот виде? — спросил Дитц. — Я тоже об этом недавно подумал.

— Мысль чертовски интересная, — сказала Марта. — Но может, мы её потом обсудим, когда сверху лить не будет?

К зданию вела дорога, вымощенная грубым булыжным камнем, и больше всего оно напоминало дворец средней руки. Весьма средней.

Два крыла, три этажа и парадный вход в виде портика с шестью колоннами, поставленными словно с ног на голову (в своей верхней части они были заметно шире, чем в нижней). Хельмут Дитц вслух удивился данному обстоятельству, но Влад Борисов уверил его, что подобные колонны встречаются и на Земле. Например, в древних сооружениях острова Крит, где когда-то процветала и угасла знаменитая минойская цивилизация.

Располагался дворец недалеко от пресловутого живого холма — буквально в семи-восьми минутах ходьбы (метров семьсот, как определил с немецкой точностью Руди Майер). Песок под ногами здесь сменился каменистой почвой, покрытой редкими пучками жидковатой травы и невысокими деревьями неизвестной породы с туго, по спирали, перекрученными стволами.

К всеобщему облегчению оказалось, что здание действительно способно укрыть отряд от совсем уже надоевшего и доставшего чуть не до самых костей, дождя.

— Нехилый домик. — Нэла переступила порог (двери отсутствовали) и оглядела обширный, гулкий и высоченный — во все три этажа — холл. — Это чья-то богатая загородная резиденция. Ну, то есть, была богатая и вообще… была, — она втянула ноздрями воздух и нахмурилась. — Странно…

— Что? — спросил Дитц.

— Не пойму, — сказала фея. — Такое впечатление, что я то ли когда-то здесь бывала, то ли где-то всё это уже видела… И запах этот… вроде бы знакомый, а вспомнить не могу. Хотя следует признать, что память у нас, фей, не особо. Мы больше помним ощущения, а не точные образы.

— Запах? — переспросил Дитц и повел своим длинным породистым носом. — Я ничего особенного не чувствую. Свем, а ты? У тебя чутьё лучше нашего.

— Тут много чем пахнет, — уклончиво ответил Свем. — Камни, тряпки, дерево, — он принюхался, — ещё какой-то металл. Железо. Там. — Он показал рукой на дверной проём слева. — Но ни людей, ни зверей поблизости нет. Хотя это большой дом.

— Железо, говоришь? — заинтересовался Валерка. — Сейчас проверим. Курт, — позвал он Шнайдера. — Пошли, глянем?

— Пойдём.

Они вдвоём пересекли холл, заглянули в дверной проём, на который указывал Свем и почти тут же позвали остальных.

В зале с высокими французскими окнами — ни кусочка стекла в разломанных деревянных рамах и лужи воды у стен на полу, выложенном разноцветными каменными плитами — в пяти шагах от входа лежало оружие. То самое, которое им подарил на прощанье князь Дравен Твёрдый: мечи-акинаки с поясами и две сабли. С поясами же.

А сверху всю эту аккуратную кучу венчал боевой лук Свема Одиночки, его охотничье копьё и колчан со стрелами.

Глава 8

За все годы своей не слишком длинной, но весьма насыщенной двадцатишестилетней жизни в плен Женя Аничкин не попадал ни разу. И в роли заложника тоже никогда не был. Да и с чего бы? В армии он хоть и служил в разведке, но от горячих точек судьба его уберегла. И к тому времени когда она же столкнула его с Мартином Станкевичем и Стражей Внезеркалья (она же Стража Реальности), молодой журналист, разумеется, обладал кое-каким опытом нахождения в экстремальных ситуациях, но чтобы так… И дело было даже не в страхе за собственную жизнь, хотя страх этот и копошился где-то на дне его души, стараясь вскарабкаться повыше и заявить о себе во весь голос. За друзей было страшно — тех, кто в Пирамиде и тех, кто за её пределами. За сержанта Сергея Вешняка, лежащего без сознания с разбитой головой и скрученными за спиной руками. За стоящее во всех смыслах дело, в которое они ввязались и которое теперь, из-за допущенной им, Аничкиным, беспечности легко могло перейти под контроль этих долбанных киркхуркхов, доставших уже по самое не могу.

«А как ты хотел? — думал он, поглядывая на двоих пятиглазых охранников с парализаторами в руках, расположившихся напротив. — Они солдаты. Настоящие. С учётом того, что сейчас творится на их планете, владение Пирамидой для них — спасение. Шанс не просто выжить, а возродить цивилизацию. А мы им мешаем. И плевать, что в какой-то момент мы оказались сильнее. Они сделали вид, что сдались, что побеждены и ничего более не ожидают, кроме как милости от победителей. Сжальтесь над нами, несчастными, мы больше не будем. Не дайте только умереть и отправьте домой при первой возможности. Мы уберемся и забудем сюда дорогу навеки. Да вы и сами закроете для нас эту дорогу навсегда, если захотите. И правильно сделаете. Всё-всё, мы уже тихие, хорошие, вежливые и совершенно безобидные. Вот тебе и безобидные… Всё продумали, хладнокровно рассчитали, точно нанесли удар. И никаких тебе плазменных винтовок и даже самодельных луков и копий. Хорошего обломка скалы, сброшенного при помощи элементарных рычагов в нужное время и в нужном месте хватило, чтобы высокотехнологичный боевой робот, один вид которого, казалось бы, должен был наводить на киркхуркхов панический ужас (они ведь уже сталкивались с такими в бою и бой этот был проигран по всем статьям!), превратился в бесполезный кусок железа, а дальше всё было уже гораздо проще…»

Женька снова вспомнил, как расслабленно сидел в кресле пилота, и через видеокамеры робота (телеметрия шла на экран внешнего обзора) следил за погрузкой киркхуркхов, и всё шло по плану — спокойно, размеренно, без эксцессов и задержек.

Как раз грузился последний десяток, когда катер содрогнулся, экран пошёл рябью, а он, Рембо недоделанный, действуя совершенно инстинктивно, схватил плазменную винтовку и выскочил из кабины, готовый стрелять в любого…

Даже по сторонам не посмотрел, мудило, не оценил предварительно ситуацию, как учили когда-то в армии, и как он сам сто раз видел в кинобоевиках.

Вот и поплатился.

Его уже ждали, на то и был расчет, и расчёт этот блестяще оправдался. Двое прижались к корпусу катера по обеим сторонам от люка, а потом… Элементарная подсечка, сбили с ног, прижали к земле двое, выломали из рук винтовку, скрутили…

В общем, взяли реванш, что и говорить. По полной. Еще не так давно он сам, используя эффект неожиданности и действуя фактически из засады, оглушил и доставил киркхуркха Рийма Туура в Пирамиду в качестве языка. Помнится, порадовался, что так легко у него это получилось. И даже гордился втайне своей ловкостью — вот, мол, на голову ниже и физически слабее, а свалил пятиглазого, как ребёнка.

Ну что, где теперь твоя гордость?

Теперь самого тебя эти пятиглазые вместе с товарищем твоим на твоём же атмосферном катере, способном облететь всю планету на одной заправке и таким лёгким в управлении, что с ним, пожалуй, и пятиклассник справится, а не то, что подготовленный киркхуркх-десантник, везут в качестве заложника в ту же Пирамиду.

Где, конечно же, никто ни сном, ни духом о том, что случилось. Чего ж не привезти? Сам-то катер — вот уж повезло, так повезло — от удара обломка скалы практически не пострадал (несколько вмятин на корпусе не в счёт). Обратный маршрут — в памяти компьютера, не заблудишься.

Особенно, если уточнить предварительно все детали у человека по имени Евгений Аничкин. Весьма убедительно и наглядно пригрозив при этом, что в случае отказа последнего дать информацию, а также в случае дачи информации ложной, и так уже разбитая голова человека по имени Сергей Вешняк лишится сначала ушей, а затем, очень может быть, и глаз.

Женька снова представил себе, что могут предпринять семьдесят пять киркхуркхов, получив доступ в Пирамиду, и почувствовал, как сердце охватывает сосущая, обессиливающая тоска.

Плохо дело.

Дело очень плохо.

И виноват во всём случившемся только он. Потому что никто его насильно киркхуркхов навестить не гнал. Да, это был плановый визит, всё верно. Но, если бы он его отложил, скажем, до возвращения Мартина и остальных, ничего бы не случилось.

Хватит себя винить, сказал себе Женька. Это неконструктивно и даже вредно. Допустим, ты отложил бы этот полёт. И что? Канал на Дрхену открылся бы по-любому. И пришлось бы точно так же принимать решение в отсутствие Мартина. Каким бы оно было? Уверен, что таким же точно — лететь на остров и отправлять долбанных пятиглазых урукхаев, от которых сплошные неприятности, домой. Пока канал этот самый не закрылся снова. Да, возможно, в этом случае всё повернулось бы иначе. А почему иначе? Потому что лучше бы подготовились и, к примеру, взяли бы в помощь ещё одного человека — этого немца… как его… Карла Хейница. А так пришлось решать на ходу, и теперь вот скоро уже, возможно, с минуты на минуту (он не мог посмотреть на часы — руки стянули за спиной) должен состояться дежурный сеанс радиосвязи, а он и предупредить своих об опасности не может. Вернее, может. Крикнуть: «Катер захвачен! Тревога!» времени хватит. Только вот что будет после того, как он крикнет?

— Если сделаешь это, считай себя мёртвым, — сказали ему, ощутимо уперев в грудь ствол плазменной винтовки. — И дружка своего тоже. Нам уже терять нечего. Не вздумай также использовать другой язык. Знаем мы эти штучки. Если хоть одно твоё слово транслятор не сможет перевести, оно будет последним, произнесённым тобой в этой жизни.

— А где гарантии, что мы все останемся живы, когда доберёмся до Пирамиды? — спросил он.

— Как вы с нами, так и мы с вами. Мы солдаты, а не убийцы.

— То есть, вы предлагаете мне выбрать между жизнью и предательством?

— Где ж тут предательство? — удивились киркхуркхи. — Впрочем, как знаешь, наше дело было предупредить. А выбирать тебе. Но десять раз подумай, прежде чем выбрать.

Вот он и думал. Но времени на раздумья оставалось всё меньше и меньше. Он просто физически ощущал, как утекали минуты, но решения так пока и не принял.

Хорошо, давай-ка ещё разок.

Кто будет на связи? Маша? Должна быть она. По идее. Это хорошо. Почему хорошо? Потому что, в отличие от Оли Ефремовой, Ани (грудного младенца Лизу не считаем) и этого немца — Карла Хейница, я знаю её очень хорошо. А она знает меня. Старые друзья, как-никак. Даже без секса когда-то не обошлось. Давно, правда, это было и затем не повторялось, но всё-таки. Как цинично говаривала после нескольких рюмок коньяка мой главный редактор, дама с богатым прошлым, — ничто так не сближает разнополых друзей и сослуживцев, как хороший трах. И добавляла иногда, похохатывая: «А иногда и однополых. Но это уже от формата зависит».

Не отвлекайся, Женя, не отвлекайся.

Итак, мы с Машей Князь отлично друг друга знаем. Во всяком случае, на это можно надеяться. Что это нам даёт? Очевидно то, что она может понять, что произошла беда, даже, если я напрямую не скажу об этом. Теоретически может.

А как сделать, чтобы теория обернулась практикой?

Эх, не догадались мы придумать кодовую фразу. Типа, если я говорю какую-нибудь расхожую банальность вроде: «Над нами чистое небо» — значит, сливай воду, подымай заставу в ружьё и готовься к самому худшему. Но всего не предусмотришь.

Погоди, может быть у нас какое-то общее воспоминание, связанное с кодовой фразой или чем-то подобным? Пусть давнее, но яркое. Такое, чтобы сразу ей стало понятно: я это не просто так сказал. Машка ведь догадливая. Или я очень хочу, чтобы она таковой оказалась.

Воспоминание, воспоминание… Вот же, чёрт, в голову, кроме общих вечеринок и выездов за город и не лезет ничего. Ну, на концертах были каких-то вместе, в кино… Стоп. Выезды за город. Возьмём наш последний с ней и Никитой выезд. На дачу к Никите. Тот самый, когда мы встретили Мартина и узнали, что реальность, в которой мы повседневно существуем, не одна — есть и другие[4].

Выезд на дачу, который круто изменил нашу жизнь. Так круто, что дальше некуда. Уж этот выезд она должна помнить очень хорошо…

Через несколько секунд Женька уже знал, что скажет Маше. Едва заметно перевёл дыхание и прикрыл глаза. Теперь оставалось молиться, чтобы на связь вышла старая подруга (должна быть она, её вахта!), и надеяться, что сам он верно оценил её и свою сообразительность.

Глава 9

— Что ж такое? — подал голос Майер, обращаясь ко всем сразу. — Получается, кто-то притащил сюда всё это железо, а сам пожелал остаться неизвестным?

— И почему только это железо? — добавил Никита. — Где всё остальное? На корабле много чего было.

— Следов не вижу, — сообщил Малышев, осматривая пол. — Значит, тот, кто это сделал, приходил до того, как начался дождь. Иначе следы бы остались.

— Очередная загадка, — констатировал Влад, и молчание остальных подтвердило, что спорить с ним никто не собирается.

Они разобрали оружие.

Дитц застегнул ремень, вытащил меч из ножен до половины длины, вернул его на место, приосанился и поймал ухмыляющийся взгляд Велги.

— Что?

— Ты прямо этот… нибелунг. Зигфрид! Но обмундирование явно не подходит.

— Надо же, какие мы образованные, — хмыкнул обер-лейтенант. — Нибелунгов знаем. Что же касается обмундирования, то на себя посмотри.

— А я и не претендую, — дружески подмигнул Велга. — Даже на Алёшу Поповича.

— Это ещё кто?

— Былинный персонаж, русский богатырь.

— Ну, один-то русский богатырь у нас точно есть, — сказал Хельмут, глядя за спину Александру.

Велга обернулся.

Гигант и силач Малышев (при росте метр девяносто восемь и весе сто с лишним килограммов он мог пройти по лесу, не хрустнув ни единой веточкой), видимо, чтобы согреться, а заодно не соскучиться, устроил развлечение себе и другим.

Марта и Нэла, повисли на его сцепленных на затылке, руках, а он крутился вокруг своей оси, представляя из себя живую карусель, так, что, казалось, по залу гулял лёгкий ветерок. Тяжёлый боевой рашенский меч-акинак болтался на его боку, словно какой-нибудь церемониальный кинжал.

— Ой, Мишенька, хватит! — воскликнула Нэла. — Сейчас улечу!

Михаил замедлил движение и остановился.

— О! — сказал он, улыбаясь. — Сразу теплее стало.

— Кстати, о тепле. — Мартин огляделся. — Не знаю, где мы находимся, но это похоже на жильё, пусть и заброшенное. Думаю, стоит поискать какую-нибудь печь или очаг.

— А также старую мебель на растопку, — добавил Велга. — Хорошая мысль. Особенно теперь, когда мы вооружены. К тому же, — он бросил взгляд в окно, — по-моему, вечереет. Давайте обыщем дом.

— И по одному не ходить, — добавил Дитц. — Только по двое. Считайте это приказом.

Нечто вроде камина уже минут через десять обнаружила на первом этаже правого крыла «двойка» Никита-Свем. Этот зал вообще оказался наиболее удобным для того, чтобы остаться здесь на ночь — окна и двери в нем были целы, и пол устилали хоть и слегка рассохшиеся и кое-где подгнившие, но доски. Что было в любом случае предпочтительнее холодных каменных плит.

К тому времени, как снаружи окончательно стемнело, дворец (или чем там на самом деле когда-то служило это здание) был осмотрен, и в «каминный зал» стащили всё, что хоть как-то сошло бы за дрова — оконные рамы, найденные в комнатах третьего этажа и обломки мебели, обнаруженные там же. В количестве вполне достаточном, чтобы хватило на всю ночь. Также были найдены две изящные глазурованные керамические вазы, украшенные цветочным орнаментом удивительной сложности и красоты. Не менее пяти литров объёма каждая. Для чего эти вазы служили раньше, было неизвестно (скорее всего декоративным целям), но их выставили наружу, под дождь, и теперь у отряда была вода.

Малышеву не потребовалось много времени и усилий, чтобы развести огонь, и тот весело заплясал в камине, согревая и освещая тех, кто уселся перед ним на полу.

Дров не жалели.

Вскоре возле камина стало жарко, одежда подсохла, и даже ночная дождливая тьма за окнами, казалось, утратила к временным обитателям заброшенного дома свой недружелюбный интерес.

Докурили оставшиеся у Курта Шнайдера несколько сигарет.

— В который раз за сегодня понимаю, что бросить курить очень хорошая идея, — сообщил Влад, щелчком отправляя оставшийся от сигареты фильтр в камин. — Вот не курил бы сейчас, и никаких проблем. А так завтра станет без табака грустно.

— Ещё грустнее станет без жратвы, — заверил Руди Майер. — Курево дело такое, терпимое. Хочется, хочется, а потом вроде как уже и не особо. Но вот когда живот подводит… — Он цыкнул зубом. — Не знаю, как общество, а я бы сейчас от порции гамбургских сосисок с тушёной капустой не отказался.

— Ага, — поддакнул Шнайдер. — И пары кружек пива в придачу.

— Помечтайте, помечтайте, — с иронией промолвил Дитц.

— Нет, ну его, — решил Майер. — Больше не буду. Только душу растравлять.

— Если в округе есть зверь или птица, я завтра их добуду, — пообещал Свем Одиночка.

— Или рыба, — сказал Малышев. — Может, озеро какое с рыбой неподалёку окажется. А острогу соорудить недолго.

— Влад правильно сказал, — промолвил Карсс, — ещё там, на песке, когда мы пили коньяк. Тут есть воздух, есть вода, трава и деревья. Значит, должно быть и то, что сгодится в пищу белковым существам. Таким, как мы с вами.

— Рад, что ты не теряешь оптимизма, — похвалил Дитц.

— Мой оптимизм здесь не при чём, — сказал Карсс. — Я просто вспомнил.

— Что именно?

— Что там, где вы, всегда возникает масса серьёзнейших проблем. Которые, как это не странно, в конце концов, разрешаются. Причём таким образом, что все заинтересованные стороны оказываются более или менее удовлетворены.

— О! — засмеялся Валерка Стихарь. — Что значит выдающийся государственный деятель. Шпарит без бумажки так, что заслушаться можно.

— По-моему, я сказал чистую правду, — слегка обиженным тоном заявил Карсс. — Но возражения готов выслушать.

— Что ты, — усмехнулся Валерка, — никаких возражений. Кроме одного маленького уточнения. Пойми, я без обид. Исключительно только ради истины. Вспомни, с чего начались все проблемы, к которым мы, по-твоему, причастны. Просто вспомни, и всё.

— Да, — согласился Карсс, помолчав. — Ты прав. С меня всё началось, тут мне крыть нечем.

— Ты, главное, не переживай, — сказал Велга. — Мы действительно не в обиде. Хотя бы потому, что по большому счёту неизвестно, были бы все мы до сих пор живы, не укради ты нас тогда с Земли. Это была страшная война.

Помолчали.

Малышев подбросил в огонь ножку от стола и легко, одним текучим движением, поднялся на ноги.

— Схожу-ка… — начал он и умолк, прислушиваясь.

— Да, — подтвердил Свем и взял, прислонённое к стене, копьё.

— Нэла? — взглянул на фею Дитц.

— Кто-то есть снаружи, — сказала она. — Но он не опасный. Нам не опасный. Не ходите к нему, он сам сейчас придёт.

Теперь все уже были на ногах.

— Зверь, человек? — спросил Велга.

— Не то, и не другое.

— Он уже здесь, — сообщил Свем.

В дверь отчетливо поскреблись. Раз и ещё раз.

— Входите, — пригласил Мартин чуть севшим голосом. — Не заперто.

Створки с тягучим скрипом (одному богу известно, когда петли смазывали в последний раз) разошлись в стороны, и в слабых отсветах каминного пламени на пороге возникла собака. Размером с небольшого пони. В зубах собака держала тушку какого-то животного, похожего на смесь зайца и свиньи.

Все замерли, и Свем отвёл назад руку с копьём.

— Свем, не надо, — одними губами шепнула Нэла. — Он не хочет нам зла.

Собака медленно вошла в комнату, положила тушку на пол, шумно отряхнулась от воды и села.

Лохматая, светло-серая, с рыжими подпалинами. Она скалилась в улыбке, демонстрируя клыки длиной в палец, хвост дружелюбно елозил из по полу стороны в сторону. Жёлтые глаза, казалось, смеялись.

— Твою мать, — растерянно промолвил Валерка Стихарь. — Не может быть. Ребята, да это же Чарли. Чарли!

Услышав своё имя, пёс радостно гавкнул и ударил передней правой лапой по полу, словно подтверждая, что Валерка прав, и это, действительно, он.

