Так вот, «КИНО+ВСЁ ОСТАЛЬНОЕ» – это зрелище типа модной тогда латерна магике, когда на огромном экране идет нарезка знаменитого кинолица из разных фильмов и в конце из этой нарезки с экрана на сцену выходит живой киногерой и обращается к зрителю. Это и было «всё остальное».
Так как артисты кино вне экрана и сценария двух слов связать не умели и были абсолютно глухонемыми, все слова, шутки и ужимки для них писали мы с Зямочкой. Шоу имело огромный успех, и мы с Зямой, обнаглев, даже требовали, чтобы в авторстве стоял происходящий от наших фамилий псевдоним – 2ДТ. Нам отказали, потому что два ДТ смахивает на модное средство от вшей и блох ДДТ или на дорожно-транспортное происшествие.
В рамках этого же шоу я тоже иногда выходил в качестве артиста и читал монолог, написанный с другим моим замечательным соавтором Гришей Гориным. Если помните, на рассуждение о соавторстве натолкнуло меня напоминание о «Петре I». Это была пародия на встречу киноартиста со зрителями. Текст приблизительно был такой: «Я снимался в главной роли в фильме “Петр I”. Нет, самого Петра играл артист Симонов, а я, если помните, играл в эпизоде, где Петр I брал маленького детеныша и целовал его в то самое место. Вот это место я и играл. На эту роль пробовались многие: передовики производства, стахановцы, герои труда. Всем было лестно быть поцелованным царем, но Николай Симонов категорически заявил, что, кроме новорожденного младенца, он никого в жопу целовать не будет и утвердили меня». Дальше в монологе герой жаловался, что с годами место встречи с губами Петра I хужеет, уже перестали узнавать на улице и т. д. С этим монологом я прошел почти по всем стадионам и дворцам спорта родины.
О соавторстве с Аркадием Михайловичем Аркановым я навспоминался во всех предыдущих книгах. Но тут неожиданно отрыл нашу с ним песенку, которую исполнял на каких-то новогодних посиделках 60-х годов в Доме актера. Прошло больше полувека, а тематика по-прежнему актуальна.
Удачная придумка озарила нас с Львом Федоровичем Лосевым, знаменитым директором Театра им. Моссовета, моим ближайшим другом и соавтором.
Бесконечная необходимость юбилейных поздравлений всегда бросает в творческий тупик и провоцирует ненависть к юбиляру. Мы с Лосевым придумали болванку на все случаи жизни. Сочиняли творческую заявку на фильм о юбиляре. К примеру, наступило 50-летие милейшего Бориса Гавриловича Голубовского, главного режиссера Театра транспорта. Для непосвященных напомню, что до того, как Театр Гоголя стал Театром Гоголя, а впоследствии нашумевшим ГОГОЛЬ-ЦЕНТРОМ, он был Театром транспорта. Это было логично, в отличие от других, бессмысленно поименованных театров, потому что этот театр стоит на подъездных путях Курского вокзала.
Вот болванка типового поздравления:
Праздничная Москва. Ликующее Садовое кольцо. Повсюду портреты Голубовского. Курский вокзал, досрочно разрушенный к этой дате. Сюда нескончаемым потоком прибывают поезда дружбы. На вагонах надписи. На одном: «Боря да!», на другом: «Мао нет!»
Снова Садовое кольцо.
Магазин «Людмила» – сегодня здесь многолюдно, и немудрено: выбросили любимые размеры юбиляра.
А вот и сама улица Казакова, переименованная с сегодняшнего дня в «Тупик Голубовского». К самому театру подходит ветка железной дороги – на ней всегда большое движение – театры Москвы подают сюда вторые составы, здесь годами простаивают контейнеры с пьесами, присланными на квалификационную рецензию Голубовского.
У подъезда театра студенты. Кто-то спрашивает стайку молодых девушек: «Ну как ваш Голубовский?» Девушки, потупясь, отвечают: «Большой педагог!» – и хором краснеют.
Всюду цветы, улыбки, почему-то радостные лица. Юбиляра пришли поздравить дома интеллигенции. Ресторан Дома актера, ресторан Дома журналистов, ресторан Дома кино. Каждый со своим адресом (адрес ресторана Дома журналистов: Суворовский бульвар, дом 3; адрес ресторана Дома кино: Васильевская, дом 7).
Ресторан Дома актера благодарит своего завсегдатая Голубовского и сообщает ему, что все, что он недокушивает в ресторане, является кормовой базой Дома отдыха ВТО «Руза». Цветы. Объятья.
Но вот и сам юбиляр. Доброе, открытое, наконец-то выбритое лицо. Простой, доступный, еще свежий. О нем поют песни, о нем плывут пароходы, на него гудят поезда, о нем звонит колокол.
Аналогичный сценарий под названием «СТАВКА БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЖИЗНЬ!» был создан к 50-летию Михаила Александровича Ульянова.
Опять для непосвященных, в советское время артисты получали за съемки не сколько запросят или сколько могут заплатить продюсеры, а фиксированную Министерством культуры ставку. Высшая киноставка присваивалась артисту, играющему вождей. Она составляла 55 рублей за съемочный день. Так вот, Ульянов помимо того, что был однофамильцем вождя, еще и играл его за 55 рублей в день в свои 50 лет.
