Отрывок 24. Обрезание в полной темноте
Как-то на даче погас свет. Это бывает. Обычно гаснет минут на пять, но тут прошло 40 минут, свет не включается. Начали киснуть продукты в холодильнике, не сливается вода в бачке.
Я подождал еще минут 30 и позвонил в правление нашего кооператива. Подошла дама с интеллигентным тембром. Я спросил, что со светом, почему отключили, не предупредив. На что она сказала: «Надо жить жизнью кооператива и следить за деятельностью правления. Везде развешано объявление, что 9 июля с 11 до 16 часов будет проводиться плановое обрезание». Я судорожно отключился.
Позвонил соседу слева, спросил: «Ефим Львович, вы прошли плановое обрезание?» Он говорит: «Давно!» Я опять отключился. Подумал, что, наверное, из-за некоторой заминки с обязательными прививками от ковида решили устроить поголовное обрезание.
Позвонил соседу справа менее подозрительной национальности и спросил: «Григорий Иванович, вы проходили плановое обрезание?» Он говорит: «У нас же всегда во время гроз и бурь ветки падают на провода. Возникает замыкание. Наняли машину с высокой стрелой и обрезают ветки над проводами». Госплан и плановое хозяйство заклеймили, но потихоньку возвращаемся к нему и начали с планового обрезания.
Сейчас стараются стыдливо реанимировать Госплан, хотя некоторое время назад с хихиканьем говорили, что это – конец экономики. Но теперь, когда разворовали все, что было плохо спланировано Госпланом, решили попробовать огромные поля борщевика спланировать в угодья. В этом плане планирование – бред.
Если брать планирование в более широком смысле, то никогда нельзя ничего загадывать и предварять. Когда мы куда-нибудь едем, Наталия Николаевна обожает сообщать по телефону: «Будем через полчаса». После этого обязательно что-то случается.
Как-то ехали по платной дороге на Валдай. Справа остается город Валдай, через три километра надо свернуть направо к Дому отдыха. Наталия Николаевна звонит встречающим и говорит: «Мы уже подъезжаем, будем минут через пятнадцать». В это время наш водитель проскакивает поворот направо. И по этой платной дороге мы допиливаем чуть ли не до Петербурга, там разворачиваемся и едем обратно.
Это все планирование в никуда. Поэтому планирование и клонирование – гадость и то и другое.
Отрывок 25. Рукоприкладство
В Доме отдыха на Валдае нам ставят два холодильника – один маленький, специально для червей и опарышей, потому что раньше были случаи, когда открывались коробочки и эти выползки свисали со всех продуктов.
Наталия Николаевна видеть не может червяков, не говоря уже об опарышах. Она часто бывала со мной на берегах, но ни разу в жизни в руках не держала удочку. Была на разделке: какую бы рыбу ни поймал, ее надо почистить и осмотреть – нет ли в ней солитера.
Хотя я знал женщин, которые ловили. Композитор Людмила Лядова была паталогической рыбачкой. Жена дирижера Евгения Светланова Ниночка сидела всегда второй в лодке – чтобы нацепить червя, приготовить подкормку. Нина Буденная очень хорошо ловила.
У маршала Буденного, одного из тестей Михал Михалыча Державина, была десантная лодка шириной с Пахру. Как-то Нина, погрузив на машину ее, меня и Мишку, подбросила нас до реки, а сама поехала дальше.
Когда мы сели в эту огромную посудину, то отталкивались от берегов Пахры руками с двух сторон. Потом упирались в какой-то валежник, выходили, вытаскивали «крейсер», тащили волоком – еще три метра плыли, опять упирались в поваленную осину. Какие при этом звучали речи – не для мемуаров.
Она высадила нас выше по течению, чтобы мы отдохнули, сплавляясь вниз, но мы эти три километра пробивались почти сутки. Этакие Колумбы, доведенные до абсурда.
Сейчас рыба нигде не клюет. Все ссылаются на жару. Но это не жара, а экология. Очевидно, на дне морском, речном и озерном жить уже невозможно. Если это не далекая Сибирь и не то место, куда приезжают Путин с Шойгу, а рядовые водоемы.
Даже на моем любимом Валдае, который славится своей чистотой, рыба ушла в никуда. Или, может, она плавает в антивирусных масках и ей трудно клевать.
Михал Михалыч Державин был дико рукастым. На рыбалке есть масса необходимых рукотворств – привязать крючок и грузило к леске, намотать ее на спиннинговую катушку или создать блесну для ловли судаков в устье Волги.
Бралась столовая ложка. В нее заливалось расплавленное олово и вставлялась спичка. Когда олово застывало, спичка вынималась – и получалась дырочка. Это была блесна (она же грузило). Я всем этим занимался часами, а Михал Михалыч делал в секунду.
Зямочка Гердт все строгал самостоятельно. Можно умереть от зависти.
У меня кругом сплошные гениальные архитекторы. Супруга строила массу всего – от санаториев до театров. Ее дедушка Владимир Семенов был главным архитектором Москвы, брат Владимир Белоусов – академиком, жена брата преподавала в архитектурном институте.