— Вот это да, — сказал Руди Шнайдер. — И верно Чарли. Здорово, приятель!

Солдаты радостно окружили собаку (если это собака, изумлённо подумал Мартин, в жизни не видел таких собак. Впрочем, как выясняется, я много чего в жизни не видел…). Её трепали за ушами, пожимали правую лапу, которую пёс охотно протягивал, слышались возгласы:

— Привет, Чарли!

— Какая встреча, Чарли!

— Красавец! Да ты совсем не изменился, как я вижу!

— Узнал, узнал! Гляди, смеётся, ах ты, морда лохматая!

— Ну, теперь и караулов не надо.

— И еду нам принёс, умница!

— Ты откуда здесь взялся, псина?

— Познакомься, Чарли, — сказал Велга, — с нашими друзьями. — Он махнул рукой остальным, держащимся поодаль. — Идите сюда, это Чарли. Он не тронет, и он вам рад.

— Кто это? — спросил Мартин у Велги, — когда церемония знакомства была завершена, и все опять расположились рядом с камином в ожидании, пока Малышев и Свем разделают свинозайца и приготовят ужин.

Велга, не вдаваясь в особые подробности, поведал о расположенном в странном месте Замке, куда они пришли, чтобы активировать нуль-бомбы и остановить Воронку Реальностей, и необыкновенном псе, которого они встретили при входе на мост, ведущем к Замку[5].

— Мы назвали его Чарли, — закончил он. — Аня утверждала, что он и не собака вовсе, а только имеет вид собаки. Так или иначе, Чарли пару раз спасал нам жизнь, без него нам вряд ли удалось бы сделать то, что мы должны были сделать.

— Правда, в конце концов, мы всё равно все умерли, — не преминул добавить Валерка Стихарь. — Точнее, как и подобает солдатам, героически погибли.

— Но нас воскресили, — сказал Дитц и подмигнул Владу. — Это к вопросу о магии. Теперь мы снова встретили Чарли, и что-то мне подсказывает, — неспроста.

— Ох, только не это, — протестующе замотал головой Шнайдер. — Хватит с меня одной смерти.

— Когда-нибудь явится и вторая, — философски заметил Валерка. — Не дрейфь, рыжий. Бог не выдаст — свинья не съест.

— Гляди сам, чтобы штаны сухими остались, — буркнул Курт. — Можно подумать, тебе понравилось.

— А то нет, — ухмыльнулся Стихарь. — Это вам всем было больно. Сочувствую, конечно. Я же сидел себе, прихлёбывал спирт, и у меня до конца света оставалось целых две сигареты и аж пятнадцать минут времени.

Мартин и Влад переглянулись, и Влад расширил глаза и едва заметно покачал головой. Они поняли друг друга. Чем дольше продолжалось их знакомство с этими людьми, тем всё более невероятным казалось то, что им пришлось взять на себя. При этом о своих приключениях, подвигах и даже смерти они говорили как о чём-то само собой разумеющемся. Подумаешь, спасли мир ценой собственной гибели. Мы же опять живы, верно? Значит, не стоит и волноваться по данному поводу.

— Аня была права, — заявила Нэла. Она сидела рядом с Чарли и почёсывала его за ухом. Чарли явно был не против. — Это не собака.

— А кто? — спросил Никита. — Подожди, сам догадаюсь. Это некий могущественный дух, который принял вид собаки, так как ему необходимо выполнить некое предназначение.

— Исправить карму, — хмыкнул Влад.

— Реинкарнация? — иронично приподнял бровь Мартин. — Как интересно.

— Надо же, — заметил Карсс. — Я понимаю, о чём вы. У нас, сварогов, тоже есть похожие верования.

— Не вижу ничего странного, — сказал Влад. — Нас и внешне друг от дружки не отличить. Значит, и в сказки мы одни и те же верить должны.

— Не верить в сказки, когда сидишь рядом с настоящей феей, — это очень по-человечески и по-мужски, — сказала Нэла.

— Э… я хотел сказать…

— Да понятно, что ты хотел сказать, не оправдывайся. Но нас с Чарли ваши насмешки не задевают. Мы на них не обращаем внимания, потому что выше этого. — Нэла приобняла, растянувшуюся на полу собаку и наклонилась к её уху. — Правда, дорогой?

— Гав! — громко подтвердил Чарли, и все засмеялись.

— Теперь я понимаю, кто принёс и сложил в доме наше оружие, — догадалась Марта. — Чарли, твоя работа?

Но пёс уже положил на лапы массивную лобастую голову и лишь повёл ухом, словно давая понять, что всё понимает, но при этом он не человек, и не намерен без крайней необходимости играть в вопросы и ответы. Принёс, не принёс, какая, мол, разница? Неважно.

За праздными разговорами о том, куда делось всё остальное, если трансляторы при них, и холодное оружие тоже нашлось, подоспело мясо.

Поели, запили еду водой из наполнившихся доверху ваз (проливной дождь снаружи явно шёл на убыль, и к утру обещал и вовсе сойти на нет) и легли спать, предварительно распределив очередность караулов — Чарли есть Чарли, но лишняя пара глаз и ушей никогда не помешает. Особенно, когда не знаешь, где находишься, и какие опасности могут тебя здесь подстерегать.


Утро выдалось прохладным и пасмурным, низкое серое небо нависло, казалось, над самой крышей. Но дождь прекратился, и Велга, поднявшись первым и выйдя из дому по нужде, решил, что не стоит просить у судьбы слишком многого — сверху не льёт, и ладно. Можно идти. Неизвестно, куда и зачем, но можно. И даже нужно. Не сидеть же здесь до скончания века.

И, пожалуй, всё-таки стоит проверить чудной холм.

Вчера со Свемом они не стали подходить вплотную, потому что уже заметили этот заброшенный дом и поспешили сообщить о находке своим.

А поэтому ли? Может быть, попросту излишне состорожничали, что на самом деле означает — струсили?

Ерунда.

Осторожность — не трусость, и без причины рискует только глупец. Такие обычно долго не живут. Он знавал подобных «храбрецов» на фронте. Хуже всего, что за свою любовь к безрассудному глупому риску они зачастую платили не только собственной жизнью, но и жизнями тех, кто случайно или по необходимости оказывался с ними рядом.

На крыльцо вышел друг Хельмут. Пожелал доброго утро, получил в ответ то же самое, огляделся, потянулся всем своим длинным телом и нырнул в ближайшие кусты с широкими — с ладонь — плотными листьями.

Правильно, усмехнулся про себя Велга, за неимением бумаги — самое то. Однако, хреново без снаряжения. Мечи, сабли, лук и копьё Свема, один-два перочинных ножа, зажигалки, трансляторы и та одежда и обувь, что на них. Ещё одна пустая бутылка из-под коньяка, в которую можно налить воду и заткнуть деревянной пробкой (найденные вчера керамические вазы с собой не потащишь — слишком велики и неудобны). Вот и всё, чем располагает отряд. Куда же всё подевалось? Можно было бы предположить, что сохранилось лишь то, что было на них и при них. Но почему тогда здесь лежало оружие, что подарил им князь Дравен? Или где-то рядом ждёт всё остальное и надо только поискать? Что ж поищем. Сначала проверим загадочный холм, а потом, как следует, осмотрим местность вокруг него. А уж затем двинемся вперёд. Вот по этой самой дороге, вымощённой булыжником. Раз есть дорога, значит, она куда-нибудь да ведёт.

Он машинально полез в нагрудный карман за сигаретами и чертыхнулся. Сигарет не было и к этому надо было привыкать.

Ему показалось или действительно стало чуть светлее?

Лейтенант поднял голову.

Да, вроде бы, облака поднялись повыше и теперь среди них даже намечаются просветы…

Так. А это что?

Дорога, начиналась сразу за двумя мощными каменными столбами, увенчанными каменными же сидящими львами с крыльями (кажется, такие зверюги называются грифонами, припомнил Велга), между которыми, судя по всему, когда-то были ворота. Теперь ворота заодно с оградой исчезли невесть куда, и было хорошо видно, как дорога (между булыжниками проросла трава, и кое-где даже пробивались кусты и деревца) медленно, но верно поднимается всё выше и, наконец, исчезает, как срезанная не слишком далёкой линией горизонта. И оттуда, из точки встречи дороги с горизонтом, косо тянется в небо и пропадает в облаках какая-то тёмная, почти чёрная, тонкая полоска.

Будто чей-то волос, подумал Велга и сам удивился подобному сравнению.

Из кустов вынырнул друг Хельмут, поднялся и встал рядом.

— Рекогносцировка?

— Что-то вроде. Жаль, бинокля нет. Глянь туда, где дорога прячется за срезом подъёма. Видишь?

Обер-лейтенант глянул.

— Да. Не пойму, что это. Похоже на антенну, но отсюда не разглядеть.

— Если это антенна, то почему она косо торчит? Да и великовата для антенны, мягко говоря.

— Мало ли какие здесь бывают антенны, — хмыкнул Дитц. — А что косая… Сам назовёшь две-три причины или мне подсказать?

— Чует моё сердце, не антенна это.

— Может, и не антенна. Я разве спорю? Ближе подойдём, станет ясно.

— Уговорил…

— Вот вы где, — на крыльцо вышла Нэла. — Там уже остатки свинозайца разогрели, пошли завтракать. И ещё… Вы будете смеяться, но наш вчерашний живой холм, кажется, исчез. Его не видно ни со второго этажа, ни из окон третьего. А видно должно быть.

Глава 10

Рядом заворочался и застонал сквозь зубы Сергей Вешняк.

Ага, кажется, приходит в себя. Это хорошо.

Женька повернул голову и увидел, что глаза у сержанта открыты.

— Живой, разведка?

— Живой… Башка только раскалывается. Ловко они меня, гады, не ожидал. Извини.

— Это ты извини. Ты меня предупреждал, что лучше из катера не выходить, а я пренебрёг. Убедил тебя, что ничего страшного.

— Пустое, — сержант заскрёб ногами по полу, извернулся и уселся так, чтобы можно было опереться спиной о борт.

Один из киркхуркхов-охранников напротив повёл стволом парализатора и что-то прокаркал.

— Иди на хер, — сказал ему Вешняк. — У тебя винтарь на взводе, а у меня руки связаны. Чего тебе ещё надо, жопа пятиглазая?

Женька рассмеялся. Его порадовало это незамысловатое сравнение.

Киркхуркх, не мигая, уставился на сержанта.

Трансляторов не было ни у кого из них, в том числе и у охранника, но интонацию тот явно уловил верно.

Из-за соседнего с пилотским кресла высунулась голова ещё одного киркхуркха.

— А ну тихо! — приказали им через транслятор. — Ты, — рука с семью пальцами (господи, какие же они всё-таки уроды…) протянулась по направлению к Женьке, — иди сюда. Скоро будет связь с Пирамидой. И смотри, тебя предупредили.

Ему даже развязали руки, и времени хватило на то, чтобы в кистях более менее восстановилось кровообращение. Но что может сделать один безоружный человек против четверых вооружённых киркхуркхов, да к тому же ещё и профессиональных солдат? Даже, если не считать пилота, всё равно выходит трое. Это только здесь, непосредственно в кабине управления. А за переборкой и незапертой дверью в грузопассажирский отсек, их сидит ещё чуть ли не рота. Вот и думай. Хотя чего здесь думать? Будем действовать так, как решили.

Женька сидел в кресле рядом с пилотом. Киркхуркх, который уступил ему место, стоял вплотную к нему, чуть пригнувшись (кабина катера была нормальной для Женьки или того же Вешняка, но средний рост пятиглазых превышал человеческий). На своей шее Аничкин остро ощущал хорошо отточенный нож. А на плече… Мама дорогая, да ведь это женская грудь! Чтоб мне левбердона не видать, как сказал бы этот весёлый ростовчанин Валерка Стихарь.

Женька скосил глаза, и обнаружил, что он не ошибся. Киркхуркх обладал грудью. Женской. Размер третий, не больше, но больше и не надо, чтобы понять, что нож у его горла держит не мужик, а баба.

Нет, Женька, конечно, знал, что в состав имперских десантников, которые доставляли (и продолжают доставлять, гады!) землянам столько неприятностей и хлопот, входят женщины, но близко с ними не сталкивался. И вот — на тебе, пожалуйста. Баба-киркхуркх готова перерезать ему горло и в то же время навалилась сиськами… В голове непроизвольно возникла картинка. Он, такой молодой и красивый, сидит в парикмахерском кресле, а не в меру сексуально озабоченная мастер стрижки и бритья собирается его брить. Опасной бритвой. И жарко дышит в затылок.

Сам собой из его, напрягшегося под ножом горла, вырвался нервный смешок.

— В чём дело? — осведомилась «парикмахерша».

— Всё нормально. Горло прочищаю. Кстати, как тебя зовут? А то неудобно. Ты моё имя знаешь, а я твоё — нет.

Десантница издала неопредёлённый звук, который Женька оценил, как хмыканье.

— Глейн меня зовут. Глейн Сиин. И я буду той, кто отправит тебя в иной мир, если ты попытаешься подать своим хоть какой-то сигнал. Связь должна быть короткой. Да, нет, всё нормально, идём домой. Это понятно?

— Ещё бы. Только коротко не получится… подруга.

— Я тебе, двуглазый гад, не подруга, — давление лезвия ножа на горло усилилось.

— Хорошо, не подруга, я, если честно, и сам был бы не в восторге от такой дружбы…

— Повторяю. Короткой.

— Подожди, подожди, не нервничай, я попробую быстро объяснить.

И Женька объяснил, что в этой точке связь уже становится устойчивой, и они никогда не ограничиваются дежурными фразами. Потому что ничто не мешает друзьям — а люди в Пирамиде все друзья — немного потрепаться в эфире о том, о сём. К тому же все привыкли, что он, Женя Аничкин, болтун известный. Вот был бы на его месте Никита — тот, который отвозил киркхуркхов на остров, тогда другое дело. А если он отделается дежурным «да», «нет» и «всё нормально», то в Пирамиде совершенно точно что-то заподозрят.

Женька старался говорить ясно, чётко и быть убедительным — до связи оставалось меньше минуты. И — слава тебе, Господи! — ему удалось, если и не убедить Глейн полностью, то хотя бы поколебать её уверенность.

— Две минуты, не больше, — сказала она. — Немного поболтайте, согласна. Но помни, что я рядом.

Да я уж чувствую, насколько ты рядом, успел подумать Женька.

Пискнул таймер, и тотчас ожила рация.

— Орёл, это Пирамида, — произнёс голос Маши (хвала небесам!). — Ответьте, приём.


— Орёл, это Пирамида, — позвала Маша. — Ответьте, приём.

— Пирамида, Орёл на связи, — раздался голос Женьки. — Как дела, сестрёнка?

Что-то в голосе Женьки показалось ей странным. Интонация? Или то, что он обратился к ней так, как не обращался очень давно. Сестрёнка. Она уже и забыла, что когда-то Женька Аничкин, любезный друг, имел обыкновение так её называть. Потом они выросли, и обращение естественным образом изменилось.

— Да какие у нас дела. Вас ждём и Мартина вместе со всеми. Несём службу. Вот и все наши дела. А вы как? Пятиглазики на борту?

— Ага. Живые такие, непоседливые. Все в нетерпении. Но ты знаешь, второй рейс может не понадобиться.

Непоседливые? О чём это он?

— Что так? Не все захотели возвращаться?

— Точно! На фига, говорят, нам и здесь хорошо. У нас, говорят, жизнь теперь новая началась. Мы, говорят, будем вести себя тихо-смирно и своим примерным поведением докажем вам, людям, что достойны сотрудничества, — Женька поймал волну вдохновения, его несло. — Может быть нас за это и пустят в Пирамиду когда-нибудь немножко порулить. А вы, говорят остальному подавляющему большинству, возвращайтесь на Дрхену. Только что вы там делать будете среди трупов, ядерной зимы и облучённых-обожжённых? А большинство им: «Предатели вы родины, и ничего больше». Тьфу на вас, говорят, знать вас не хотим больше. И как ломанулись в катер…

Маша слушала Женькин трёп и с каждой секундой всё отчётливее понимала, что на борту что-то не в порядке. Создавалось впечатление, что друг Аничкин под кайфом. Теоретически, разумеется, возможно. И даже практически. Но, если так, и они там в воздухе бухают, то это уже явно перебор. Нет, она слышала, что даже пилоты пассажирских авиалайнеров иногда прикладываются в полёте к фляжечке, но….

— Эй, — перебила она Женькин словесный сель, — вы там что, с Вешняком, спиртное лакаете, что ли?

— Ни боже мой. Как можно? Нам тут и без бутылки весело.

— И с чего ж вам весело?

— Да вот сидим и вспоминаем, кому и когда из нас было весело особенно в жизни. И знаешь, что выясняется?

— Расскажи, — Маша уже поняла, что нужно только слегка направлять и чуть подталкивать. И тогда, возможно, она услышит и поймёт то, что должна услышать и понять.

— Помнишь наш последний выезд на дачу и что потом было? Мы тогда здорово повеселились, верно? Я Серёге рассказываю, он хохочет. Ну и ему тоже есть, что мне рассказать, чтобы и я посмеялся. Ему даже больше чем мне. Он дольше живёт. И хочет прожить ещё дольше, — нож у Женькиного горла ожил и усилил нажим. — Ну, как-то так, в общем, — закончил Женька скучным голосом. — Ты, главное, не волнуйся, у нас всё хорошо, всё по плану. Доставляем всю честную компанию к вулканчику, следим, чтоб они ушли, и — домой, — в голове мелькнула быстрая мысль, и он добавил будничным тоном. — Проследить, чтобы киркхуркхи ушли, надо обязательно, вы ж не можете из Пирамиды этого сделать наверняка. Так что особенно скоро нас не ждите.

— Ладно. Рада, что у вас всё в порядке. — Машу уже трясло, но голос её не дрожал. — Как закончите, доложите. А мы приготовимся к встрече. Ужин, там, вино, все дела. Вы ж целый день на сухомятке. Всё. Целую. Конец связи.

— И мы тебя целуем, Машенька ты наша. — Ей показалось или в голосе Женьки явно прозвучало облегчение? — Конец связи, сестрёнка.

Она отключила рацию, с силой потёрла лицо ладонями и, помедлив лишь мгновение, дала на все терминалы Пирамиды сигнал: «Тревога. Общий сбор».


У Императрицы Станы Второй выдался трудный день.

Давно прошли те времена, когда юная принцесса Стана, не обременённая вечным долгом царственных особ перед своими подданными и материнскими обязанностями, куролесила, как хотела, пользуясь безграничной любовью своего отца, тогдашнего Императора «северных» сварогов. Её выходки, от которых, бывало, трясло всю метрополию, а начальник личной охраны преждевременно вышел на пенсию по здоровью, привели в результате к тому, что взбалмошная наследница императорского трона вышла замуж за безвестного, но талантливого Карсса Оргома — Старшего советника Первого министра. Этого никогда бы не случилось, если бы не взбалмошный характер принцессы, из-за которого она сначала оказалась заложницей солдат с отсталой планеты Бейта, а затем и вовсе застряла на этой самой Бейте вместе с Карссом.

Долгие месяцы, проведённые на Земле (так называли планету её жители — люди) научили Стану многому.

Нет, характер принцессы не особо изменился, в ней по-прежнему хватило бы стервозности на целую женскую труппу Императорского Высокого танца. Но вот свою глупую и упрямую спесь будущая Императрица оставила на Земле раз и навсегда и никогда об этом не жалела. В общении с людьми, на Земле, Стана поняла одну простую вещь: добрым словом и благоразумием в определённых обстоятельствах можно добиться большего, нежели целой космической эскадрой, вооружённой самыми мощными плазменными орудиями и боевыми лазерами.

Осознание и постижение сей элементарной истины потом, когда после смерти отца принцесса Стана превратилась в Императрицу Стану Вторую, не раз и не два помогало ей справится с труднейшими коллизиями, что неизбежно поджидают всякого, кто по той или иной причине стоит у руля управления государством.

Но сегодня Стане Второй хотелось забыть о благоразумии и полностью дать волю чувствам.

Да так, чтобы мало не показалось никому.

Приближённые, которым по долгу службы требовалось находиться рядом с Императрицей, читали настроение своей правительницы в каждом её движении, интонации и взгляде, а потому, в меру своего умения и хитрости, старались не попадаться Стане на глаза. А уж, если деваться было некуда, то прилагали все усилия, чтобы выглядеть как можно смиреннее и учтивей.

Началось всё с самого утра, когда Императрица приняла делегацию военных космонавтов, выживших в недавней битве (или вернее сказать бойне) у Лекты. Битве, где «северные» свароги потеряли не только девять десятых флота и флагман «Настигающий» вместе с адмиралом Бреттом, но и Карсса Оргома — мужа Станы.

