— Ха! Я знал, что вы поймёте! Печёнками прочувствуете! — Ван Цвольф ликовал. Он верил в смекалку Тирана и был рад, что не ошибся. — Проняло? Вижу, проняло! Чему мы служим, Бреслау? Кому?
Начальство подождало ответа и, не дождавшись, ответило само:
— Родине! Благу и процветанию Ларгитаса. Могуществу и престижу. Престижу и могуществу — в первую очередь! Этот беглый щенок нам нужен. Срочно!
Мы должны успеть первыми, без слов понял Тиран. Мы должны поймать его, пока нашего ларгитасского антиса, первого в истории Ойкумены, не перехватили чёртовы брамайны или Совет антисов.
— С данной минуты ваш отдел занимается только этим делом. Абсолютный приоритет! Бросьте на поиски Отщепенца все силы, задействуйте любые службы. Я даю вам полный карт-бланш, Бреслау! Головой ответите!
— Есть, сэр!
Тиран с трудом подавил позыв вскочить и, лихо щёлкнув каблуками, замереть по стойке «смирно».
— Привлекайте любых специалистов. Экспертов, чёрта, дьявола, флуктуации континуума! Продайте душу сатане, но добудьте мне мальчишку! И чтоб ни одна собака об этом не пронюхала! Секретность высшего уровня. Вам ясно, Бреслау?
— Так точно, сэр.
Особая секретность операции вступала в явное противоречие с приказом о привлечении экспертов, чёрта и флуктуаций. Ничего, с противоречиями Тиран справится, не впервой. Сейчас его больше волновало другое.
— Понадобятся значительные ресурсы. Люди, техника, корабли…
— Всё будет, Бреслау! Всё! Через сутки в нашем распоряжении будет весь научно-технический потенциал Ларгитаса! Вся мощь Отечества! Но если вы облажаетесь…
Тирану сделалось зябко.
— Ступенчатая аннигиляция, сэр?
— Если облажаетесь, ступенчатая аннигиляция покажется вам воскресной прогулкой в парке! Готовьте план, подключайте, кого сочтёте нужным… Разыщите Гюнтера Сандерсона! Из-под земли достаньте! Думаю, с папашей нашего антиса проблем не будет. Пусть официально признает отцовство. Устроим воссоединение семьи! Мальчишка — наш козырь. Козырный туз, мать его! Да, кстати, насчёт матери. Найдите её! Отряжайте на поиски внешников, осведомителей, агентов. Пустите по следу всех собак! Я предупрежу кого надо. Вам ни в чём не будет отказа.
— По обнаружении доставить её на Ларгитас?
В ответе Тиран не сомневался. Просто сработала привычка расставлять точки над «i», с годами въевшаяся в плоть и кровь.
— Доставить? Слабо сказано! Доставить с почётом и комфортом! Никакого насилия! Пылинки сдувать! Ноги мыть и воду пить! За косой взгляд сажать на десять лет, за грубое слово — пожизненно! Назовут «грязной энергеткой» — расстреливайте! У неё на глазах. Узнайте, есть ли у брамайнов рай, и как он выглядит. Сулите райские кущи! Молочные реки и кисельные берега!
— Она хотела миллион, — Тиран вспомнил запись.
— Миллион? Дайте ей миллион, пусть подавится. Нет, пусть дышит чистым кислородом! Два миллиона! Три! Бюджет я обеспечу. Пусть эта шалава будет всем довольна. Главное, чтобы она пела с нами в унисон. Действуйте!
— Есть, сэр!
Волна начальственного энтузиазма с головой захлестнула Тирана, подняла из кресла, поволокла к двери. Ничем иным, кроме как этой волной, нельзя было объяснить мысль, ударившую Бреслау в голову, словно хмель.
— Сэр, — он замер в дверях. — Что, если это правда?
— Что — правда?
— Что, если Гюнтер Сандерсон — действительно отец Отщепенца?
— Биологический?
— Да.
Ван Цвольф сорвал галстук, скомкал в кулаке, не глядя, сунул мимо кармана. Галстук упал на пол, начальство наступило на него и не заметило.
— Это невозможно, — прохрипел ван Цвольф.