Сейчас племянник Наталии Николаевны, Николай Владимирович Белоусов, – первейший в стране архитектор, работающий с деревом. Его сооружения получают бесконечные международные премии. Его сын Володя работает с ним. Такая семейка.
При этом терраса вековой нашей дачи стала эталоном разрушающегося великого прошлого. Крылечко из четырех ступенечек загнивает. Уже лет 50 загнивает. Когда у нас был наш друг и помощник Азамат, он это крылечко немножко реанимировал. Вобьет клин в полусгнившую доску, и она улыбается и говорит: «Я ещё постою». Поручни привязывал бечевкой к рядом стоящей яблоне.
Но постепенно крылечко превратилось в мемориал гнилья. Может провалиться или вдруг отфутболить чем-то. Когда идешь на трех ногах, включая палку, без того, чтобы тебя не подхватили под руки пять внуков и десять правнуков, не вскарабкаешься. Все выдающиеся архитекторы в семье постоянно говорят: «Буквально завтра сделаем».
Рядом с этим домом Наталия Николаевна построила флигель якобы для меня с собой, чтобы пустить в родовой дом внуков и правнуков. Но меня кладут все равно туда, где есть пустое место, на остальном лежат правнуки.
Кстати, когда мы задумали строить домик, «проект» нарисовал я. Наталия Николаевна как-то по этому рисунку поняла, что я хочу, и его построила.
Крыльцо милой терраски выходит из-под крыши наружу. И это крыльцо уже тоже сгнило. Так как оно значительно круче крыльца родового дома, стало опасно для жизни по нему ходить. И опять все архитекторы говорили: «Вот-вот привезут три доски».
Мой друг Василий Иванович Мальцев, бывший главный милиционер Истры и интеллигентнейший человек, был у меня в гостях, увидел это крыльцо и сказал: «Как же так?» Через два дня он приехал с подручным, привез четыре доски и шесть брусков и воздвиг новое крыльцо. Сейчас не крыльцо примыкает к дому, а дом к крыльцу. Когда писались эти строки, как будто по наитию, вся семья собралась на архитектурную презентацию. Теперь у нас два фирменных крыльца, пришитые к двум старым дачам.
Отрывок 26. Где родился, там и не пригодился
Своих внуков и правнуков я очень люблю. Внуков, которые уже взрослые, спрашиваю, кого они помнят из предков. Прабабушку они уже не помнят.
Наше сегодняшнее во главе с Наталией Николаевной сюсюканье и каждое утро смотрение в ее смартфоне (она в отличие от меня его освоила) присланных видео с ползанием правнуков, конечно, замечательно. Этот ползет туда, а тот вчера еще не доползал, а сегодня дополз.
Или вдруг звонит Сашка и говорит, что календарики с моим изображением нравятся Сёме. И, хотя игрушек – вагон, он целыми днями возится с двумя календариками. Я начинаю рыдать, видя фото Сёмы с календариками. Но потом осознаю, что это наши односторонние играшки.
Мы помрем, они не то что забудут, они и не вспомнят. Внуки постоянно вынуждены обходить острые углы, понимая, что все-таки старье обижать не надо, хотя мы, конечно, раздражаем своим настырным присутствием. Но при накоплении раздражения им, наверное, приходит мысль, что это скоро кончится. Опять брюзжу, потому что внуки у нас замечательные и при всех их собственных нуждах и невзгодах всё время заботятся о нас.
Я ничему не учусь, только пытаюсь учить. Я все знаю, но никто уже не хочет меня слушать. Чем мудрее советы, тем брезгливее реакция. Детям и внукам я могу передать только один жизненный опыт – опыт попытки оттянуть раздражение.
Мои внуки не стали актерами. Я счастлив, потому что это страшно нервная стезя, основанная исключительно на лотерее, и процент удачи минимален. Кроме того, эта профессия творческая, а в творчестве всегда присутствует условие времени. Театр накрывается каждую эпоху по-своему, и это болезненно для участников процесса.
Родились правнуки, мужики, – значит, фамилия Ширвиндт сохранится, что приятно. Хотя они могут набрать псевдонимов. Неизвестно, как в дальнейшем в стране будут относиться к этому образованию – «Ширвиндт».
Мои родственники и даже папа когда-то сменили имена. Папа был Теодором – на всякий случай обозвали не вызывающим подозрение Анатолием. Вдруг опять скажут, что с такой фамилией место только чуть левее Биробиджана или правее Кёнигсберга.
Есть еще одна опасность: в мире наметилась тенденция к перемене пола. Если переменить пол, станешь женщиной и можно выйти замуж и взять фамилию мужа.
Наталия Николаевна – Белоусова. Когда она звонит по нуждам – врачи, магазины, – она представляется так: «Вас беспокоит Наталия Николаевна Ширвиндт». Во всех остальных случаях она Белоусова. Для нее это важно. Наталия Николаевна говорит, что очень долго даже запомнить не могла мою фамилию. А когда запомнила, уже было поздно менять.
Наш общесемейный гектар на даче – это моя родина. Когда больше 70 лет назад она была заселена молодежью типа меня и моими родителями – это была одна родина. Сейчас, когда по тому же гектару бегают правнуки, – другая. Вряд ли можно говорить о внутренней эмиграции. Скорее о некотором предательстве той родины, в которой я жил.