Усугублялось дело тем, что делегация состояла из тех военных, которых по всем законам — имперским и сварожьим — нужно было представить к правительственным наградам. За проявленные ими мужество и героизм.

«Мужество и героизм, в результате которых были потеряны девяносто процентов флота и пропал без вести мой муж» — саркастически заявила перед самым приёмом Стана своему Первому министру.

— Если бы не их мужество и героизм, Ваше Императорское Величество, — бесстрашно ответил на это Первый министр, — мы потеряли бы весь флот. Потери южан выше наших, это подтверждает не только информация, снятая с компьютеров вернувшихся кораблей, но и данные разведки. Флот проявил чудеса храбрости и воинского умения, и наши верные свароги достойны наград.

— Ах, да всё я понимаю, — с досадой махнула рукой Стана. — Да только это понимание не вернёт мне ни адмирала Бретта, ни погибших. Не говоря уже о муже.

— Карсс Оргом может вполне оказаться жив и здоров, — постарался успокоить Императрицу Первый министр. — И даже скорее всего так оно и есть. Аварийные модули…

— Не надо мне рассказывать об аварийных модулях! — рявкнула Стана. — Вы хоть раз в них сбрасывались? Нет?! А я — да! И получше многих знаю, что это такое, и каковы шансы выжить у тех, кто в модуле этом оказался. Особенно, если сброс произошёл над планетой с атмосферой. Модули… Молчите уж лучше.

И Первый счёл нужным промолчать.

Тем не менее, приём прошёл с соблюдением всех необходимых по протоколу процедур, и военные вряд ли могли бы пожаловаться на отсутствие внимания. Пусть даже и формального.

А вот после того, как приём закончился, Стану развезло. Сначала она дала в личном кабинете волю слезам, перечитывая последнее сообщение с «Настигающего», отправленное им уже в автоматическом режиме: «Гибну. Аварийные модули отстреляны».

Потом чуть было не дала волю чувствам, собираясь отдать приказ на проведение немедленного следствия среди тех, кто вернулся, с целью выявления саботажа. Потому что чем, кроме саботажа, можно объяснить тот факт, что никто не предпринял даже попытки поисков Карсса Оргома на Лекте, если уж в космосе его аварийного модуля не оказалось? Вызванный для отдания соответствующих распоряжений Первый министр, в очередной раз с большим трудом сумел уговорить Императрицу не делать этого. Военные не были ни в чём виноваты и честно выполнили свой долг, действуя строго в соответствии с приказом, полученным от адмирала Бретта накануне битвы: в случае потери более четырёх пятых флота, уцелевшим немедленно возвращаться к родной планете для защиты оной от возможного нападения.

— К тому же, Вашему Императорскому Величеству прекрасно известно, что мы уже выслали к Лекте специальный корабль в сопровождении двух сторожевиков для поисков Карсса Оргома и, возможно, иных выживших членов экипажа «Настигающего» непосредственно на поверхности планеты.

И опять Стане пришлось согласиться с Первым министром, как случалось почти всегда, когда её чувства превалировали над разумом. Собственно именно за это умение — сдерживать порывистую Императрицу от выполнения принятых сгоряча решений, Стана во многом и уважала своего высокого (высшего!) сановника.

А после обеда состоялись долгие, но плодотворные переговоры с лируллийцами, прибывшими на планету-метрополию «северных» сварогов для окончательного урегулирования всех основных вопросов, связанных с военным союзом против ирюммов и «южных» сварогов.

Ради такого случая лируллийские послы на время переговоров любезно приняли вид сварогов (в умении принимать чуть ли не любую форму, лируллийцам не было равных среди разумных). И Стана была им благодарна за это. Она не страдала ксенофобией, но всегда приятней и легче разговаривать с тем, кто выглядит более или менее привычно.

И ещё она была благодарна Лирулле за предложенный союз (при этом держа в уме, что благодарность эта взаимная). Война с «южными» сварогами обещала стать войной на истощение, и, сберегающие ресурсы, фантастические технологии лируллийцев, их новые строящиеся корабли и живая сила были как нельзя кстати.

Лируллийцам же, в их противостоянии разумным ящерам — ирюммам, как нельзя кстати пришлось воинское умение «северных» сварогов, их тысячелетний опыт ведения войн в космосе и — главное — соответствующее оружие. Потому что лируллийцы (впрочем, как и ирюммы, хоть и в меньшей мере) давно забыли, что такое война, и свароги были нужны и тем, и другим для того, чтобы освежить память. Мало изобрести и произвести плазменную пушку, боевой лазер или деструктор. Надо ещё научится из всего этого стрелять. Свароги стрелять умели.

И, наконец, уже под занавес дня у Станы произошёл непростой разговор с сыном — наследным принцем Лойллом.

Двенадцатилетний мальчик, тонко чувствующий и умный не по годам, материнская отрада и гордость отца, искренне не понимал, зачем двум братским народам, у которых одна планета-праматерь — Пейана и общая кровь в жилах, уничтожать друг друга в войне.

— Ради чего, мама? — спрашивал он. — Мы уже потеряли столько жизней. И папа пропал… Ради чего всё это? Я не понимаю.

Она честно пыталась объяснить. Вспоминала историю. Говорила о том, что рано или поздно эта война должна была произойти. Потому что Империя превыше всего. А если нет, если южан не остановить, не сопротивляться, они уничтожат всех. Почему? Так сложилось исторически, сынок. И переговорами тут уже не поможешь. Неужели, ты думаешь, мы не пытались? Пытались и неоднократно…

Она говорила долго и горячо, но, кажется, так и не сумела убедить сына в том, во что, если честно, и сама не до конца верила.

Да, день выдался нелёгким. И хуже всего, что Императрица Стана полностью отдавала себе отчёт, что дальше теперь будет только труднее и хуже. Времена молодого счастья и созидательных дел миновали. Наступали времена крови и смерти.

Глава 11

Они стояли и смотрели на ровную землю, покрытую редкими пучками жёсткой травы с валяющимися там и сям некрупными камнями.

Холм исчез.

— Тiлькi шо був, i вже нема, как сказал бы Петя Онищенко, царство небесное ему и Оскару Руммениге заодно, — глубокомысленно изрёк Валерка Стихарь. — Куда он делся? Уполз? Живой ведь.

— Саша, Свем, вы уверены, что это то же самое место? — спросил Дитц.

Свем не ответил. Они с Малышевым тщательно осматривали землю, пучки травы и камни.

— Брось, Хельмут, — сказал Велга. — Даже, если мы ошиблись на десяток-другой метров, оглянись вокруг. Ты хоть что-нибудь похожее видишь?

Хельмут машинально осмотрелся. Ничего, даже отдалённо напоминающее холм, ни вблизи, ни вдали не наблюдалось. Они уже нашли обширную песчаную проплёшину, на которой вчера очнулись. Посреди неё оказалось маленькое, затянутое ряской озерцо, ранее за стеной дождя и в уже наступающих сумерках не замеченное. За озерцом тянулась, безрадостная под серым низким небом, равнина с редкими деревьями. И никаких тебе холмов.

— Эй, следопыты? — окликнул Свема и Малышева Руди Майер. — Вынюхали что-нибудь?

«Следопыты» ответили молчанием. Только Михаил махнул рукой: погоди, мол, не мешай.

— Не торопи их, Руди, — посоветовал Шнайдер. — Поиск следов дело тонкое. Будто сам не знаешь.

— Откуда? — удивился пулемётчик. — Я в Гамбурге вырос. Какие там следы? Разве что на столах от пива.

— Ты ж разведчик, — вступил в разговор Карсс. — Должен в следах разбираться.

Солдаты Второй мировой рассмеялись. Мартин, Влад и Марта улыбнулись.

— У тебя, Карсс, не совсем верные представления о задачах войсковой разведки и о том, что должен войсковой разведчик уметь. А скорее всего и вовсе неверные, — заметил Хельмут Дитц. — Если, разумеется, ты не забыл, что мы как раз и есть войсковые разведчики.

— И какие же, интересно, стояли задачи перед войсковой наземной разведкой вермахта? — поинтересовался Влад Борисов. — Нам всем тоже очень интересно.

— Что, Хельмут, — подмигнул Велга. — Не забыл ещё?

Обер-лейтенант сделал непроницаемое лицо и выдал, как по писаному, фирменным «железным», проникающим, казалось, в самый мозг, голосом:

— Первое: захват пленных и документов.

Второе: определение начертания переднего края обороны противника, а также определение группировки его войск, мест флангов и стыков.

Третье: наблюдение за сменой частей и появлением новых войск противника, особенно танков и кавалерии.

Четвёртое: уточнение огневой системы противника.

Пятое: наблюдение за всеми передвижениями и действиями войск противника во время боя.

Шестое: вскрытие и установление инженерных препятствий.

— Могёшь, — усмехнулся Велга. — Приятно слушать. Практически всё то же самое, что у нас.

— Да, — признал Карсс. — Коротко и ясно. Спасибо. Теперь вижу, что умение читать следы на земле и впрямь не главное для войскового разведчика. Хотя…

Подошли Свем и Малышев.

— Он и правда уполз, — сказал Михаил. — Видимо, ночью. Травинки сломаны, камушки перевёрнуты и сдвинуты со своих мест.

— Куда? — спросил Велга.

— Туда, к дороге, — показал Малышев. — Дальше, вероятно, двинулся по ней.

— И он был не один, — добавил Свем.

— То есть? — приподнял брови Дитц.

— Рядом с ним двигались ещё два объекта, — сказал Малышев. — Гораздо меньшего размера и не такие тяжёлые.

— Твою мать! — с размаху хлопнул себя по лбу Стихарь. — Я понял. Это же наш звёздолёт, чтоб ему ни дна, ни покрышки, и «Маша» с «Гансом»! Один большой и два маленьких.

— Интересное предположение, — хмыкнул Мартин. — Только Клёнья ползать не умеет. Он умеет летать. Да и то, преимущественно, в космосе. Что же касается ни дна, ни покрышки, то это как раз к нам относится. Никто не забыл, что мы, вроде как в чёрной дыре?

— Не знаю, где мы, но «Ганс» и «Маша» без нас никуда бы не уползли, — высказался Майер. — Да и заметили бы мы их, будь они вчера здесь. У тебя, Валера, фантазия иногда разыгрывается, как радикулит у моего деда — старого гамбургского докера.

— Валера может оказаться прав, — сказала Нэла. — Здесь повсюду чувствуется магия, я уже говорила. А там, где магия, там предметы и существа могут казаться и даже быть совсем не тем, чем являются на самом деле.

— Во, загнула! — восхитился Курт Шнайдер. — Чего же тогда я на тебя сморю и вижу именно тебя, а не какую-нибудь старую ведьму?

— Специально для тебя, Курт, я могу и старой ведьмой обернуться, — парировала фея. — И не только ведьмой. Это первое. А второе… — она помедлила, — как бы вам покороче… Разумные существа гораздо сильнее сопротивляются воздействию любой магии, чем просто существа. Не говоря уже о предметах.

— Чем ниже объект или субъект на эволюционной лестнице, тем проще его видоизменить с помощью магии, — сказал Влад. — Мы поняли.

— Не совсем так, но в целом близко, — кивнула Нэла.

— Дожили, — вздохнул Никита. — Прямо фэнтези какое-то.

— Чистой воды, — согласилась Марта с серьёзным видом. — Причём давно. С тех самых пор, как ты попал в Стражу Реальности, я думаю.

— Да, верно, — почесал в затылке Никита. — Так каковы теперь наши действия?

— Действия простые, я думаю, — сказал Мартин. — У нас есть дорога. Она должна куда-то привести. По ней и пойдём. А там видно будет.

— Именно, — подтвердил Дитц. — Существенные возражения и вопросы есть? Нет. Тогда вперёд, господа и дамы. И так уже половину утра потеряли.

Порядок следования был таков: впереди в качестве дозора — первобытный охотник Свем Одиночка, Михаил Малышев и Чарли; затем, в полутора-двух сотнях метров — основная группа колонной по два, состоящая из Марты Явной, Влада Борисова, Никиты Веденеева, феи Нэлы, Хельмута Дитца, Александра Велги, Руди Майера и сварога Каррса Оргома; и, наконец, в арьегарде, ещё метрах в пятидесяти-семидесяти — Курт Шнайдер и Валерка Стихарь.

Для разведчиков подобный порядок был привычен. Это ведь только в кино показывают, как лихая разведгруппа из, максимум, пяти человек лихо берёт языка и без единого выстрела (а если и с выстрелами, то разящими врага наповал) возвращается в расположение части.

На самом деле состав и порядок продвижения в тыл противника войсковой разведгруппы довольно сложен и подчиняется определённым, солдатской кровью и потом написанным, законам. И уж без передового дозора впереди и прикрытия сзади тут не обходилось и не обходится всяко.

Да, сейчас им вроде бы ничего непосредственно не угрожало, но по опыту разведчики знали: самый мирный с виду пейзаж в любой момент может обернуться быстрой и неизбежной смертью. Если, конечно, не быть начеку. Так и объяснили Владу Борисову и Карссу Оргому, которые попытались было порассуждать на тему излишней бдительности некоторых, из-за чего интересное, в общем-то, приключение на глазах превращается в какие-то нудные армейские будни.

Объяснял Хельмут Дитц.

Очень спокойно и вежливо. Но так, что и аналитик-интеллектуал Борисов, и политик-царедворец Оргом быстро осознали свою неправоту.

Таким порядком отряд двигался по мощёной булыжником дороге около часа и прошёл по расчетам Велги чуть больше трёх километров.

Сама дорога чуть петляла, обходя неровности почвы, и под малым углом, но неуклонно поднималась вверх. Тёмная, почти чёрная тонкая полоска-волос, которую Велга и Дитц заметили с крыльца, по-прежнему упиралась в низкое небо прямо по курсу. Она стала явно толще, но никто пока не мог понять, что же это такое.

По сторонам смотреть тоже было особо не на что — равнина с растущими кое-где кривоватыми невысокими деревьями бог весть какой породы. Велга даже подумал было в какой-то момент, что при таком обзоре можно было бы и обойтись без двойки прикрытия, но сам себя одёрнул, — мало ли, что кажется безопасно, мы на марше, вокруг совершенно незнакомый мир, а значит бдительность должна быть на высоте.

Впереди Свем Одиночка, Малышев и Чарли остановились, видимо, достигнув высшей точки подъёма. Михаил обернулся к основной группе и призывно махнул рукой.

— Слава богу, — сказал Карсс Оргом. — Кажется, наш дозор что-то увидел. А то я уж заскучал.

— Ты лучше вспомни, как мы по русской степи топали. После того, как из аварийных модулей выбрались, — посоветовал Карссу Руди Майер. — И чем всё потом кончилось. Заскучал он.

— Да, — вздохнул бывший старший советник. — Как вчера было.

— А что было? — спросил Никита.

— Потом как-нибудь, — сказал пулёмётчик. — Но лучше скучать, чем драться.

Отряд собрался вместе. Сначала к передовому дозору присоединилась основная группа, затем подтянулся арьергард в лице Стихаря и Шнайдера.

Здесь дорога начинала спускаться вниз.

И, пожалуй, спуск был чуть покруче того невеликого подъёма, который они только что преодолели. Пейзаж оставался всё тем же — дорога, разлёгшаяся посреди равнины, словно, уснувшая глубоким сном, змея. Но вот погода изменилась. Откуда-то возник и дунул в лица влажный ветерок, принесший с собой почему-то запах прелой гниловатой листвы. И ещё теперь было отлично видно, что тёмная, обрётшая плотность и зримую толщину, полоска, ведущая в облака, начинается ровно в той точке, где на по-прежнему близком горизонте заканчивается дорога, и что одна является вроде бы даже продолжением другой.

— Что за чёрт, — пробормотал Дитц, машинально нашаривая на груди отсутствующий цейсовский полевой бинокль. — Мне кажется или…

Хельмут не успел договорить. Ветерок дунул сильнее, и облака — там, где в небо уходила чудная полоска, разошлись. Всего на пару секунд. Этого вполне хватило, чтобы люди увидели: тёмная полоска — не что иное, как узкий и длинный мост. И ведёт этот мост через невообразимую пропасть к чему-то, что проще и точнее всего можно назвать летающим островом.

Целых две секунды отряд в полном изумлении наблюдал эту картину, после чего облака снова плотно сомкнулись, ветерок утих, и пейзаж приобрёл прежний скучноватый вид.

— Мама, что это было? — громко обратился сразу ко всем присутствующим Валерка.

— Опять мост, — с тоской в голосе пробормотал Руди. — Ох, как мне это не нравится, кто бы знал.

— Тот мост был в море, — заметил Малышев. — А этот в небе. Есть разница.

— Ты думаешь? — покосился на него Майер.

— Уверен.

— Смотри, если что, я на тебя рассчитываю.

— Всегда, — усмехнулся гигант.

— Вы о чём, ребята? — осторожно поинтересовалась Марта. — Вы что, уже видели что-то похожее?

— Не совсем, — сказал Дитц. — Мало ли мостов в обитаемых мирах? И не сосчитать.

— Мало ли в Бразилии донов Педро… — пробормотал Мартин.

— То есть? — не понял Хельмут.

— Не обращай внимания, — махнул рукой Мартин. — Всего лишь цитата из фильма.

— Остров в небе, — веско констатировал Борисов. — Прямо Джонатан Свифт.

— Я слабо помню путешествие Гулливера в Лапуту, — признался Мартин. — Но приходится верить своим глазам. И впрямь остров в небе. И к нему ведёт мост.

— Отсюда следует вывод, что мы сейчас вполне можем находиться на таком же, плавающем в воздухе, острове, — заметил Карсс. — При наличии достаточно мощных гравигенераторов, не вижу здесь ничего сверхъестественного. Одно непонятно — зачем. Мало места внизу на земле?

— Если там, внизу, есть земля, — сказала Нэла. — Но одно я знаю точно. Нет здесь никаких гравигенераторов. Магия, я уже говорила. Так уж это место устроено.

— Ну-ну, — пробормотал сварог, но спорить не стал.

— Я ничего не знаю, — сообщил Майер. — Но чую задницей, что впереди нас ждут серьёзные неприятности.

— А когда было по-другому, Руди? — осведомился Стихарь, поправляя ремень с висящим на нём мечом. — Не впервой, отмашемся.

— Лично я предпочёл бы плазменную винтовку, — заявил Майер. — На всякий случай. Или, так и быть, свой старый добрый МГ. Хоть и тяжёлый он, зараза…

— Да, МГ-43 нам бы, наверное, пригодился, — спокойно заметил Никита. — И плазменные винтовки тоже. Смотрите. Вон там, слева.

Все глянули туда, куда указывал их обычно молчаливый пилот. Метрах в двухстах от места, где они стояли, земля зашевелилась и вспучилась — так, словно наружу одновременно и очень быстро полезли сразу с десяток гигантских грибов.

Но это были не грибы.

— … мать! — привычно не удержался Валерка, хватаясь за рукоять меча. — Извините, девушки, но такая гадость мне ещё не попадалась.

— И справа тоже лезут, — сообщил Малышев.

— И сзади, — добавил Свем Одиночка и снял с плеча лук.

— Э, да они всюду! — воскликнул Курт Шнайдер.

Чарли припал к земле и угрожающе, совсем по-собачьи, зарычал.

— Попались, — резюмировал Дитц. — Хорошо ещё, что они кажутся не слишком быстрыми.

— И большими, — сказал Велга. — Хотя и не маленькими. Мечи и сабли наголо! Занимаем круговую оборону. Старайтесь отсечь им голову.

— И ради Бога, не порубайте друг друга, — закончил Мартин. — Мечники из нас всех те ещё.

Это были гусеницы.

Вернее, так. Те твари, которые сейчас, не особо торопясь, со всех сторон ползли к отряду, больше всего были похожи именно на гусениц. Гигантских, от полутора до двух метров длиной, безволосых, скользких гусениц.

Штук сорок, а то и все пятьдесят, определил на глаз Велга и потянул меч из ножен.

Работа выдалась не слишком трудной, но весьма грязной.

На стороне гусениц была численность. На стороне людей — острые мечи и сабли, стрелы Свема (они не убивали сразу, но попадание в голову немедленно лишало тварь прежнего энтузиазма), ловкость и сила, — тому же Малышеву и вовсе хватало одного удара, чтобы практически отсечь твари головную часть и тем самым прекратить её ползучую и кусачую жизнь.

А укусить гусеницам, как оказалось, было чем. В этом убедился Карсс Оргом, которому одна из тварей намертво вцепилась в ногу, пока он пытался справиться с другой. Но сварога недаром прозвали Везунчиком, — прокусить крепчайший материал сварожьего комбинезона гусеница не смогла, а тут же подоспевший на помощь Мартин прикончил гадину ударом меча.

Настоящим героем проявил себя и Чарли.