Отрывок 19. Умирать скучно
Боязнь исчезновения! Бывшие красавицы и красавцы стареют, остается только хватание за начало биографии. Например, Олег Стриженов, которому больше 90 лет, нигде не появляется. А есть люди, которые считают, что, наоборот, нужно сидеть со сморщенным лицом, обращенным к камере, и умиляться кадрам 60-летней давности. Причем эти люди везде одни и те же, и пора создавать уже, как когда-то были, клубы по интересам.
Уходят известные личности, оставляя нерешенными вопросы с женами, детьми, имуществом. Никто не собирается умирать, каждый думает: потом решу. Завещания не пишут, потому что все завещания еще до смерти разными путями становятся известны тем, кто на что-то надеется, кому что-то полагается.
Уже сегодня они знают, сколько у тебя рублей, соток, кораблей и велосипедов. Если не хватает трех велосипедов, спрашивают, где они. И приходится на старости лет врать, что один велосипед украли, другой утонул. Это очень утомительно. Поэтому думают: завтра, завтра с этим разберусь. И не успевают.
Страшно помирать, когда не знаешь, что готовится здесь. Потомкам интересны стали только глупость, злость, измены… А что касается таланта и личности, это остается как преамбула. «Наш гений, оказывается… Имейте в виду…» И дальше идет трехчасовое бездарное, якобы сострадательное обсуждение. Если попытаться это остановить, моментально в ответ заорут: «Цензура, не дают возможности вскрыть правду до конца».
Когда все дозволено, когда антицензура аморальна, тянешься обратно к цензуре. Потом ловишь себя на мысли, что это старческое брюзжание. Переосмысливаешь и приходишь к выводу: нет, я прав.
Когда одна и та же 72-летняя дама со слезами на глазах вспоминает, сколько раз, где и зачем ее насиловали, понимаешь, что не всегда ее насиловали, раз так много раз. 70 % этих дам я знаю, поэтому уверен, что это совершенно безошибочная и очень выгодная телепрофессия. Такое нынче новое амплуа, которого раньше не было.
А что в этом плане происходит в других профессиях и сферах деятельности? Может, поинтересоваться у хлеборобов, кто с кем лежал в стогах? Или узнать, как шахтеры, отбив кусок породы и выбив уютное гнездо в штольне, кого-то затаскивают в вагонетку? Когда рассказывают о каких-то прошловековых значимых актерах, композиторах, художниках, есть уверенность, что это будут смотреть или читать. А на рассказ о целинниках, которые в передвижных фургончиках от безвыходности зимними ночами заводили детей, никто не обратит внимания. Если бы в этом фургончике суррогатно зачал Киркоров, можно было бы сделать шесть телепередач.
TV – бесконечные прокладки: прокладка в рекламе или прокладка газопровода «Северный поток-2». А в перерывах между прокладками – новости: там ответы на вопросы и помощь начальников якобы случайным людям.
И еще ощущение, что педофилы в стране ходят стадами и нужно уводить детей из песочниц и прятать, потому что в каждой подворотне сидят два-три мерзавца с конфетами или смартфонами и зазывают детей в машину. Когда все это смотришь, думаешь: лучше на рыбалку.
Отрывок 20. Спорт вприглядку
Наших спортсменов пустили на Олимпиаду в Японию, но без флага и гимна. Обсуждали, что играть вместо гимна – от «Катюши» до «Боже, царя храни» и песни «Валенки, валенки, не подшиты, стареньки». Почему в итоге выбрали Первый концерт Чайковского, а не Второй концерт Рахманинова? Почему надо было, чтобы при поднятии этого носового платка вместо флага звучал именно Первый концерт? Если уж мстить за эту санкцию, надо было играть «Мурку» и со словами. Допустим, прыгнула наша девочка на 2,04. Она стоит хорошенькая, с ногами длиной в свой прыжок в высоту, и зазвучала бы «Мурка»: «Ты зашухарила всю нашу малину и перо за это получай!»
Когда настоящие команды играют в футбол на каком-нибудь международном чемпионате, на трибунах ликуют болельщики, раздетые до пояса сверху при нулевой температуре и с мордами, раскрашенными в цвета национальных флагов. Причем, по-моему, малюют такой крепкой краской, которая держится до следующего чемпионата.
Стоят команды, звучат гимны.
Идет панорама по лицам футболистов. Видишь, с каким вдохновением и порывом они поют гимн. Половина наших игроков вяло открывает рот. Как артист и педагог я вижу, что часть из них поет «Союз нерушимый республик свободных». А те, которые и этого не знают, вообще молчат.
В период безумия с Олимпиадой и подсчетов, сколько килограммов золота вывезли из Японии, на второй план ушел российский футбол. А тогда меняли главного тренера сборной.
Возник вопрос: или за 24 миллиона долларов в час нанимать какого-то временно безработного алжирца, или найти своего. Остановились на своем – тренере «Ростова», резком, темпераментном Валерии Карпине, которого я очень люблю.
Возникла замечательная ситуация. «Ростов» играл на своем стадионе с «Динамо» в первом матче сезона Российской премьер-лиги. Продали билеты, но накануне матча санитарные начальники сказали «нет». Матерясь и дыша друг на друга перегаром пива и пандемии, болельщики стояли около стадиона.