Когти и зубы он старался не пачкать, но так отважно и умело отвлекал на себя внимание врага, что людям часто всего лишь и оставалось, как нанести точный удар острым железом в незащищённое место.

Дело также облегчалось тем, что гусеницы подползали довольно медленно и постепенно, словно специально давая время справиться с одними и приняться за очередных, — случай с Карссом был исключением. И то лишь потому, что сварог не оказался в нужный момент достаточно ловок и быстр. Впрочем, неудивительно, успел подумать на эту тему Велга, с отвращением уворачиваясь от фонтана желтоватой слизи, брызнувшей из только что разрубленного им мягкого брюха, староват уже наш Карсс для такого дела. Это мы по-прежнему молоды и полны сил, а вот господин старший советник заметно прибавил в годах. Да и не был он настоящим бойцом никогда. Политик, одно слово.

Всё было кончено в четверть часа. Последние гусеницы ещё подёргивались в предсмертных судорогах, когда отряд, сошёл с дороги и, переступая через трупы, оставил место бойни, чтобы хоть как-то почистить оружие и одежду тем, что попадётся под руку.

— Даже гигантские «термиты», с которыми мы сражались в Брашене, не были такими противными, — сообщил Борисов, пытаясь воткнуть меч в землю по рукоять и тем самым очистить лезвие от слизи. Земля, хоть и была ещё мокрой после вчерашнего дождя, не поддавалась — меч входил только наполовину.

— Я бы предпочёл этих, — высказался Свем. — Они не так опасны.

— Интересно, какие из них получаются бабочки, — подумала вслух Марта. — Если, конечно, это гусеницы. В чём лично я не уверена.

— И правильно, — сказал Мартин. — Я тоже не уверен. Слыханное ли дело, чтобы гусеницы нападали на человека! Влад, ты же у нас самый эрудированный, может такое быть?

— Нашёл эрудита, — пробормотал Борисов, оттирая со штанов слизь пучком листьев, сорванных с ближайшего дерева. — Вот же дрянь какая въедливая…

— Ну-ну, не скромничай, — ободрил друга Мартин. — Интернета у нас под рукой нет.

— Вообще-то, большинство гусениц листья жрут, а не мясо, — сказал Влад. — Но есть среди них и плотоядные, насколько я помню. Тлями питаются, мелкими насекомыми… Впрочем, мы не на Земле, где подобных… э-э… представителей животного мира, скорее всего, нет. Так что все наши рассуждения по данному поводу будут носить исключительно умозрительный характер.

— Как это — скорее всего? — удивился Стихарь. — Точно нет!

— Да уж, — поддержал ростовчанина Шнайдер. — Если б такие были, мы бы наверняка хоть что-то о них слышали.

Адреналиновый отходняк, подумал Мартин, людям хочется поговорить.

— Мало ли, о чём вы или я не слышали, — сказал Борисов. — Вот, например, слышали вы о существе под названием олгой-хорхой?

— Это ещё кто? — спросил Шнайдер.

— Гигантский червяк, — объяснил Влад. — Живёт в самых недоступных местах монгольских пустынь. По легенде убивает жертву на расстоянии при помощи электричества.

Солдаты поражённо молчали.

— Ах, по легенде, — усмехнулся Дитц.

— Легенда — не сказка, — пожал плечами Борисов. — Почти всегда имеет под собой реальную основу. Опять же, даже в наше экологически неблагополучное время на Земле постоянно находят новые виды живых существ, а уж семьдесят-восемьдесят лет назад их было гораздо больше. А наука не могла, не может и никогда не будет знать всего. Даже того, что, казалось бы, лежит прямо у неё под носом.

— Как говорит иногда наш Карл, о чём-то мы знаем точно, о чём-то приблизительно, а о чём-то лишь думаем, что знаем, — вставил Майер.

— И он прав.

Кое-как почистившись и собрав стрелы, отряд двинулся дальше. Хотелось не только побыстрее дойти до окончания мощёной булыжником дороги, но и найти воду и какую-нибудь еду. Потому что считать таковой убитых гусениц пришло в голову лишь Свему Одиночке. Да и тот, поразмыслив, решил отказаться от этой идеи, — мясо вполне могло оказаться ядовитым.

Глава 12

Искусственному разумному существу не положено обладать тонкой интуицией и даром предвидения. Особенно искусственному существу, созданному теми, кто изначально во главу угла ставил умение мыслить и действовать, отодвигая умение чувствовать и медитировать на второй и третий планы. Собственно, Хозяева, построившие и оснастившие некогда Пирамиду и произведшие на свет Оскара, в этом смысле не слишком отличались от людей или, скажем, тех же сварогов. Разве что не делились на расы и отдельные народы, как люди, и две враждебные империи, как свароги. Нет, когда-то перед Хозяевами тоже стоял выбор: продолжать техногенное развитие и вытекающую отсюда галактическую экспансию или поумерить пыл и уделить серьёзное внимание сфере чувственного восприятия и познания мира, а также прочей полумифической и мистической экстрасенсорике. Не то чтобы проблема выбора стояла остро — референдумов никто не проводил. Но всё же отдельные индивидуумы, обладающие в обществе Хозяев определённой властью и авторитетом, не обходили данный вопрос вниманием. В результате общество Хозяев не свернуло с первого пути и даже не притормозило в своём движении. Именно тогда и была создана Пирамида, а затем и её хранитель — Оскар.

Что случилось с Хозяевами потом, куда и зачем они ушли, Оскар не знал. Его не поставили в известность. За сотни тысяч лет размышлений на данную тему, тщательно рассматривая со всех сторон имеющиеся у него факты, Оскар пришёл к выводу, что, скорее всего, Хозяева решили всё-таки резко изменить свой вектор развития и подобрали для этого какой-нибудь экстравагантный способ. Вроде перехода в иное, никому пока в обитаемой Вселенной неизвестное, измерение. Кардинально отличающееся от тех, в которых существовали корневые миры, их первые дублёры (такие, как Земля и Альтерра) и прочие альтернативные варианты.

Но это были лишь догадки.

Реальность же оказалась такова, что искусственное разумное существо Оскар, не запрограммированное на проявление интуиции и прочих седьмых и восьмых чувств, за неимоверное количество лет одинокой (и уже подходящей к естественному концу) жизни само выработало не только вполне гуманоидную интуицию, но даже и обнаружило в себе пресловутый дар предвидения.

Распространяться об этом перед новыми хозяевами Пирамиды Оскар не считал нужным. Но сам-то он прекрасно знал, что выбор в пользу людей, как этих самых новых хозяев Пирамиды, во многом был предопределён именно его благоприобретённой интуицией и даром предвидения.

В конце концов, задачей Оскара было передать Пирамиду в надёжные руки, буде таковые руки в галактике появятся, и он считал, что данную задачу выполнил.

Можно было умирать.

Но затем оказалось, что ещё нет.

Потому что интуиция в последние несколько дней, с появлением нового и весьма загадочного отряда людей, буквально вопила о том, что Пирамиду надо готовить к старту с Жемчужины.

Он не смог бы ответить на прямой вопрос: «Зачем?», — вроде бы ничего прямо не указывало на необходимость подобных действий. Но чувствовал одно — это нужно сделать.

И чем скорее, тем лучше.

В конце концов, решил Оскар, даже, если я ошибаюсь, расконсервация двигателей и тестирование соответствующих систем не повредит. На всякий случай. А людям сейчас не до этого — своих проблем хватает. Но если я прав, у нас всех будет запас времени, которое, как известно, не обменять и не купить ни за какие ценности.


— Давайте рассуждать логично, — предложил Карл Хейниц. — Что есть Пирамида?

По сигналу «Тревога! Общий сбор» все встретились в машинном зале в течение пяти минут. Все — это Маша Князь, временно исполняющая обязанности командора, Оля Ефремова — щупач и эмпат, Аня Малышева — колдунья, жена и мать и некогда ефрейтор славного вермахта и недоучившийся студент, а ныне защитник обитаемой Вселенной и спаситель миров — недавняя шутка на поверку оказалась чистой правдой, каковой, впрочем, и была с самого начала — Карл Хейниц.

И даже маленькая Лиза тоже участвовала в общем сборе, хоть и пассивно, — спала в своей коляске под бдительным присмотром Локотка, который с появлением в Пирамиде трёхмесячной дочери Анны и Михаила, кажется, и забыл, что, кроме неё, вокруг существуют и другие люди.

— Как это — что? — удивилась Маша. — Высококачественный продукт инопланетных технологий. Галактическая диспетчерская. Инструмент по изменению мира, наконец, которым, правда, мы пока не умеем пользоваться.

— Это всё правильно ты говоришь, — кивнул Хейниц. — Но я имел в виду другое. Что есть Пирамида с военной точки зрения? То есть, с той самой точки, которая сейчас для нас важнее всего.

Женщины переглянулись.

— Ты солдат, тебе виднее, — осторожно сказала Оля Ефремова. — Так что?

— Крепость, — сказал Карл. — С военной точки зрения Пирамида — это неприступная крепость.

— Где ж она неприступная, если, — Маша глянула на часы, — через пару часов максимум её возьмут. И мы ничего не сможем сделать.

— Теоретически можем, — сказала Аня.

— Ну да, конечно. Сжечь катер со всеми киркхуркхами и нашими товарищами заодно. Ты это предлагаешь?

— Ну зачем же. Можно пригрозить его сжечь. Обычный блеф. Другое дело, поверят ли в него киркхуркхи. Но тут уж, как сыграем.

— Я не думаю, что они поверят, — с сомнением покачала головой Оля Ефремова, для которой сомнение было абсолютно естественным состоянием. — Они хорошо нас знают. Знают, что мы не станем рисковать жизнями своих даже ради владения Пирамидой.

— Вот же суки, всё-таки! — не удержалась Маша и даже стукнула кулаком по подлокотнику кресла. — Надо было уничтожить всех пятиглазых гадов с самого начала. А мы их пожалели, идиоты. Теперь расхлёбываем.

— Девушки, может быть, вы меня всё-таки дослушаете? — осведомился Хейниц. — Я не закончил.

— Извини, Карл, — вздохнула Маша. — Долбаные эмоции. Говори.

— Ты права, Маша, неприступных крепостей не бывает. Но Пирамида — особый случай. Это ещё и умная крепость, насколько я понимаю. Скажите, что нам известно о системах её обороны? О вооружении? На что она сама способна в тех или иных опасных ситуациях?

— Мальчики об этом знают хорошо, — пробормотала Маша. — И даже мне что-то рассказывали. Но я, если честно, в тонкости не вникала. Так, в общих чертах… — Она умолкла.

— Детский сад. — Тон Хейница стал жёстче. — Ты осталась за командора, но в тонкости, тем не менее, не вникала. Прелестно. Теперь мы тут сидим и пытаемся сообразить, что делать. Ладно. Очень вероятно, что ответ лежит на поверхности. Надо только задать правильный вопрос компьютерному мозгу Пирамиды — этой вашей-нашей Циле Марковне. Я здесь не силён, хотя быстро учусь. Но готов сидеть рядом и подсказывать.

Карл Хейниц оказался прав.

Через тридцать минут общения с ЦМП, они знали, что делать. Ответ — простой и красивый — действительно, лежал на поверхности. Причём ответ такой, о котором не могло быть известно киркхуркхам. То есть, чисто теоретически, они могли бы о нём догадаться. Но для этого пришлось бы для начала понять, что их замысел раскрыт, и люди в Пирамиде знают о том, что произошло с их товарищами на острове и продолжает происходить в атмосферном катере.

Так что, когда всё было решено и началась подготовка к встрече «друзей», Маша, возблагодарив про себя бога за то, что рядом в нужное время оказался этот веснушчатый немец, зареклась на будущее считать себя командиром без достаточных на то оснований.

А также пообещала себе в ближайшее же время, если представится возможность, отблагодарить Карла доступным и приятным обоим (в этом не могло быть ни малейших сомнений!) образом.


— Внимание! — Глейн Сиин подняла руку и оглядела притихших десантников. — Мы почти у цели. Помните, что, как только катер попадёт внутрь Пирамиды, всё будет зависеть только от нашей самоотверженности и быстроты. Люди в Пирамиде не подозревают, что катер и двое заложников в наших руках. К тому же их там всего четверо. А нас семь с половиной десятков. Наша задача — как можно быстрее проникнуть на сорок девятый уровень, туда, где обитают люди, и установить полный контроль над Пирамидой. Повторяю ещё раз: все люди мне нужны живые. Это ценный товар в той торговле, которая нам ещё предстоит. У нас есть два парализатора, к тому же все вы обучены действовать без оружия. Этого вполне достаточно для победы. Не люблю долгие речи, но хочу, чтобы вы осознали. Пирамида — это не только ключ к нашему с вами спасению. Это ключ к спасению всей Дрхены. Я верю в вас. Покажите, наконец, на что способен имперский десант.

Короткий яростный рёв из семидесяти четырёх глоток был ей ответом.

— Ишь как орут, — сплюнул на пол кровавой слюной Вешняк. — Буквально минут двадцать назад ему с удалось с помощью пространного и витиеватого монолога о сомнительном происхождении и сексуальных предпочтениях близких родственников одного из их охранников, а также всех его предков до седьмого колена довести киркхуркха до истеричного ора с последующим рукоприкладством — так, что пришлось вмешаться Глейн Сиин и твёрдо пообещать, что ещё одна подобная выходка, и она разрешит охраннику использовать парализатор. — Накручивают себя. Думают, так они будут страшнее всех. Сразу видно — не разведка. Штурмовики. Мясо.

— Ты бы не дразнил их, Серёга, — попросил Женька. — А то ведь и правда отключат нас. Оно нам надо?

— Мне было надо, — сообщил Вешняк. — Душу хоть отвёл. Сразу стало легче. А разбитая губа за облегчённую душу не слишком большая плата. Особенно, — он повысил голос так, чтобы услышала Глейн Сиин, — когда по-любому скоро конец. Не помирать же с тяжёлой душой! А, как думаешь, Женька?

И он подмигнул Аничкину весёлым глазом, под которым уже начал наливаться всеми цветами радуги роскошный фонарь.


Всё получилось, как и рассчитывали: быстро и просто. Едва из распахнутых люков и дверей атмосферного катера высыпались киркхуркхи и молча кинулись к лифтам, таща с собой Женю Аничкина и Сергея Вешняка, Маша Князь дала команду Циле Марковне.

Невидимое, парализующее всё живое, излучение затопило транспортный бокс. Семь с лишним десятков неугомонных, охваченных боевым пылом, имперских десантников и двое людей, словно манекены, повалились на пол. Крики и стоны замерли на губах, не успев вырваться наружу.

— Жалко наших мальчиков, — сказала Оля Ефремова. — Насколько я понимаю, это очень больно.

— Ничего, — сказала Маша. — Потерпят. Нечего было подставляться с самого начала.

— Стоп, — скомандовала Циле Марковне Маша и тут же, переключилась на связь с Карлом Хейницем и Аней. — Всё, излучения нет, вытаскивайте наших и приводите их в чувство. А потом будем с этими пятиглазыми козлами разбираться. Конкретно.

С «пятиглазыми козлами» на этот раз, действительно, разобрались быстро и без церемоний. Нервная система киркхуркхов и людей по-разному реагировала на парализующее излучение. В частности, киркхуркхи вырубались от него быстрее и на большее время, чем люди. Но отходняк у людей был круче.

По расчетам Цили Марковны, при заданной интенсивности облучения требовалось около четырёх часов, чтобы киркхуркхи начали шевелиться. В обычных условиях. В Пирамиде же, которая сама по себе являлась своего рода мощнейшим генератором жизненных сил, данное время сокращалось вдвое.

Этого было более чем достаточно.

Пока Оля Ефремова и Аня с помощью экспресс-госпиталя приводили в норму Аничкина и Вешняка, Карл Хейниц под руководством Маши и с помощью десятка боевых роботов перетаскивал бесчувственные тела незадачливых имперских десантников на тридцать шестой уровень — уровень Дрхены, родной планеты киркхуркхов. С наивозможной скоростью. И дело тут было не только в том, что людям хотелось поскорее избавиться от тех, кто в последнее время доставлял им столько ненужных хлопот и трудностей. Просто никто, включая Цилю Марковну, не мог ответить на вопрос, надолго ли открылся на Дрхену канал Внезеркалья. Общее мнение было таковым, что ненадолго и может закрыться в любую неподходящую секунду. Потому что ядерная катастрофа на планете Дрхена уже произошла, а опыт миллиона с лишним лет существования Пирамиды говорил о том, что неожиданное открытие канала на гибнущую планету с разумной жизнью, не более чем случайная флуктуация ткани мироздания и, как всякая случайность, недолговечна. И уж тем более непостоянна, так что на её повторение рассчитывать не приходится. К тому же расчеты расчетами, но точно сказать, когда имперские десантники под благотворным воздействием Пирамиды начнут приходить в себя, не мог никто. Включая Цилю Марковну.

На то, чтобы доставить киркхуркхов, а также воду и продукты для них (чёртовы остатки гуманизма!) на уровень Дрхены и сложить всё и всех штабелями в зале перехода на серебристый круг, десяти боевым роботам и одному бывшему ефрейтору вермахта потребовался час с небольшим.

К этому времени чудодейственный экспресс-госпиталь и не менее чудодейственная лечебно-восстановительная атмосфера Пирамиды не только поставили на ноги Женьку Аничкина и Сергея Вешняка, но даже и устранили все неприятные симптомы, связанные с возвращением к жизни, после воздействия парализующего излучения. Как-то: тошноту, головную боль, общую вялость и гипермизантропический взгляд на окружающую действительность.

Там, на уровне Дрхены, все и собрались. За исключением Маши, готовой отдать соответствующую команду Циле Марковне в машинном зале.

— Вот и всё, — сказал Аничкин. — Допрыгались, уроды пятиглазые. — Он вздохнул. — А ведь мы всё сделали, чтобы достичь взаимопонимания.

— Ты их жалеешь, что ли? — покосился на Женьку Вешняк.

— Как тебе сказать… Не то чтобы жалею, но всё-таки. Их планета и раса, считай, погибли. Как тут не посочувствовать.

— Нет, вы, потомки, точно какие-то… — Хейниц попытался найти подходящее слово и, видимо, нашёл. Но удержал в себе, — не такие. Они враги, а с врагом разговор короткий. Пусть вообще спасибо скажут, что я их не расстрелял к такой-то матери и в озеро на корм рыбам не отправил. Маша не дала.

— Серьёзно? — окинул ефрейтора изумлённым взглядом Женька. — Ты хотел их расстрелять?

— Побег из плена с захватом заложников, — спокойно ответил Карл. — А также попытка вооружённого нападения на Пирамиду. Что ж им за это дополнительное довольствие выдать?

Женька не нашёлся, что сказать.

— У тебя всё готово? — осведомился Карл у Маши. — А то мне показалось, что один уже слегка пошевелился.

— Готово.

— Тогда жми на кнопку, сестрёнка, — попросил Вешняк. — Отправь их к чёрту.

— Делаю! — весело ответила Маша.

Через пару мгновений искристая рябь над кругом рассеялась, басовитое гудение, словно бы лопнувшей где-то рядом струны, утихло, и люди остались одни.

Но на то, чтобы почувствовать себя весёлыми и свободными, судьба отвела им не более десяти минут.

Как раз в то время, пока Карл Хейниц, Оля Ефремова, Аня Малышева, Сергей Вешняк и Женя Аничкин поднимались в лифте на свой сорок девятый уровень, Циля Марковна бросила Маше срочное сообщение, пришедшее по дальней связи со звездолёта Клёнья. Оно гласило: «Падаем в чёрную дыру. Что будет, не знаем. Прощайте». И далее шли галактические координаты.

Глава 13

К тому времени, когда отряд подошёл к мосту, погода сменилась окончательно. Облака разошлись, между ними уже вовсю синело небо и прорывались к земле яркие лучи местного солнца. Стало жарче. Мокрая с ночи земля парила, отдавая влагу. Теперь уже отлично был виден подвешенный в воздухе остров, на который плавной дугой перекинулся не слишком широкий — максимум пятеро в ряд, словно бы отлитый из неизвестного тусклого металла, с ажурным, сложного узора ограждением по краям мост.

А также окончательно стало ясно, что сами они находятся сейчас тоже на плавающем в каком-то непонятном пространстве острове. Непонятном, потому что, никакой тверди внизу, под ними, не наблюдалось. Там царствовали всё те же облака. Создавалось впечатление, что нижние — это просто отражение верхних. Или наоборот.

— По-прежнему склоняюсь к тому, что здесь не обошлось без гравигенераторов, — сказал Карсс Оргом заглянув, через перила. — Но падать вниз никому не рекомендую.

Фея Нэла молча пожала плечами и закатила глаза. Что, мол, взять с упрямого сварога.

— Лично мне совершенно безразлично, каким образом вся эта хрень устроена, — сообщил Курт Шнайдер. — Но если там, — он ткнул пальцем в висящий прямо перед ними (метров на сто выше и примерно в семистах метрах дальше) остров, — мы не найдём воды, то, боюсь, придётся возвращаться в этот грёбаный заброшенный дворец, или что это было. Там хоть озерцо есть. Без жратвы мы легко обойдёмся и день, и два. Да хоть три. А вот без воды долго не протянем.

— Тот остров, в отличие от нашего, весь зарос, — сказал Малышев, вглядываясь. — Видишь, лес по краю сплошной стеной. А там, где деревья, там и вода рядом должна быть.

— Очень на это надеюсь, — буркнул Шнайдер.

Пока остальные обменивались впечатлениями, Свем Одиночка внимательно осматривал землю, прилегающую к началу моста.

— Что ты там ищешь, Свем? — осведомилась Марта.

— Не могу понять, — сказал охотник.

— Что именно?

— Как такой большой и толстый Клёнья прополз по такому узкому мосту на другую сторону? А он прополз. Иначе бы оставил здесь неподалёку следы.

— Вообще-то Клёнья умеет принимать практически любую форму, насколько я знаю, — сказал Никита. — Вытянулся в колбасу и прополз.

— И «Маша» с «Гансом» вместе с ним, — добавил Влад. — Чудны дела твои, господи.

— Тогда понятно, — кивнул Свем.

— Что ж, — сказал Дитц. — Надо следовать дальше. Здесь нам ловить нечего.

— А выдержит он нас всех? — с сомнением окинул мост взглядом Мартин. — Уж больно несерьёзен с виду. Я, конечно, не инженер, но мне трудно понять, как можно надёжно перекрыть такой пролёт, опираясь всего на две точки.

— Я же говорю — магия, — повторила Нэла. — Какие вы все недоверчивые, право слово.

— От материала зависит, — сказал Никита. Он присел у начала моста и постукивал по ограждению и покрытию сначала рукоятью меча, а затем и лезвием. Мост отзывался глухим тупым звуком. — Судя по всему, это всё-таки не металл. В общем-то, теоретически можно себе представить достаточно лёгкий и одновременно прочный материал, способный не только перекрыть такое расстояние, но и выдержать нас всех. — Никита умолк, явно утомлённый столь длинной тирадой.

Велга негромко засмеялся.

— Ты чего? — покосился на него Мартин.

— По этому мосту прополз Клёнья, — объяснил Александр. — Не говоря уже о «Маше» и «Гансе». Как ты думаешь, сколько они весят?

— Чёрт, — сказал Мартин. — Я идиот. Ну конечно же.

— Ты не идиот, — успокоила его Марта. — Просто ты стараешься предвидеть всё. Как и положено командору.

— Всё равно, — сказал Дитц. — Мартин в чём-то прав. Торопиться нам особо некуда. Поэтому предлагаю следующий порядок движения. Первыми идут Малышев и Свем. Доходят до середины. Если всё нормально, за ними следуют Нэла и Майер. Когда Малышев и Свем будут на другой стороне, идет следующая пара. Я — замыкающий. Наша задача, чтобы на мосту одновременно не находилось больше четырёх человек.

— Я согласен, — сообщил Мартин. — Хороший план.

— Главное, скрупулёзный и точный, — улыбнулся Велга. — Сразу видно — саксонец думал.

— А то! — Дитц театрально приосанился и гордо блеснул серо-голубыми глазами.

Это случилось ровно в тот момент, когда Малышев и Свем дошли до середины моста, и Михаил, было, обернулся, чтобы махнуть рукой следующей паре — Нэле и Майеру.

— Погоди-ка, — коснулся его плеча Свем.

— Что?

— Там кто-то есть, — показал рукой вперёд охотник. — Идёт сюда. Посмотри на Чарли.

Михаил посмотрел.

Собака, наклонив лобастую голову, едва слышно рычала, не отводя глаз от кромки леса.

Малышев замер и сосредоточился — весь зрение и слух.

До острова оставалось метров триста с прицепом, но тренированное ухо уловило едва слышный характерный треск сучьев под чьими-то неторопливыми шагами.

Неторопливыми и очень-очень тяжелыми.

А вот и с верхушек деревьев вспорхнули потревоженные птицы и с возмущёнными криками умчались прочь.

— Большой, — определил Свем, снял с плеча лук и потянул из колчана на спине стрелу.

— Что там у них? — нахмурился Карсс.

— Кто-то движется из леса к мосту, — сказала Нэла. — И этот кто-то опасен.

Хельмут и Александр переглянулись.

«Ждём» — поднял руку Велга.

Дитц молча кивнул, соглашаясь.

Не ревнуй, сказал себе Мартин, эти люди вместе одолели ад, и понимают друг друга без слов. К тому же руководитель и командир — разные профессии. Твоя задача — общее руководство, попробуй об этом не забывать.

— Вот он, — сказал Малышев. — Здоров, гад.

Из леса вышло (качнулись ближние деревья) и остановилось у края моста существо, напоминающее человека или обезьяну лишь тем, что стояло оно на двух ногах, имело одну голову и две длинные, до колен, руки. Даже с такого расстояния было заметно, что росту в нём никак не меньше трёх с половиной метров. Если не все четыре.

Существо задрало к небу массивную на короткой шее голову и вытолкнуло из себя звук.

Словно кто-то с силой провёл гигантским ржавым ножом по стеклу.

Если оно направится к нам…

Михаил оглянулся.

Друзья и товарищи сбились в плотную группу у начала моста.

И что? У них те же мечи, что и у нас со Свемом. И ещё там две женщины. Пусть с саблями, но это тебе не гусеница. Бежать? Догонит. На три наших шага его один. Вот же мерзкий звук какой. Не нравимся мы ему, это точно…

Существо умолкло, ступило на мост и двинулось вперёд. Очень быстро и решительно.

— Что будем делать, Миша? — посмотрел на Малышева Свем.

— Драться, — сказал Михаил. — Другого выхода я не вижу.

— Я тоже, — согласился Свем. — Пусть подойдёт на выстрел. А не поможет, достанем мечи.

От начала моста на помощь уже бежали все.

Двести метров…

Это ещё что такое? Господи, да у него же один глаз! Циклоп, мать твою…

Михаил вытащил меч из ножен и скомандовал:

— Чарли, назад! Не будь дураком, он тебя раздавит!

Чарли послушался и отошёл за спины людей. И впрямь, не дурак.

Сто пятьдесят метров… Теперь отчётливо было видно, что существо мужского пола, а его почти безволосая кожа явственно отливает красноватым цветом.

— Ты можешь посадить меня на плечи?

Малышев посмотрел на Свема с луком в руках и наложенной на тетиву стрелой, потом на быстро приближающегося циклопа и всё понял.

Правильно. Если Свем усядется мне на плечи, наш общий рост почти сравняется с ростом этого чудища. Так легче будет попасть в глаз — угол почти нулевой. Прямой наводкой. А шкуру стрелой можно и не пробить…

— Давай.

Михаил присел, принял на плечи сотню килограммов живого веса, поднялся и расставил ноги пошире для упора.

Бум-бум-бум!

Мост дрожал и трясся.

Семьдесят метров.

Пятьдесят…

Ну же!

Хлопнула тетива, стрела с хищным шелестом ушла к цели.

Есть!

А, чёрт!

От массивного лба стрела отскочила, как от камня.

Тридцать метров…

Двадцать…

Пятнад…

Снова хлопок тетивы.

Получи!

Негодующий рёв и крик боли одновременно.

Кажется, из кровавого пятна на месте глаза торчит одно оперение, но это не так, — стрела ушла в голову меньше, чем наполовину.

Циклоп останавливается, шатается, скулит на высокой ноте, хватается за черенок стрелы и вырывает её из себя вместе с остатками глаза.

Кровь потоком.

Шаг вперёд, ещё один… Всё. Спёкся, дружок.

Словно споткнувшись на третьем шаге, чудовище рухнуло (Михаил отступил на шаг назад) мордой вниз, попыталось подняться, снова упало, дёрнулось пару раз и затихло.

— Есть, — произнёс Свем довольным голосом. — Пусть не с первого выстрела, но всё равно хорошо.

— Слазь давай, — сказал Малышев и опустился на корточки. — Ишь, расселся на чужой шее. Но молодец, поздравляю. Отличный выстрел.

Подбежали остальные.

— Живы? — осведомился Велга, переводя дух. — Слава богу. Отличный выстрел, Свем.

— Браво, Свем! — хлопнул охотника по плечу Дитц. — Точно и хладнокровно. Как на стрельбище. Хвалю.

— Спасибо Мише, — сказал Свем. — Он сильный и надёжный.

— Миша у нас скала! — воскликнул Стихарь. — Танком не сдвинешь. — Он уставился на поверженного монстра. — Не, ну каков громила — это же кошмарный ужас. Такой приснится — заикой наутро станешь.

— Это циклоп, — сказал Малышев.

— То есть? — не понял Велга. — В каком смысле?

— Чёрт его знает, в каком, товарищ лейтенант. Но глаз у него только один. Был.

— Уверен?

— Спросите у Свема.

Свем подтвердил, что глаз, правда, был один. Удобно — не пришлось выбирать в какой целить.

— Верно, циклоп и есть, — сказала Нэла. — Я его сразу узнала — характерная фигура. И визг. Так только циклопы визжат.

— Что же сразу не сказала? — спросил Валерка.

— А вам бы от этого стало легче? И потом, я была уверена, что они навсегда исчезли. Не только с Земли. Вообще исчезли.

— Получается, не исчезли, — сказал Влад. — И что нас ждёт дальше? Гидры? Химеры? Кентавры?

— Не дай бог кентавры, — поёжилась Нэла. — Они хитрые. Не то, что циклопы.

Мёртвое тело вшестером перевалили через перила и сбросили вниз, в облака — с глаз долой. И поторопились на другую сторону.

Остров встретил отряд влажным теплом и сплошными, непроницаемыми для взгляда, зарослями. Лишь в том месте, где к мосту вышел циклоп, едва намечалась тропинка.

— Какой же это лес, — не преминул высказаться по данному поводу Валерка Стихарь. — Это натуральные африканские джунгли. Как у Жюль Верна в «Детях капитана Гранта». Помню, читал в детстве.

Через джунгли шли долго и трудно. Даже не шли — прорубались — вот когда по-настоящему пригодились острые мечи и сабли! — сменяя друг друга. Потому что от подобия тропы, протоптанной циклопом, вскоре не осталось и следа (одному циклопу, вероятно, и было известно, куда она подевалась).

С другой стороны, Малышев оказался прав — воды здесь хватало. Отряду дважды пришлось форсировать вброд ручьи и один раз даже переплыть неширокую речку, так что проблема утоления жажды, а попутно купания и стирки одежды решилась сама собой.

Решилась также и проблема хлеба насущего. И снова благодаря Чарли. Эта удивительная собака оказалась прирождённым охотником и к тому времени, когда местный день перевалил за середину, уже трижды возвращалась из джунглей с добычей в зубах — толстыми птицами, размерами не уступающими средней курице.

Первая же, попавшаяся на пути поляна, с мирно журчащим по краю ручьём, вполне подошла для устройства привала. Вскоре запылал костёр.

— Как же её приготовить-то? — растерянно крутила в руках мёртвую птицу Марта. — Наверное, сначала надо бы ощипать.

— И выпотрошить, — подсказала Нэла.

— Посолить и поперчить, — посоветовал Валерка.

— Дай-ка сюда, — усмехнулся Малышев, забирая у Марты птицу. — Выпотрошить — это правильно. А вот ощипывать не обязательно.

— А… как же тогда?

— Сейчас научу. Валера, найди-ка шесть камней покрупнее.

— Что значит покрупнее? И почему шесть?

— Таких, чтобы эта курица между двумя поместилась. Куриц у нас три. Значит, камней должно быть шесть. И нужно ещё развести два костра — так будет быстрее. Каждую пару камней установить в костёр. Но лучше сначала установить, а уж потом развести костёр.

— Ага, — сказал Влад. — Знакомый способ. Мы так в студенческие годы на практике краденых гусей запекали.

— Надо же, — покачал головой Мартин. — Вот уж не думал, что ты способен украсть гуся у бедных селян. Паниковщина какая-то.

— Во-первых, они не были бедными, — возразил Борисов. — Во-вторых, молодость есть молодость. Безответственность и порыв. А в-третьих, жрать сильно хотелось. Даже сильнее, чем сейчас.

— Я сделаю, — поднялся с травы Карсс, дослушав сентенции Влада.

— Похвально, советник! — одобрил Дитц.

— И я, — вызвался Никита.

— Время собирать камни, — изрёк Влад. — Пошли, Мартин, поможем Валере.

На то чтобы выпотрошить и тщательно промыть в ручье трёх птиц, у Малышева ушло не более десяти минут. После этого он густо, со всех сторон, покрыл тушки глиной, найденной здесь же, у ручья, и уложил каждую между парой установленных в костре камней.

— Вот и всё, — сообщил он, распрямляясь. — Теперь как следует поддерживать огонь, и через час всё будет готово. Перья останутся в глине.

Женщина появилась на поляне в тот момент, когда отряд заканчивал трапезу.

Первой её заметила Нэла и очень удивилась. Потому что ни Чарли, ни Свем, ни Малышев, ни она сама, наконец, не услышали и не почувствовали её приближения. А должны были.

Маленького роста — на полголовы ниже Валерки Стихаря, одетая в застиранное, зеленоватое, сливающееся с окружающим фоном, длинное платье, с каким-то мешком на поясе, опираясь на кривоватую палку, она молча стояла на краю поляны и с явным удивлением и недовольством смотрела на костры и расположившийся рядом с ними отряд.

— Здравствуйте! — Нэла подняла руку и помахала. — Идите к нам!

Теперь незнакомку заметили все.

Лет сорок пять — сорок восемь, подумал Велга. Какое интересное лицо. На первый взгляд доброе и даже красивое, но, если присмотреться, чувствуется в нём какая-то невнятная червоточинка. Откуда она здесь взялась, интересно? Да и подкралась так, что не услышал никто. Очень всё это странно.

— Не бойтесь, — выдержав паузу, сказал он. — Мы люди мирные.

— Вижу, какие вы мирные. — Голос у женщины оказался неожиданно сильным и глубоким. — Ухлопали Порфирия и глазом не моргнули. Словно так и надо.

— Порфирий — это кто? — спросил Влад. — Циклоп? Вы, конечно, извините, но мы приняли его, скорее, за Полифема. Уж больно соответствующе он себя вёл. Я бы даже сказал характерно.

— Да, мать, — сказал Валерка. — Ты это зря. Твой Порфирий нас бы на куски в момент разорвал и как звать не спросил.

— Это точно, — подтвердил Майер. — Мы всего лишь защищали наши жизни. Самооборона. Знаете такое слово?

— Я много чего знаю, — сообщила женщина, подходя ближе. — А Порфирий зла бы вам не сделал. Он познакомиться хотел. Обрадовался. А вы его острой стрелой в глаз. Разве ж так можно? Не разобрались, не подождали — сразу стрелять! Нет теперь моего Порфирия, с кем я буду теперь дни свои горемычные коротать?

Голос её приобрёл жалостные, причитающие нотки профессиональной деревенской плакальщицы.

— Бросьте, — жёстко сказал Дитц, поднимаясь с травы. — У нас тут найдётся, кому радость от ненависти отличить. Ваш Порфирий собирался нас убить. Мы успели раньше. Вот и всё, что произошло. Не о чем говорить. Кстати, меня зовут Хельмут Дитц. А вас? Кто вы такая? Откуда? Почему следили за нами?

Только сейчас Велга понял, что его транслятор молчит, но и он, и Дитц, и, судя по всему, Карсс, прекрасно понимают речь незнакомки.

— Говорить нам есть о чём, — заявила женщина, игнорируя вопрос обер-лейтенанта. — Вы вторглись на мою территорию и убили Порфирия. За это придётся заплатить.

— Вот как! — растянул тонкие губы в улыбке Дитц. Велга знал эту улыбку. Обычно ничего хорошего тому, кому была предназначена, она не предвещала. — Заплатить, значит. И чем же, позвольте узнать?

— Один из вас должен будет заменить мне Порфирия, — последовал будничный и даже какой-то ленивый ответ.

Глава 14

— Не было печали — черти накачали, — сказал Вешняк, прочитав сообщение. — А также пришла беда — отворяй ворота. Это я, чтобы не материться лишний раз при дамах, — объяснил он.

— Я бы и сама сейчас с удовольствием выматерилась, — призналась Маша. — Да жаль не поможет.

— Что такое «чёрная дыра»? — осведомился Карл. — Во времена моей учёбы в Берлинском университете такого понятия ещё не было. Потом я что-то слышал краем уха, но глубоко не вникал. Некогда было.

— Мы в одинаковом положении, — сообщила Маша. — Тоже краем уха. Я уже запросила справку у Цили Марковны. Предельно адаптированную. Предлагаю всем подключиться и усвоить информацию. А потом уже будем думать.

На усвоение информации ушло около получаса, после чего несколько обалдевшие от полученных сведений Маша, Оля, Аня, Женя, Карл и Сергей продолжили импровизированный совет.

— Была звезда, стала воронка. Всё глотает и ничего не выплёвывает, — задумчиво сказал Вешняк. — На первый взгляд жуткое дело. Но я не думаю, что так оно и есть.

— Почему? — спросил Женька. — Здесь, В Пирамиде, собраны самые точные научные данные. К тому же не нами, людьми, собранные, а теми, кто когда-то был хозяином галактики и…

— Собраны-то они собраны, — перебил сержант. — А что толку?

— Ну как же…

— Да вот так. Что нам толку от этих, как ты говоришь, самых точных научных данных? Никто и никогда не лазил в эти чёрные дыры, чтобы узнать, что на самом деле там происходит. Значит, практическая цена всем этим данным — ломаный грош.

— Ты хочешь сказать, что наши могут там выжить?

— Я хочу сказать, что им нужно помочь выжить. Это наши товарищи — раз, а русские своих не бросают — два.

— Немцы, между прочим, тоже, — вставил Карл.

— А у меня там вообще муж любимый, если кто забыл, — добавила Аня.

— Это как? — обалдело уставился на них Аничкин. — Как, по-вашему, мы им можем помочь?

— Очень просто, — успел ответить за Вешняка Карл Хейниц. — Полетим туда и нырнём вслед за ними. И будь, что будет.

— Вы сошли с ума, — убеждённо сказал Женька. — Это же чистой воды самоубийство! Верная гибель. Из чёрной дыры ничего не возвращается. Даже свет!

— Той же дорогой — да, — сказала Аня.

— Что ты имеешь в виду? — уставился на неё Женька.

— Только то, что сказала. Даже в земной науке существует теория, что чёрные дыры могут вести в какое-нибудь иное измерение, другую Вселенную или вовсе бог знает куда. И в справке, которая нам только что была предоставлена, говорится об этом же. Ты, наверное, невнимательно читал.

— Так то теория! — воскликнул Женька. — А я говорю о прак… — Он осёкся и полез скрести затылок. — Н-да, на практике действительно никто не проверял.

— А тож, — с крестьянской основательностью промолвил Вешняк.

— Погодите, — не сдавался Аничкин. — Если даже на секунду допустить, что мы все согласимся на этот безумный риск, то как, по-вашему, нам туда добраться? Клёнья-то — тю-тю. А второго звездолёта у нас нет. Есть ещё отличный планетолёт, но он не умеет входить в гиперпространство. Конечно, — продолжил он, — теоретически и даже практически, наверное, можно и планёт соответствующим образом переоборудовать, и даже новый звездолёт построить. Ресурсов и мощностей, уверен, у нас хватит. И технологии в Пирамиде наверняка есть. Но это ж сколько времени уйдёт! Я даже предположить не могу. Годы!

Женька замолчал и оглядел товарищей:

— Маша, Оля, вы-то чего молчите?

— Лично я жду, когда ты закончишь, — сказала Маша.

— А я вообще девушка молчаливая, — пояснила Оля. — Опять же, воспитание. Привыкла сначала мужчин слушать, а уж потом, если разрешат, самой говорить.

— Издеваетесь, — догадался Женька и полез в карман за сигаретами. — Ну-ну.

— И не думали, — сказала Маша. — Я просто хотела тебе, Женечка, напомнить, что в любом случае лететь нам есть на чём. Но ты же, как начинаешь токовать, так хрен слово вставишь.

— Не понял, — Аничкин так и не донёс до сигареты зажигалку. — И на чём же мы полетим?

— На самой Пирамиде, разумеется. Или в ней. Ты разве забыл, как Оскар рассказывал, что Пирамида при необходимости превращается в гигантский звездолёт? Точнее даже галактиколёт. На ней между галактиками можно путешествовать, а не то что между звёздами. По словам Оскара, ясное дело, но, думаю, его слова не трудно проверить.

— Мля… — на этот раз Женька оставил в покое свой многострадальный затылок и принялся тереть лоб. — Действительно. Совсем из головы вон. Приношу всем свои извинения.

— Ерунда, — сказал Хейниц. — Бывает. А что, правда в Пирамиде можно путешествовать между галактиками?

— Правда, — ответили от дверей.

— Вот вечно вы, Оскар, — произнесла Маша скучным голосом. — То исчезаете в самый неподходящий момент, то появляетесь в самый подходящий.

С появлением Оскара разговор перешёл в несколько иное русло. Особенно после того, как хранитель Пирамиды поведал присутствующим о том, где он пропадал и чем, собственно, был занят.

— Назовите это интуицией или как вам будет угодно, — закончил он свой рассказ, — но я, словно бы чувствовал, что мне необходимо заняться подготовкой Пирамиды к полёту.

— Отчего же вы не поставили нас в известность сразу? — осведомилась Маша. — Если уж вы передали Пирамиду в наше пользование, то, согласитесь, это выглядит странно.

— А что бы вы мне сказали в ответ, поставь я вас сразу в известность? — вопросил в ответ Оскар. — Решили бы, что старик окончательно выжил из ума и лучше его, пожалуй, изолировать, чтобы не натворил бед.

— Это неважно, что бы мы решили, — сказала Маша неожиданно жёстко. — Важно, что решать — наша прерогатива. Давайте договоримся с вами, Оскар, на будущее и раз и навсегда. Больше никакой самодеятельности в том, что касается вопросов функционирования Пирамиды. За это отвечаем мы и только мы. Разумеется, с вашей неоценимой помощью. Но окончательное решение, повторяю, всегда за нами.

— Что ж, — склонил голову Оскар. — Будь по-вашему. Это, вероятно, справедливо и правильно. К тому же я хорошо знаю, что будущего, о котором вы говорите, у меня почти не осталось. Очень скоро во всех вопросах, связанных с Пирамидой и возможностями её использования вам придётся полагаться исключительно на себя и Цилю Марковну. Ну и на Локотка ещё. В какой-то мере.

— Не надо, милый Оскар, — мягко сказала Ефремова. — Разумным существам, за редчайшим исключением, не дано предугадать час своего ухода. Мы очень надеемся и верим, что вы будете с нами ещё долго.

Всё правильно, подумал Оскар с лёгкой грустью. Они действуют так, как всегда действуют, рождённые женщиной. Хозява были точь-в-точь такими же. Сначала отчитали, как мальчишку, а потом, как мальчишку же, погладили по головке. Хорошо ещё, что я не самолюбив, а то, пожалуй, мог бы и обидеться. Хотя слова Оли были мне приятны, следует признать. И очень хочется верить в их искренность.

— Я постараюсь, — сказал он. — Но обещать ничего не могу.

— Но на то, чтобы обучить нас управлять Пирамидой и доставить её к этой грёбаной чёрной дыре вас, надеюсь, хватит? — с солдатским цинизмом осведомился Хейниц.

— Думаю, да, — ответил Оскар.

— Нам нужно быстро, — сказала Аня.

— Можно и быстро. Сама Пирамида к старту готова. Но ещё два-три дня на вашу подготовку нужно в любом случае.

— Всего? — изумился Женька. — Каким же образом мы научимся управлять в космосе Пирамидой за два-три дня, интересно? Я машину-то учился водить чуть не месяц, а тут корабль межгалактический!

— Есть специальные технологии для быстрого обучения, — сказал Оскар. — Подключим всех вас к Циле Марковне, запустим программу… Это довольно вредно для организма вообще и головного мозга в частности, но не смертельно. Зато очень эффективно и экономит массу времени.

— А что же мы раньше эту технологию быстрого обучения не использовали? — осведомилась Маша.

— Я же говорю, это вредно. Если пользоваться часто, в мозгу могут возникнуть необратимые изменения, которые в результате приведут к слабоумию. Причём изменения такого рода, что и вся медицинская мощь Пирамиды с ними не справится. За всё, знаете ли, приходится платить. Это универсальный закон.

— Вот чёрт, — сказала Маша. — теперь я сомневаюсь, что этой технологией вообще стоит пользоваться.

— Один раз не страшно, — заверил Оскар. — И даже несколько. Тут главное необходимый перерыв выдержать.

Пока мужчины и Маша вместе с Оскаром углубились в составление и обсуждение списка первоочередных дел (в частности, нужно было решить, как поступить с оставшимися на острове, киркхуркхами) Оля Ефремова отвела Аню в сторонку.

— Ань, я хотела спросить… — щупач замялась, явно испытывая трудности с формулировкой.

— Кажется, я догадываюсь, — помогла ей Аня. — Наверное, хочешь узнать, собираюсь ли я брать с собой Лизу.

— Да. Согласись, это серьёзный вопрос.

— Ты даже не представляешь себе, насколько серьёзный. Это я тебе, как мать говорю. Но спасибо, что спрашиваешь.

— Так… Так что ты решила?

— Честно? Пока ума не приложу. Одно ясно. И с собой брать её нельзя и здесь оставлять не с кем. Не с киркхуркхами же или, что ничем не лучше, с племенем Свема. Которое к тому же вообще неизвестно где находится, и контакта у нас с ним нет. Имеется, конечно, ещё один выход…

— На Землю.

— Да, на Землю. В Россию. Но я там никого не знаю.

— Зато знаем мы. И я, и Маша, и Женька тоже. Я поэтому и решила сейчас с тобой поговорить, что сразу подумала о таком варианте. Мне вообще кажется, что ты не должна с нами лететь. Если мы не вернёмся… Лизе нужна мать, ты это понимаешь?

В глазах у Ани блеснули слёзы.

— Я знаю, — тихо сказала она. — Тут никуда не денешься. Надо выбирать. Или ты спасаешь мужа или будущее своего ребёнка.

— Миша сильный, — сказала Оля. — И он не один. А Лиза, если, не дай Господь, все мы… ты понимаешь… она останется совсем одна. Некому даже будет рассказать о том, кто были её родители и каким делом они занимались.

— Спасали Вселенную, — кривовато усмехнулась Аня. — Ты права, Оля, выбирать тут нечего. Но от этого легче не становится.

— У меня пустует двухкомнатная квартира в Москве, — сказала Оля. — Она у меня в собственности. Плати за коммуналку и живи хоть всю жизнь. Сделаем так…

— Эй, девушки! — позвал Женька Аничкин. — Что там за тайны? Идите к нам, мы уже практически всё решили.

«Одну минуту», — махнула рукой Оля, не оборачиваясь.

— Я уже почти согласна, — промолвила Аня. — Но думаю, что этот вариант стоит обсудить со всеми. Иначе получится нечестно.

— Разумеется. Но мне было важно заронить в тебя правильную мысль, — щупач ободряюще улыбнулась. — И насчёт документов и денег не беспокойся. Мы всё-таки Стражники Внезеркалья, — знаем, как преодолеть эти трудности. И не только эти.


Море штормило. Тяжёлые фиолетовые волны, шли от горизонта к берегу, словно нескончаемые рати. Обычно безоблачное небо укуталось мрачными рваными тучами, между которыми вдали то и дело полыхали короткие яростные молнии. Далёкий гром смешивался с грохотом недалёкого прибоя, и отличить один от другого было не так уж просто.

Впрочем, Координатор лукавил. Конечно же, он отличал. Просто непогода случалась здесь столь редко, что даже средней силы шторм и гроза строили из себя чуть ли не конец света.

Он стал вспоминать шторма и грозы, свидетелями которых был за свою необычайно долгую жизнь.

Да, следует признать, что эти, шумящие сейчас за стенами Замка, не идут ни в какое сравнение с некоторыми из них. Как не может идти в сравнение мелкий и трусливый уличный хулиган с безжалостным и матёрым ночным убийцей.

И всё-таки, шторм — это хорошо. Хоть какая-то смена декораций. Н-да. Не можешь изменить сюжет, смени декорации. Пьесу это не улучшит, но хотя бы отвлечёт часть зрителей от неприятных мыслей о бездарности драматурга и режиссёра (к актёрам претензий нет — они играют то, что им предписано первыми двумя).

Он поднялся с удобнейшего плетёного кресла, подошёл к окну, поднял створки и несколько минут стоял, вдыхая грозовой ветер и стараясь ни о чём не думать. Последнее выходило не очень. В ту пору, когда он был Распорядителем, прежний Координатор не мог понять этих его привычек из прежней жизни, как то: приверженность к нахождению в «низком» материальном облике, любовь к жареному мясу и хорошему вину (гораздо же проще и гигиеничнее получать чистую жизненную энергию из окружающего пространства!) и даже, чего уж греха таить, редкие, но бурные связи с представительницами женского пола различных гуманоидных рас.

Теперь он сам стал Координатором, но его привычки мало изменились. Разве что редкие связи с женским полом стали ещё реже. Вероятно, с силу специфики его нового положения, предполагающего в первую очередь утяжеление несомой ответственности.

Да, ответственность. В бытность его Распорядителем он как-то мало задумывался над тем, что чувствует Координатор, когда на доверенном ему участке вдруг случается, к примеру, та же Воронка Реальностей.

Зато теперь я чувствую это очень даже хорошо, подумал он. Еще неизвестно, что хуже — Воронка или то, что происходит сейчас. С Воронкой мы хотя бы нашли способ управиться, и всё закончилось относительно хорошо. Спасибо отряду людей. На этот раз всё не так однозначно. То есть, всё совсем не однозначно. Причина, по которой обитаемые миры, а также их отражения в альтернативных реальностях в массовом порядке охвачены войнами на уничтожение, спонтанно вспыхивающими смертельными эпидемиями, экологическими и природными катастрофами, безумным, ничем не оправданным геноцидом и утратой всех мыслимых нравственных и моральных ценностей, так и не найдена. Пожалуй, как ни странно, только родина людей — Земля (ну и ещё пара-тройка миров) находились к данному моменту в относительно устойчивом положении. Но и там, в одной из альтернативных реальностей, практически не уступающей по своему значению коренной, уже, как он знал, началась война, грозящая перерасти в мировую бойню. А значит, и этот оплот стабильности вскоре можно будет считать утраченным.

Координатор поднялся и прошёлся по залу взад-вперёд.

Может быть, Древний обнаружит хоть какую-то зацепку? Интересно, где он сейчас? Хотя догадаться нетрудно. Наверняка решил покрутиться среди Высших, разнюхать, что к чему. Рыба гниёт с головы, и всё такое прочее. Да только, думаю, зря. Высшие, конечно, существа вполне себе… творческие. Могут иногда учудить такое, что хоть стой, хоть падай, — один последний их фортель с новой Вселенной, которую создали Младшие и всё, что за этим последовало, чего стоит! И всё-таки теперь это не они. Во-первых, слишком уж мало времени прошло, а во-вторых, он бы знал. Или хотя бы почувствовал.

Координатор вспомнил последние события с Высшими и непроизвольно поёжился.

Да уж. Учудили так учудили. И ведь снова тот же отряд выручил[6]. Что же это получается, только на него вся надежда? Как-то всё это очень странно, если не сказать больше. Уже два раза спасли мироздание и вот теперь я, Координатор, сижу тут и всерьёз уповаю на то, что мой отряд сделает это и в третий раз. Да, теперь уже точно мой. Потому что я его нашёл, и нас теперь слишком много связывает. Значит, сижу и уповаю. При этом, что характерно, сам не знаю причины, по которой вышеупомянутое мироздание разваливается.

Хорошо, пусть не само мироздание, пусть всего лишь (ничего себе — «всего лишь»!) определённое мироустройство, но всё-таки. В основе данного мироустройства несчётные мириады разумов и душ. И насильственная их и преждевременная гибель может привести к последствиям, тяжесть которых он сейчас представить себе не в состоянии.

Дважды прозвенел невидимый колокольчик, чей звук Координатор услышал бы в любом помещении Замка.

Он подошёл к окну и опустил его, оставляя шторм и грозу по другую сторону тройного стекла.

Ну, наконец-то. Древний явился. Что ж, посмотрим, с чем.

Глава 15

Я подумал, что ослышался. Или неправильно понял. В конце концов, женщина могла и пошутить. Откуда нам знать, как у них тут принято вести беседу с первыми встречными?

— Если это шутка, — словно угадав мою мысль, сказал Велга, — то неудачная.

— Она не шутит, — произнесла Нэла.

Я посмотрел на неё. Фея стояла в напряжённой позе, чуть подавшись вперёд, со скрещёнными на груди руками, и пристально разглядывала незнакомку.

— Какие уж тут шутки, — подтвердила та спокойным голосом. — Так что, сами выберете, кто мне Порфирия заменит или мне это сделать?

— Так у нас, значит, есть право выбора? — вежливо и чуть ли не ласково осведомился Хельмут.

— Обязательно. Право выбора всегда и у всех имеется. Но, если бы вы согласились предоставить его мне, я вам рассказала бы, как на третий остров живыми и здоровыми перебраться. А то ведь, неровен час, сгинете по дороге, и поминай, как звали.

— Это становится интересным, — сказал я. — А четвёртый и пятый острова есть?

— А зачем вам четвёртый или пятый? — удивилась женщина. — Вам на третий, срединный. Там найдёте всё, что надо. Или не найдёте. Тут уж от вас зависит. Найдёте, — может быть, и домой вернётесь. Ну, а не найдёте, — значит, такая ваша судьба. Будете скитаться здесь до скончания века.

Слишком много она говорит, подумал я. Почему? Чувствует свою силу или просто давно ни с кем не общалась. А может быть, блефует? Надеется, что поверим, испугаемся и оставим ей одного человека. Или и вовсе морочит нам голову. Из любопытства и от скуки. Заскучаешь тут одна, пожалуй. Особенно без циклопа. М-да. Загадка. Как бы ей подипломатичнее объяснить…

Но меня опередили.

— Шёл бы ты своей дорогой, Мара, — сказала Нэла. Я заметил, что фея переменила позу. Теперь она стояла, уперев руки в крутые бёдра и чуть склонив голову к правому плечу. Сварожий комбинезон (точная копия Аниного — спасибо всемогущему синтезатору!), в рукояти сабли, споря с яркостью глаз, сияет драгоценный изумруд. Чертовски эффектно — А то ведь мои друзья-солдаты люди не сильно терпеливые, и железо у них острое.

— Мара? — засмеялась женщина. Смех, как смех, ничего особенного, но отчего у меня забегали мурашки по коже? — Звали меня и так, верно. Впрочем, как меня только ни звали. Но ты, фея, гляжу угрожать мне вздумала? Так это зря. Сама понимать должна. Что же касается вашего железа, то его остроту легко проверить. Как и всё прочее.

Она задрала голову, подняла к небу обе руки и сделала движение, будто собиралась раздвинуть плотные облака.

И облака раздвинулись.

Точно над поляной образовался ровный, словно вырезанный по циркулю, широкий круг синего неба. А ближе к краю этого круга ослепительно и жарко сияло маленькое яростное белое солнце размером с пятирублёвую монету, если держать её на вытянутой руке.

Чёткие короткие тени легли на траву от деревьев и от каждого из нас.

Мара (или как там её) взмахнула руками. Тени удлинились и приобрели угольную черноту.

— Вот же сука, — сказала Нэла так, что все услышали. — Сейчас начнётся. У меня нет времени на объяснения. Помните: единственное, что нас может победить — это страх.

Времени у нас, действительно, не оказалось. Никто ни о чем не успел спросить, и Нэла больше ничего не успела сказать. Моя тень-силуэт, будто вырезанная из непроницаемо чёрного картона мишень на стрельбище, поднялась, надвинулась, закрыла собой всё вокруг, дохнула ледяным холодом, и уже в следующее мгновение я обнаружил себя стоящим босыми ногами на мокрой гальке.

Ленивая морская волна, шипя, словно оседающая пена в бокале с шампанским, лизнула пальцы и откатилась назад.

— Эй, Мартин! — позвали сзади. — Ты чего, моря не видел? Иди сюда, пиво нагреется!

Ощущая слабость в ногах, я обернулся на знакомый голос.

В соблазнительно-прохладной тени, под обширным, размером с хороший парашют зонтиком от солнца, за круглым столиком сидела небольшая компания когда-то близких мне людей. Парень и две девушки.

Все трое, как мне доподлинно было известно, давно уже не живущие на этом свете.

Я сразу вспомнил и время, и место.

Двадцать четыре года назад. Крым. За столиком — мой друг художник Пашка Ордынский, его будущая жена Вика и моя великая любовь Ирка Савельева. Мы только приехали, и впереди нас ждут волшебные три недели. Может быть, лучшие три недели в моей жизни. Лучшие три недели, которые затем плавно перетекут в пять долгих лет, о которых я всегда предпочитал особо не вспоминать. Но они вспоминались всё равно.

Главным событием этих лет стал мой добровольный, трудный и крайне болезненный разрыв с Иркой с финальным абортом, против которого у меня тогда не возникло ни малейших возражений.

За эту любовь нужно было крепко побороться, но я борьбе предпочёл бездействие, мною же умело замаскированное под обретение мужской самостоятельности. Потом Ирка вышла замуж за какого-то частного торгаша-предпринимателя, родила сына, и скоро все трое сгорели вместе с дачей в одну весёлую новогоднюю ночь. Я в ту пору тоже был уже женат, растил дочь и начинал задумываться о разводе.

Но первым на почве бурно развивающегося алкоголизма развёлся Пашка. У меня в ту пору хватало собственных проблем, и я не сразу понял (точнее, не захотел понять), что мой друг спивается. А когда понял, было уже поздно.

Пашка сгорел в течение двух лет, и, возможно, цирроз печени, сведший его в могилу, был не так страшен, как тот распад личности, который я наблюдал.

Вика вышла замуж вторично, уехала с новым мужем сначала в Израиль, а затем в Соединённые Штаты и несколько лет назад мне сообщили, что она умерла. Вроде бы от рака.

Мои же пять горьких лет сплошных разочарований (в любви, дружбе, семейной жизни, профессии и человечестве в целом) закончились тем, что я всё-таки развёлся с женой, фактически потерял дочь (она до сих пор не может мне простить до конца уход от её матери) и резко сменил профессию. А заодно и образ жизни вместе с мировоззрением, оказавшись — волею случая или судьбы, не знаю — в Страже Внезеркалья.

С тех пор, вероятно, не проходило недели, чтобы меня не посещали мысли о том, как могла бы сложиться моя жизнь, а также жизни Ирки, Пашки и Вики, не упусти я сначала свою любовь, а затем и нашу с Пашей дружбу. Не то чтобы я чувствовал себя тяжело ответственным за то, что случилось. Нет. В конце концов, мне хватало здравомыслия понять очевидную вещь: в подобных жизненных коллизиях не бывает одной виновной стороны. Виноваты все. И даже не виноваты — причастны.

Но.

Вот именно «но». Что было бы, поведи я себя иначе? Быть может, сейчас мне не пришлось бы ежедневно заполнять зябкую пустоту, поселившуюся во мне с тех пор, привычными красивыми и правильными, в общем-то, словами о том, что я занимаюсь самой интересной и важной в мире работой, и окружают меня люди, дружбой и сотрудничеством с которыми можно гордиться?

Исправить допущенные в жизни ошибки, или то, что ты считаешь таковыми, каким бы глупым и наивным это ни казалось тебе самому. Есть ли больший соблазн для того, чья совесть не желает вести себя тихо и спокойно, хотя, вроде бы, должна? Будь проще, и люди к тебе потянутся. Поменьше рефлексии, — побольше дела. В конечном счёте, Бог простит всех. Проверенные и надёжные сентенции для тех, кто подсчёт своих шансов на продвижение по службе считает серьёзной умственной работой, а ритуальное — раз в месяц или даже в неделю — посещение церкви — чуть ли не духовным подвигом личного масштаба.

Я ощущал собственными босыми ступнями мокрую пляжную гальку, видел собственными глазами своих живых друзей и свою живую любовь и прекрасно осознавал, что это не морок и не галлюцинация. Мне и в самом деле даётся второй шанс. Шагни я сейчас к столику, усядься за стол, чокнись пивом с Пашкой, поцелуй в пахнущие земляникой губы Ирку, подмигни Вике — и всё. Можно проживать жизнь сначала. Заранее зная, чем обернётся твой тот или иной поступок. Говорите, всё предопределено и ничего нельзя изменить? Врёте, господа-товарищи. Можно. Это просто. Нужно только провалиться на живом звездолёте в «чёрную дыру», встретить там странно-опасную женщину, вынудить её вернуть тебя в прошлое, принять решение, оторвать пудовые ноги от мокрой гальки и сделать первый шаг.

Уже второй достанется меньшими усилиями.

А третьего ты и вовсе не заметишь. Правда, назад дороги не будет. Только не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Знаю и всё. Ну? Давай, Мартин. Ты всегда этого хотел — попробовать сложить жизнь иначе и посмотреть, что из этого получится. Шагай. Учти, время, которое отпущено тебе на принятие решения, не бесконечно. Ещё минута-полторы, и шанс будет утерян безвозвратно. Ты просто вернёшься туда, откуда пришёл. Туда, откуда на самом деле есть только один выход — в эту старую новую жизнь.

— Мартин! — позвала Ирка и призывно замахала тонкой рукой. — Ну что ты встал там, как столб, глупыш? Иди сюда! Я соскучилась!

Не знаю, что меня удержало. Честно, не знаю. Предупреждение Нэлы о страхе, который только и способен нас победить? Может быть. Потому что по большому счёту, — поддаться искушению избежать ошибок прошлого — это и означает поддаться своему страху. Страху перед ответственностью и страху перед самим собой — тем, кто ты и есть на самом деле. Да, избежать ошибок, наверное, можно — это доказывает сам факт моего нахождения в этом месте и в этом времени (повторяю, я знал, что не сплю и не галлюцинирую).

Но в самом слове «избежать» уже скрывался подвох. Особенно заметный, если сравнить его со словом «искупить».

Нет, все эти соображения пришли ко мне потом, когда всё закончилось. В те же долгие шестьдесят и сколько их там было секунд, я, оставаясь на месте, действовал, скорее инстинктивно. И до сих пор надеюсь, что инстинкт меня не подвёл.

Это было похоже на полёт в тоннеле спиной вперёд — всё дальше и быстрее от кусочка южного пляжа с тремя, уже теперь дважды для меня потерянными, людьми за столиком. Вот круглое пятно света уменьшилось до размеров суповой тарелки, затем теннисного мяча, крышки от пива, яркой точки… Всё. Исчезло. И тут же вслед за ним пропала и окружающая меня чернильная темнота.

Я опять очутился на знакомой уже поляне в непонятном мире летающих островов. Один, без товарищей. Маленькое бешеное солнце било мне точно в затылок, но тени своей на траве я не увидел. Вместо нее в пяти шагах от меня стоял я сам. Или точная моя копия. В моей одежде и с моим рашенским мечом-акинаком в ножнах на левом боку.

— Что за шуточки? — вырвалось у меня. — Эй, ты кто?

Но, как верно было замечено Нэлой, шутками здесь и не пахло. Как и ответами на дурацкие вопросы.

Не говоря ни слова, мой двойник выхватил меч из ножен и прыгнул вперёд. С намерениями, не оставляющими сомнений.

Мои навыки владения мечом ограничивались двумя-тремя уроками, данными по случаю в далёкой юности хорошим знакомым — мастером спорта по фехтованию на саблях. То есть, по-сути, никакими навыками я не обладал, а из тактики ведения боя помнил лишь то, что после успешной защиты правильнее всего нанести ответный удар и не забывать следить не только за руками и глазами, но и ногами противника. Опять же спортивная сабля — это вам не боевой меч рашей. Последний не только короче и гораздо тяжелее, но и заточен с двух сторон кинжальной заточкой чуть не до бритвенной остроты.

Это было похоже на бой со своим отражением в зеркале. С той только разницей, что отражённый меч не способен ранить или убить.

Шаг вперёд. Шаг в сторону. Ложный выпад. Отскок. Удар.

Мне показалось, или и впрямь заискрило?

Ещё удар.

Не проваливаться!

Шаг в сторону с ударом.

Может, с ним поговорить?

— Эй, приятель, тебе не кажется, что мы слишком похожи, чтобы решать возникшие проблемы таким примитивным способом?

Молчит, гад.

Защита. Ещё защита. Ответ. Парад — рипост, блин. Надо же, сразу и термин сам собой припомнился…

— Мартин! Ты же тоже Мартин, а? Кончай ерундой заниматься, давай поговорим!

Ни слова в ответ. Плохо дело.

Никто не хотел умирать. Был такой фильм. Нет, дорогой, эту позицию тебе не занять, солнце в глаза — явная потеря преимущества…

Мы кружили по поляне, пытаясь достать друг друга острым железом, и очень скоро мне стало ясно, что победа невозможна. Ни моя, ни его. Наши силы и умение (вернее, неумение) владеть мечом равны абсолютно. А значит — только ничья. Но не та ничья, когда запыхавшиеся противники, пожав друг другу руки, расходятся в разные стороны. А та, когда они оба лежат в траве с одинаково рассечёнными головами. Мёртвые.

И вот тут-то я испугался по-настоящему. Потому что, когда нет выхода, — это и есть настоящий страх.

Испугался и тут же едва не пропустил колющий удар в лицо. Это меня слегка привело в чувство, и своим внутренним слухом я вновь услышал предупреждение Нэлы: «Помните: единственное, что нас может победить — это страх».

Страх.

Фея права. Единственная причина любого поражения — это страх. Значит, надо заставить своего противника бояться. Но мой противник — это я сам. Как заставить бояться самого себя?

Хороший вопрос.

Думай, Мартин, думай. Этот бой не может продолжаться бесконечно. Ты уже начал уставать. И этот «ты», и тот «ты». Ещё три, пусть, пять или даже семь или десять минут — и конец. Один конец для вас двоих. А по-сути, для одного. Потому что он — это ты. Он — это ты… Он — это я. Но так ли это на самом деле? Внешне мы одинаковы, несомненно. Но боится ли он погибнуть так же, как боюсь я? Вообще, человек ли он? Разговаривать-то он не желает. А может быть, и вовсе не умеет. Значит, что? Да хрен его знает, что. Это может означать всё, что угодно. Ладно, забудь. Подойдём с иного конца. Что является противоположностью страха? Бесстрашие. Что есть высшее бесстрашие? Преодоление страха смерти. Если единственное, что может нас победить — это страх, то единственное, что поможет нам одержать победу — это бесстрашие. Значит… Чёрт возьми, а если не получится? Умирать неохота. Дурак, ты умрёшь в любом случае. Вы оба умрёте, а так есть шанс. Ну? Решайся. Его меч на замахе, а сам нанести удар ты не успеваешь. Идеальный момент.

Я опустил меч.

Сверкающий на солнце «акинак» моего двойника, словно в рапиде, рушился мне на голову. Ещё миг и…

Главное — не закрывать глаза. Главное — не закрывать глаза…


В лицо плеснули холодным и мокрым.

Что-то частенько приходится терять сознание последнее время, подумал я и открыл глаза.

Надо мною склонились лица Марты и Велги.

— Живой, — улыбнулась Марта и поцеловала меня в щёку.

Мне показалось, или в её глазах действительно блеснули слёзы?

— Вставай, командор, — сказал Велга и усмехнулся. — Долго ты соображал, однако.

— Главное, сообразил, — буркнул я, поднялся на ноги и оглядел поляну.

Так. Кажется все здесь…. Хотя нет. Не видно Карсса, Нэлы и Свема. И этой долбанной колдуньи, или кто она там есть на самом деле, тоже.

— Мы не знаем, куда делась Мара, — ответила Марта на мой незаданный вопрос. — Исчезла, как и появилась. И где Карсс, тоже не знаем. А Нэла пошла в лес за какой-то целебной травкой. И Свем с ней.

— Кто-то ранен?

— Серьёзно — никто. Владу плечо зацепило, и Курту Шнайдеру — голову. Остальные целы.

Я посмотрел на Влада. Левый рукав аналитика был порван, и потемнел от крови.

— Ерунда, — поймал мой взгляд Борисов. — Нэла сказала — жить буду. Самонадеянность подвела. Увлёкся.

— А меня злость, — охотно сообщил рыжий Шнайдер, прижимая ко лбу мокрый носовой платок. Окрашенная кровью вода капала с платка точно на имперского орла, вышитого над правым нагрудным карманом его полевого мундира. — Потерял над собой контроль в какой-то момент. Бывает со мной такое. Редко, правда.

Очень быстро выяснилось, что со всеми произошло примерно то же самое, что и со мной. И все, в сражении с самими собой, кто чуть раньше, кто чуть позже, приняли одинаково верное решение — подавили страх, сознательно пропустили удар и на какое-то время потеряли сознание. После чего очутились и очнулись один за другим всё на той же знакомой поляне. Но вот о том, что случилось с каждым до боя, никто рассказывать не захотел. Впрочем, я и не спрашивал. Мало ли какие у кого прячутся скелеты в личных шкафах? Достаточно было и того, что все выдержали испытание. Настоящее чудо, если подумать.

Все, кроме сварога Карсса.

Карсс появился в тот момент, когда надежда, что мы его дождёмся, окончательно решила меня оставить. Из ниоткуда. Только что никого не было, и вот уже в траве лежит бездвижное тело.

В первый момент мне показалось, что сварог мёртв.

Я стоял шагах в десяти от места, где он возник, и даже с этого расстояния мне хорошо была видна страшная, пузырящаяся кровью, рана на его темени…


Через мост, ведущий на третий остров, вопреки угрожающим предупреждениям Мары, отряд перебрался без всяких проблем.

Этот остров представлял из себя, висящую в воздухе, сплошную гору, на вершину которой вела узкая — едва разойтись двоим — тропинка-дорожка.

— Соврала, однако, тётенька, — заметил Валерка Стихарь, оглядываясь назад. — Остров третий. А мы живы и здоровы. Если не считать бедного советника, ясное дело.

— Ничего странного, — заметила на это Нэла. — Мара известная лгунья. Или лгун. В зависимости от облика, выбранного на данный момент. Я бы даже сказала, что ложь — это и есть сущность Мары. Его соблазнам и посулам нельзя верить.

— Получается, что когда мы обманываем сами себя, то находимся во власти Мары? — жуя травинку, задумчиво спросил Влад.

— Верно, — подтвердила Нэла. — И властвует он или она над нами до тех пор, пока мы сами это позволяем.

— Интересная характеристика власти, — усмехнулся Мартин.

— Главное — верная! — засмеялась Марта. — Любая власть над человеком — это обман. И длится данный обман ровно столько, сколько человек ему длиться позволяет.

— Философы… — хмыкнул Майер. — Сразу видно высшее образование. Власть человеку необходима. Ибо без власти нет порядка.

— Ну ещё бы, — сказал Влад. — Чтобы немцы и без орднунга. Так не бывает.

— Не спорьте, — сказал Велга. — Немецкий ордунг ничем не хуже нашего бардака. Но и не лучше. Единство и борьба противоположностей, чтоб ей.

— Чёрт возьми, — удивился Влад. — Вам диалектику в пехотном училище преподавали?

— Конспективно. Марксистско-ленинскую. — Велга умолк и откинулся на спину, показывая, что короткий отдых ему кажется важнее долгого пустого разговора.

День выдался трудным, и он ещё не закончился.

Впереди ждал подъём на гору с самодельными носилками и почти уже бездыханным Карссом на них. Что найдут они там и найдут ли вообще? Мара лжёт, это ясно. Но почему-то, несмотря на явный риск самообмана, очень хотелось надеяться, что насчёт третьего острова она всё-таки сказала правду. А то уже вся эта неопределённость ему начинала порядком надоедать.


— Ну вот, — вздохнул Валерка Стихарь, утирая пот со лба. — Кажется, дошли.

— Ага, — сказал Руди Майер. — Дошли-то дошли, да только куда?

Отряд только что поднялся на относительно плоскую вершину горы, и люди разглядывали, открывшуюся перед ними картину.

Изба-мазанка с изрядно облупившейся побелкой и крышей из потемневшей соломы, колодец с «журавлём», покосившийся тын с непременными глиняными горшками на нём. Несколько деревьев — по виду яблонь и вишен. Сарай.

Только вот грудастой хозяйки в длинной спиднице[7] и белой вышиванке не видать, подумал Мартин. А так — чистая Полтавщина. Или какое-нибудь Подолье. Интересно, почему? При чём здесь Украина?

— Все видят то, что вижу я? — осведомился Дитц.

— А что ты видишь? — спросил Велга.

— Украинскую хату, — ответил обер-лейтенант и непроизвольно облизнулся.

— И я тоже.

— И я…

Как оказалось, все видели одно и то же.

— Уже хорошо, — сказал Дитц. — А то мало ли… Ладно, пошли внутрь хозяина или хозяйку искать.

Хозяина они обнаружили на широкой лавке возле стены. Седоватый, лет пятидесяти с лишним дядька, сладко похрапывая, дрых на животе, подложив под голову засаленную подушку и укрывшись каким-то драным покрывалом.

Также в комнате обнаружился крепкий на вид деревянный стол, пяток табуретов, объёмистый сундук, непременная белёная печь и полки с разнообразной глиняной посудой. Под столом тускло поблёскивала ополовиненная четвертная бутыль.

— Странно, — сказал Валерка, кося глазом на бутыль и принюхиваясь. — Перегара, вроде, нет… Эй, хозяин! Подъём, гости в доме!

Дядька промычал что-то нечленораздельное, причмокнул полными губами и перевернулся на другой бок — лицом к стене.

— Во даёт, — восхитился Стихарь и снова покосился на бутыль. — А что, может, по стакану, а? Чует моё сердце, что в бутыли этой не водичка из колодца.

— Погоди, — сказал Велга. — По стакану мы всегда успеем.

Лейтенант подошёл к лавке и не грубо, но настойчиво потряс дядьку за плечо.

— Ну, что надо? — осведомился мужик неожиданно ясным голосом. — Что за люди — поспать не дадут спокойно…


Настоянная на тёртом хрене самогонка, казалось, продирала и прочищала организм от мозгов до пяток, словно шомпол канал ствола трёхлинейной винтовки — до блеска. Закусывали чёрным хлебом, нежнейшим салом, солёными огурцами, квашеной капустой. Присутствовал также холодный смородиновый морс из погреба.

За столом поместились все. За исключением Карсса, которого определили на лавку. Голова сварога была перевязана чистым полотном, и, судя по цвету его лица и ровному дыханию, муж Императрицы Станы Второй наконец-то отступил от смертной черты.

Хозяин дома не назвал своего имени, как-то очень ловко обойдя данный вопрос, и все, не сговариваясь, как само собой разумеющееся, обращались к нему просто: «отец».

Был он среднего роста, плотный, если не сказать полноватый, с круглым загорелым лицом, на котором выделялся мясистый нос и серо-зелёные, навыкате, глаза, от которых к вискам и щекам тянулись лапки светлых весёлых морщинок.

Приход незваных гостей он принял, как должное, усадил всех за стол, достал бутыль и закуску, предложил не стесняться, а сам занялся раненым. Со своего места Велга видел, как хозяин наложил на страшную рану ладони, что-то пошептал, забавно выпячивая губы, затем, словно по-волшебству, в его руках появилась длинная полоска белой ткани, которой он сноровисто перевязал Карссу голову.

— Будет жить, — сообщил, присаживаясь на свободное место во главе стола и беря стакан. — Ну, гости дорогие, за ваше здоровье.

Он опрокинул в рот самогонку и смачно захрустел солёным огурцом.

— Так ты знахарь, что ли, отец? — спросил Валерка с привычной нахалинкой в голосе.

— Я много кто, — усмехнулся в седые жидковатые усы хозяин. — Гончар. Плотник. Каменщик. Садовник. Пестун. Чтец. Знахарь. Кого ни назови — не ошибёшься. Ну, чего сидишь, Ростов? Давай, наливай. Выпьем за ваше будущее.

Впервые Александр Велга увидел растерянного Стихаря. Ростовчанин молча поднялся со своего места, разлил самогон по стаканам и снова сел.

— Может, лучше за хозяина? — предложил Велга. — А то неудобно получается. Ввалились без спроса, усталые, голодные, да ещё и с раненым на плечах…. Прямо как в сорок первом.

— Верно, — прогудел Малышев. — Давайте за хозяина. Чтоб в его хате всегда жил достаток, а сам он был здоров и весел.

— Спасибо на добром слове. Но за меня мы потом выпьем, если вспомним. А вот за ваше будущее выпить стоит прямо сейчас, пока я трезвый. Чтобы оно не просто было, а было не зря.

Выпили за будущее.

— А что значит — не зря? — осторожно спросил Майер, цепляя вилкой капусту из миски. — Ты бы, отец, рассказал нам, что к чему. А то мы никак понять не можем, где оказались и что нас ждёт.

— Оказались вы у меня в гостях, — сообщил ценную информацию хозяин. — Ждёт вас, как и положено, долгая дорога и большой дом, который станет вам родным. — Он сделал руками движение, словно оглаживая невидимые грани пирамиды. — Хватит вам уже шляться, где ни попадя, смерть искать да мир спасать. Пора мир строить.

— Позвольте, — сказал Влад. — Но как же его не спасать, если он того и гляди погибнет? Разве не в этом высшее предназначение человека?

— Высшее предназначение человека — оставаться человеком при любых обстоятельствах, — буркнул хозяин. — И не всегда это означает спасать мир. Иногда достаточно спасти самого себя. Вы же недавно получили урок от Мары, должны это понимать. Что же касается спасения мира, то я повторю вопрос. Откуда вы знаете, что мир гибнет? Координатор ваш с Распорядителем так считают?

— Ну да, — промолвил Борисов. — И они тоже. Да и наши данные подтверждают… — Он растерянно кашлянул и умолк.

— Ваши данные, — спокойно произнёс хозяин, — подтверждают лишь то, что разумные существа на всех обитаемых мирах никак не хотят понять одну простую вещь: пока они будут стремиться к чему-либо путём борьбы и конфликта, они эту борьбу и конфликт получат полной мерой. Вплоть до гибели вышеозначенных обитаемых миров. Одного или сразу многих.

Он поднялся, сам разлил из бутыли по стаканам, снова сел и вздохнул:

— Эх, детишки, детишки, учишь вас учишь, а всё без толку. Ну, будем.

Выпил, крякнул, положил на хлеб кусок сала и принялся жевать.

Да кто же он такой, подумал Велга, ощущая, как вниз по спине пополз холодок. И куда нас занесло?! Эта хата, пожалуй, покруче Замка будет, несмотря на весь свой невзрачный и простоватый вид. Вот тебе и «чёрная дыра», мать её…

— Так что же, зря мы, выходит, согласились на предложение Древнего? — осведомился Дитц, отставляя стакан в сторону и с холодным бледно-голубым прищуром глядя прямо в серо-зелёные, яркие выпуклые глаза хозяина. — Надо было, значит, послать его куда подальше и продолжать себе жить-поживать прежней жизнью? Да только и там без конфликтов и крови бы не обошлось. И тебе, отец, должно быть об этом известно, раз уж ты такой у нас всезнающий. Драться нам бы пришлось в любом случае. Что там, что здесь, что сегодня, что завтра. Мы солдаты. И ты это тоже прекрасно знаешь.

— Знаю, — кивнул тот. — И вовсе не считаю, что вы сделали неверный выбор. Но только почему вы его сделали, а? Все вы, сидящие за этим столом? Я вам скажу. Вы все решили, что вы особенные. Что на вас лежит исключительная миссия по спасению мира. И неважно, что одни собрались спасать этот мир уже не в первый раз, а другие только-только решили попробовать. Из присутствующих здесь, лишь этот сварог, — он ткнул большим пальцем за спину, — не озадачивался спасением мира во вселенском масштабе. Да и то лишь потому, что находился в совершенно иных обстоятельствах. Но и он пытался спасать — свой, отдельный, мир. Что из этого вышло и продолжает выходить, вы знаете.

— Хочешь сказать, отец, что нас обуяла гордыня? — вступила в разговор Марта. — Может быть, ты и прав. Была и гордыня, как же без неё человекам. Но не только она. И, если ты Чтец, то должен об этом знать. Читай в наших душах, нам скрывать нечего.

— Да про всё я знаю, — махнул рукой хозяин. — И про гордыню вашу, и про все благородные помыслы, и про неуверенность с сомнениями, и храбрость вашу безграничную и безграничную же глупость. Про всё. Не в этом дело.

— А в чём же тогда? — тихо спросил Велга. — Скажи нам… отец.

— Что ж, — последовал глубокий вздох. — Раз уж вы здесь, скажу.

— Только не очень длинно, пожалуйста, — жалобно попросил рыжий Шнайдер. — А то у меня уже в голове извилина за извилину заходит. — Он задумчиво посмотрел в пустой стакан. — Или это от шнапса?

Первым — заразительно и раскатисто — так, что, казалось, задрожали стёкла в окнах, засмеялся хозяин, а за ним и все остальные.

— А что я сказал? — искренне удивился Курт и тут же присоединился к обществу.

— Уф! — отсмеявшись, хозяин вытер слезу. — Давненько мне не было так весело, спасибо. Недлинно, значит. Хе-хе. Нет, мальчики и девочки, недлинно не получится. Но вы не переживайте, время у нас есть и выпивки с закуской тоже хватает.

— И всё-таки, — встрял Стихарь. — Если, к примеру, в двух словах? Чтобы знать, есть тут, вообще, о чём говорить или нет.

— Нахал ты всё-таки, Валера, — сил нет. Одно тебя спасает, что зла никому не желаешь. В двух словах, значит… Ну что ж, вот вам в двух словах. Не существует видимой, осязаемой и осознаваемой причины, по которой в известной вам части вселенной разразились все эти печальные события. Начиная от ядерного самоубийства цивилизации киркхуркхов и заканчивая не менее самоубийственной общегалактической войной ведущих разумных рас, которая вот-вот должна начаться.

— Как это — не существует? — не понял Валерка. — А чего ж они тогда? Просто так? Вожжа под хвост попала?

— Ты даже не понимаешь, насколько близок к истине. Именно вожжа. Если понимать под ней спонтанные попытки мироздания сбросить с себя организующее ярмо разума и во что бы то ни стало саморазрушиться, а также, как я уже говорил, неизбывное стремление некоторых, осознающих себя венцом творения существ, решить все проблемы с помощью мужественного и кровавого преодоления трудностей, которые они, чаще всего, сами же себе и создали.

— Ух ты, — с уважением сказал Валерка. — Сильно завернул, отец. Теперь точно вижу, что без твоей бутыли нам со всем этим не разобраться.

Глава 16

— Это что же, получается, что мы зря роем землю? — вопросил Координатор. — Беспокоимся, переживаем, честно пытаемся делать свою работу, а всё бесполезно? Нет глобальной причины — значит, и устранять нечего?

— Я не говорил, что причины нет, — сказал Древний. — Я сказал, что не смог её обнаружить. Вообще. Такое впечатление, что всё это не более чем одна нелепая случайность. Непроизвольная судорога мироздания. Может быть у мироздания непроизвольная судорога?

— Если ты не смог обнаружить причину, то её никто не обнаружит, — вздохнул Координатор. — Отсюда следует один простой, но крайне неприятный вывод: есть причина или нет, изменить мы ничего не можем. Потому что бороться с судорогами мироздания мы с тобой не только не уполномочены, но и не в состоянии. Нет у нас для этого лекарства. И получается — что? Правильно. В отставку. Обоих. Ты вернёшься к себе, а я… — Координатор растерянно моргнул всеми тремя глазами — двумя синими и одним красным. — Мне и возвращаться некуда. Разве что к Высшим в их песочницу. Эх…

— Ну-ну, — сказал Древний. — Спокойно, Координатор, всё не так драматично, я думаю.

— А как?

— Причину я не узнал, но выяснил походя одну, на первый взгляд, незначительную деталь.

— Ну?

— Пирамида вот-вот стартует. Покидает планету.

— Чего вдруг? И почему это кажется тебе интересным?

— Ребятки отправились на помощь к своим. Собираются вытащить их из чёрной дыры.

— Безумству храбрых поём мы песню, как сказал один человек. Я бы всё-таки попробовал их отговорить. Выжить да ещё и вернуться — один шанс на миллион. Если отряд и впрямь так везуч, как мы полагаем, то они и сами выберутся. Особенно, если встретят сам знаешь кого, и он будет в настроении.

— Я думаю, выберутся. Есть кое-какие обнадёживающие факторы… Впрочем, не это самое главное. Дело в том, что туда же, в эту самую область галактики, направляются сейчас объединённые космические силы «северных» сварогов с лируллийцами и «южных» сварогов с ирюммами. Как ты понимаешь, с определенной целью.

— Таки собираются учинить всегалактическое кровопускание, — мрачно кивнул Координатор. — Свароги совершенно обезумели. Мало им того, что только что собственные флоты у Лекты потеряли, так теперь ещё и лируллийцев с ирюммами втянули.

— Это понятно, — заметил Древний. — У ирюммов и лируллийцев — боевые корабли, у сварогов — инструкторы и частично экипажи. Они должны были найти друг друга.

— Они должны были сидеть себе спокойно в своих секторах, познавать окружающий мир, самосовершенствоваться и решать проблемы с помощью переговоров, а не тупой военной силы! — неожиданно для самого себя рявкнул Координатор. — А они вместо этого, все как с цепи сорвались! Хорошо ещё, опять собираются в отдалённом космосе драться, а не на планеты друг друга нападать. И рядом с чёрной дырой, чтобы трупы и обломки после себя не оставлять. Я даже знаю, чья это идея. Лируллийцев, верно? А ирюммы поддержали. Экологи хреновы. Свароги же согласились, потому что им деваться некуда — свои-то корабли про…рали. Вот и делают вид, что лируллийские закидоны по поводу «сохранения первозданной чистоты космоса» им близки. Нет, каково, а? Собираются устроить самую кровавую в истории космических сражений мясорубку и при этом продолжают играть в благородство. Какое-то изощрённое лицемерие, не находишь? Но это пока они все из себя рыцари. Я лируллийцев с ирюммами имею в виду, — пояснил он, — свароги-то давно чистые убийцы, одно слово — гуманоиды…

— Хм! — громко сказал Древний.

— Не хмыкай, я знаю, что говорю, сам когда-то к гуманоидам принадлежал, не забывай.

— Так и я тоже. Поэтому….

— Поэтому не перебивай. Я ещё не закончил! На чём я остановился? А, ну да. Пока они хотят выглядеть рыцарями. Но что дальше будет, после того, как все отведают кровушки и войдут в раж? Ты, вообще-то, помнишь, что и у «северных» сварогов, и у «южных» в руках оружие угранов? Если они пустят его в ход… — Координатор умолк, переводя дыхание.

— Ни фига себе, — удивился Древний. — Помню ли я? Да я же тебе о том, что они это оружие нашли, и рассказал[8].

— Я же говорю — в отставку, — буркнул Координатор.

— Да погоди ты со своей отставкой. Заладил. Смотри, какой получается расклад. Три силы встречаются в одной точке. При этом одна из них — я имею в виду Пирамиду, заведомо превосходит две другие вместе взятые и практически неуничтожима…


— Извини, Рийм, но это всё, что мы можем для вас сделать, — сказал Аничкин. — Хотите, возвращайтесь домой, — канал всё ещё открыт. Или оставайтесь здесь и ждите нашего возвращения.

— Я понимаю, — бывший передовой дозорный второй отдельной сотни имперских десантников опустил к земле все свои пять глаз. — Это ты меня прости, Женя.

— За что?

— За то, что подвёл и не смог удержать ситуацию под контролем. Хреновый из меня оказался лидер.

Они стояли на берегу реки Светлой, неподалёку от того места, где ещё не так давно (Небесная Глубь, а ведь кажется, что было это в какой-то прошлой жизни!) специальный отряд имперских десантников в количестве четырёхсот с лишним активных штыков проник сквозь канал Внезеркалья и попытался захватить Пирамиду.

Теперь их осталось сорок девять. Из них, по мнению Рийма Туура, полностью разделяли его стремление мирного сотрудничества с людьми лишь девятнадцать, включая его самого. Тридцать же психологически так и не оправились до конца после ночного разгрома у Пирамиды и последующего известия о ядерной катастрофе на родной Дрхене. К мятежникам Глейн Сиин они напрямую не примкнули, но и на сторону Рийма Туура с его соратников перейти не спешили, заняв выжидательную позицию.

Кроме этого были десять киркхуркхов во главе с командиром отделения Млайном, отправившихся вместе с Владом Борисовым и Свемом Одиночкой на помощь айредам (никто пока не знал, что один десантник пал смертью храбрых на стенах брашенского детинца, а остальные решили послужить какое-то время князю Дравену Твёрдому и его народу рашей).

Пятнадцать минут назад Женька доставил сюда на атмосферном катере (на этот раз были приняты все мыслимые меры предосторожности) всех, кто ещё оставался на острове после бунта. Сорок девять киркхуркхов, как уже и было сказано.

— А, это… — Женька пожал плечами. — Небесная Глубь простит. Хотя, конечно, я удивляюсь сам себе. Надо было оставить вас на острове. Он достаточно велик, и жратвы там хватает. Впрочем, ладно, не будем об этом. Ты уже решил, что будешь делать?

— Я — да. И ещё восемнадцать киркхуркхов, которые со мной, тоже. Будем ждать вас.

— А остальные?

— Пока думают.

— Скажи им ещё раз, что время на раздумья — до полуночи. Потом мы закупориваем канал намертво и улетаем.

— Они знают.

— Что ж… — Женька помедлил и протянул киркхуркху руку. — Тогда прощай, Рийм. Или лучше сказать, до свидания. Не поминай лихом, как у нас говорят.

— И ты… то есть, вы все тоже не поминайте. И возвращайтесь. Мы будем ждать.

Две ладони — пятипалая и семипалая на секунду переплелись в рукопожатии и разомкнулись.

— Пока, — сказал Женька, повернулся и скрылся в кабине катера.

Уселся на место пилота, украдкой вытер ладонь о штаны, дождался, когда боевой робот займёт своё место в грузопассажирском отсеке, мягко поднял катер в воздух и взял курс на Пирамиду.


Звездолёт Клёнья, живой и невредимый, висел в обычном трёхмерном космическом пространстве на границе ощутимого воздействия гравитационного поля чёрной дыры и ждал дальнейших приказов хозяев. Он плохо помнил, что с ним произошло. А те смутные образы, которые всё-таки задержались в его памяти, осмыслению не поддавались. Не потому, что образы были смутными, а потому, что Клёнья не умел мыслить в человеческом понимании данного слова. Он умел тонко чувствовать и подчиняться командам своих хозяев. В данном случае его хозяевами были люди, которых он на время потерял, а потом снова обрёл.

Почему и как это произошло, Клёнья не знал. Он помнил, что сначала где-то внутри организма возникла нестерпимая тягучая боль, которая заставила его прервать гиперпространственный скачок. После чего был сплошной чёрный провал, затем он куда-то долго полз (ненавистный, тяжкий и крайне болезненный способ передвижения) вместе с двумя существами, которых до этого он нёс в себе, влекомый то ли собственным инстинктом самосохранения, то ли каким-то неодолимым зовом, и потом рядом с ним возник Друг.

От Друга исходило столько любви, спокойствия и умиротворяющего тепла, что Клёнья сразу же доверчиво заснул. А когда проснулся, то снова обнаружил себя в родной стихии — открытом космосе и с хозяевами — людьми — на борту и готовым выполнять привычную работу.

Сидели в кают-компании. За исключением добровольно принявшего вахту Никиты.

— Ну, какие будут соображения? — на правах командора осведомился Мартин.

— У меня одно соображение, — хмуро сказала Марта. — Пить надо меньше.

— Голова болит? — участливо спросила Нэла.

— Ничего не болит. Но я вот сижу и думаю, не привиделось ли мне всё это в пьяном бреду?

— Одно и то же и сразу всем? — приподнял брови Влад. — Маловероятно, если не сказать иначе.

— Хорошенькое видение, где ты самому себе чуть голову надвое не раскроил. — Карсс осторожно дотронулся до темени, на котором алел длинный свежий шрам.

— Это я так шучу, — сообщила Марта. — Расслабьтесь. И дайте кто-нибудь закурить, что ли. А то нервы шалят.

— Все такие, — сказал Дитц, протягивая ей сигареты и закуривая сам. — Не знаю, как вы, дамы, господа, камрады и соратники, а я лично склоняюсь к мысли, что мы с вами побывали в гостях у Господа Бога. Ну, или у одного из его воплощений. Что-то в этом роде. Не знаю, я не теолог.

— Оп-па, — откинулся на спинку кресла Велга. — С каких это пор ты поверил в Бога, Хельмут?

— С тех же самых, что и ты, Саша. Когда мы поняли, что мир сложнее, чем кажется, и люди в нём не самые главные.

— Надо же, первый раз слышу, что верю в Бога. Но в чём-то ты прав, спорить не стану. Бог не бог, но… э-э… существо, которое мы встретили, явно надмирное. Как он там сказал напоследок? Идите и спокойно занимайтесь свом делом?

— Идите и делайте своё дело, — поправил Мартин. — А я займусь своим. В общем-то, известная формула.

— Точно, — кивнул лейтенант. — Известная. Но как-то внушительно у него получилось, я до сих пор под впечатлением, честно. Одно непонятно.

— Счастливчик, — пробормотал Карсс. — Мне так вообще ничего не понятно.

— Это потому, что ты в отключке почти всё время провалялся, — объяснил Валерка. — Пока мы с богом беседовали. Под самогоночку. Знатная, между прочим, самогонка оказалась… — Он глянул на спокойно ожидающего Велгу. — Ох, извиняюсь. Опять я удержу не знаю. Это всё от волнения. А что непонятно-то, товарищ лейтенант?

— Непонятно, почему Бог, обитает в украинской хате, — сказал Велга.

— Да, и впрямь загадка, — усмехнулся Борисов. — Признаться, я сам над этим голову ломаю. Может, потому, что большинство из нас славяне?

— Семеро против шестерых? — быстро подсчитал Мартин. — Невеликое большинство, однако. Нет, вряд ли поэтому. Хиловатая идея, Влад.

— Да и сам не в восторге, — признался аналитик. — Нэла, может, ты знаешь?

— А чего вдруг я? — удивилась Нэла. — Или вы думаете, что, раз фея, то с Богом должна быть на короткой ноге? Разочарую. Не больше, чем вы. Я вообще не уверена, что это был Он.

— Так и мы не уверены, — вздохнул Борисов. — И даже совсем не уверены. Как-то слишком просто всё получается.

— Да какая нам разница? — вопросил Руди Майер с горячностью. — Бог — не Бог, украинская хата или, там, не украинская. Захотелось ему так, вот и украинская. Ну стоял бы там какой-нибудь наш Landhäuser[9], или русская изба, и что? Что бы это изменило? Главное, мы снова живы.

— А разве мы были мертвы? — спросил Мартин. — Неожиданная мысль. Аж мурашки по коже.

— Привыкай, командор, раз уж с нами связался, — серьёзно посоветовал Курт Шнайдер. — То ли ещё будет.

— Вы что, серьёзно, что ли? — обвел глазами отряд Мартин. — Кстати, если говорить о загадках, то лично меня больше интересует, почему там, на первом острове, в заброшенном здании мы нашли только своё холодное оружие и больше ничего.

Ни ответить на вопрос, ни обсудить новую загадку не успели, — на связь вышел Никита и сообщил, что сенсоры Клёньи засекли приближающийся объект явно искусственного происхождения. И, кажется, не один.

— То есть? — осведомился Мартин. — Что значит — кажется?

— То, что остальные пока слишком далеко. На самой грани восприятия сенсоров. Может быть, это и вовсе не искусственные объекты окажутся, а какие-нибудь два блуждающих астероидных роя. Или ещё что-нибудь.

— Так их два?

— Ага. Два. Причём с двух сторон. Но вот первый объект уже вполне идентифицируется.

— Отлично. И что же это? Кончай тянуть кота за яйца, Никита, что за манера…

— И ничего я не тяну, — обиделся Никита. — Просто хотел вас подготовить. Мы и так все в шоке, а тут такое… Лучше один раз увидеть, командор. Даю картинку.

Лицо Никиты пропало, и на экране возник объект, нарисованный бортовым компьютером на основе полученных от сенсоров данных. Четырёхугольная пирамида, расположенная на кубическом основании. Ровно два километра и шестьсот восемнадцать метров от основания до вершины.


С момента воссоединения Клёньи и Пирамиды промелькнуло почти шесть часов. В разряд незабываемых воспоминаний отошёл первый восторг от чудесной встречи и краткие рассказы о том, что с кем случилось за время разлуки. Краткие, потому что времени на долгие у них не было. Сенсоры Пирамиды оказались чутче Клёньиных и были способны отличить эскадру космических кораблей от роя астероидов на гораздо большем расстоянии. Поэтому к моменту общей радостной встречи в машинном зале Пирамиды, переоборудованном сразу под ходовую и боевую рубку, все уже знали, в чём дело: точно к ним, с двух диаметрально противоположных сторон, приближались два грандиозных военных флота.

А через полчаса после встречи стало окончательно ясно, кто это: «северные» и «южные» свароги, ирюммы и лируллийцы всё-таки решились, как выразился Влад Борисов, «устроить брань в широком поле, дабы выяснить, у кого копья длиннее, а ум короче».

Так что встреча автоматически превратилась в совещание, на котором необходимо было решить, что делать. И решить быстро, потому что скорость сближения армад, пусть уже и в режиме торможения, особо предаваться раздумьям не позволяла.

— Может быть, вы, Карсс, с ними свяжетесь? — спросила Маша. — Всё-таки там и ваши соотечественники тоже. Во всяком случае, с одной стороны. Объясните им ситуацию, затейте переговоры. Вы же дипломат!

— Свяжусь обязательно, — кивнул Карсс. — Но, боюсь, это не поможет. Дело зашло слишком далеко. Поверьте, я знаю, о чём говорю — сам во всём этом непосредственно участвовал.

— Прежде чем связываться, надо выработать концепцию, — веско заметил Влад. — Нужна идея. Краткая и понятная всем. Что мы можем им предложить или противопоставить?

— Хрен против пушки мы им можем противопоставить, — безапелляционно заявил Валерка Стихарь. — Рвать когти надо. Пока при памяти. Уж больно их много. И вообще, это не наша драка. Двое дерутся — третий не лезь. Старый дворовой закон.

— Можно подумать, когда-то хоть какая-то драка была наша, — фыркнул Курт Шнайдер. — Что-то ты, Валера, осторожный стал, не узнаю я тебя.

— Зато я тебя узнаю, — огрызнулся Стихарь. — Не навоевался ещё, что ли, рыжий?

— А зачем обязательно воевать? — спросил Майер. — Иногда достаточно напугать.

— Блеф? — оживился Дитц. — Браво, Руди. Мыслишь.

— А почему обязательно блеф? — спокойно задал вопрос Велга.

Мартин, Велга и Дитц с пониманием переглянулись.

— Ну вы даёте, господа начальники и командиры, — с нотками восхищения в голосе протянул Аничкин. — А ведь и верно. Пирамиду-то, практически, нельзя уничтожить. Если я правильно запомнил её ТТХ.

— Оскар, — обратился к хранителю Пирамиды Мартин. — Уточните, пожалуйста, каковы возможности Пирамиды в качестве боевого корабля? Нас интересуют, в первую очередь, системы защиты…


Как и предсказывал Карсс, его переговоры с командующими обеих объединённых флотов не привели к желаемому результату.

Да, «северные» свароги с лируллийцами восприняли неожиданное появление пропавшего без вести Карсса Оргома — Везунчика, Воли и Слова Императрицы Станы Второй, как доброе известие. Но не более того. Права решающего голоса Карсс уже не имел.

— Не знаю, Карсс, как вы умудрились выжить и где раздобыли это летающую призму с кубом, — заявил ему командующий объединённым флотом «северных» сварогов и лируллийцев, — но лучшее, что вы можете сделать, — это отойти в сторону. И как можно дальше. Иначе мне будет больно докладывать Императрице о вашей, на этот раз уже несомненной, гибели. Всё решено и у меня однозначный приказ уничтожить «южан» вместе с этими долбанными ящерами. И я этот приказ выполню, во что бы то ни стало. Можете не сомневаться.

В том же самом смысле высказался и командующий объединённым флотом «южан»-ирюммов. Только в более энергичной и краткой форме.

— Что ж, — сказал, как и было договорено, Карсс. — Тогда я прошу вас обоих выслушать командора Мартина Станкевича. Он человек. Обещаю, что надолго ваше внимание он не задержит.

Не дожидаясь согласия адмиралов, Мартин вступил, импровизируя на ходу:

— Говорит Мартин Станкевич, командор… сверхлинкора «Бессмертный». Довожу до вашего сведения, что в случае начала вами боевых действий друг против друга, я уполномочен Высшим разумом галактики пресечь их любым путём вплоть до применения силы. Вы поняли меня? Повторяю…

— Не надо повторять, — сказал командующий «северян»-лируллийцев. — Уйди, дурак, надоел.

— Сам напросился, — подтвердил командующий «южан»-ирюммов, и оба в одностороннем порядке прервали связь.

Дальнейшие события заняли меньше трёх часов по бортовому времени Пирамиды.

Флоты сблизились на расстояние прямой видимости, и первые две сотни корветов и люггеров с обеих сторон ринулись друга на друга, казалось, не обращая ни малейшего внимания на здоровенную и совершенно нелепую с точки зрения военного космического кораблестроения «дуру», зависшую ровно между ними.

— Мама! — не выдержала Маша Князь и зажала рот рукой.

— Feuer! — лязгнул Хельмут Дитц.

— Огонь! — перевёл Мартин Циле Марковне.

Тем, кто сидел в боевых рубках атакующих кораблей, показалось, что пространство впереди взорвалось ослепительно-белым светом, и это было последнее, что они увидели в жизни. Двести с лишним корветов и люггеров со смешанными экипажами, состоящими из сварогов, ирюммов и лируллийцев прекратили свое существование меньше чем за одну секунду.

Эпилог