Губы и голосовые связки дезертировали, отказавшись подчиниться генералу.
— Невозможно?
Бледный как смерть Тиран усмехнулся. Его собственный рот тоже решил было податься в дезертиры, но Бреслау быстро напомнил мерзавцу, кто здесь командир.
— Невозможное — это моя работа, сэр.
— Хочешь получить серьги? — спросил Вьяса Горакша-натх.
И добавил тоном, который при должном воображении можно было назвать радушным:
— Проси, я не откажу.
Внизу текла река, едкая как желчь.
— Оставь серьги себе, — Кешаб Чайтанья присел напротив, прямо на голую землю. Скрестил ноги, уронил руки на бёдра: — Я знаю, ты никому не отказываешь в серьгах.
— Хочешь сказать, я похож на шлюху? Она тоже никому не отказывает. Распутство — грех. С другой стороны, снизойти к просящему — добродетель. Ты желаешь философского диспута?
— Нет.
— Значит, ты не за серьгами. Не за диспутом. Полагаю, что путь йогина тебя тоже не манит. Зачем ты здесь, антис? Много лет я ходил за вами, размахивая плошкой для подаяний, и никто из вас, могучих, не снизошёл к просящему. Теперь я сижу на месте, а ты пришёл ко мне. Должна быть причина, вне сомнений, должна. Ты уверовал?
Они были похожи: прославленный антис из Совета антисов и скромный йогин из ордена натхов. Два брамайна: смуглые, тощие, жилистые. Гривы спутанных волос падают на плечи. Всей одежды — набедренные повязки, прикрывающие срам. Только гуру не вышел ростом, а Злюка Кешаб уродился великаном с конечностями, длинноватыми даже для его габаритов. Поэтому в любой компании Кешаб предпочитал сидеть.
— Нет, — повторил Кешаб. — Не думаю, что когда-нибудь смогу поверить, будто я — божественная аватара. Глянешь с утра в зеркало, в особенности после хорошей пьянки, и вся вера улетучивается в атмосферу. Ты видел меня по утрам, гуру?
Горакша-натх улыбнулся:
— К счастью, нет. Но я видел себя, этого мне достаточно. И не называй меня гуру. Ты не мой ученик, между нами нет отношений наставника и последователя. Вот тебе кружка.
Он протянул антису мятую жестяную кружку:
— Внизу река. Спустись к реке, принеси мне реку.
— Воду, — поправил Кешаб. — Не советую пить эту воду, она грязная. Я принесу тебе бутыль минералки.
— Реку. Принеси мне реку.
— В кружке?
— Если хочешь, в ладонях. Я не брезглив.
— Остроумно, Вьяса-джи. В высшей степени остроумно. Теперь я по идее обязан напомнить, что река в кружку не поместится. А ты произнесёшь сентенцию, подходящую к случаю. Я, кажется, говорил, что не интересуюсь диспутами?
Йогин наклонился вперёд:
— Ещё не спустившись к реке, ты знаешь, что она не поместится в кружку. Почему же ты не знаешь, что божество также не поместится в тебя? Краешек, частица, ноготь или волос. Святой ноготь, благословенный волос, не более того. Этого достаточно, чтобы ты ходил босиком между звёзд. Восьмирукий танцор? Таков твой облик, когда ты в большом теле? Если смотреть на Злюку Кешаба из-под шелухи — восьмирукий танцор, да?
— Откуда ты знаешь?
— Я вижу твою ауру. Сейчас, в малом теле, она не слишком отличается от ауры любого другого брамайна. Если я загляну глубже…
— Не надо. Ты сгоришь. Это знают телепаты, пусть узнают и йогины.
— Ты зря боишься за меня.
— Твоя смерть будет на моей совести.
— Хорошо, я не пойду в опасные глубины. Я останусь здесь, в тварном мире. И всё-таки, если уметь читать между строк… Четыре правых руки: чётки, копьё, жезл и трезубец. Четыре левых руки: жезл, чаша из черепа, благодать и змей гнева.
— Ерунда. Трезубец — да. Изредка — копьё. И никаких чёток, жезлов, черепов.
— Змей гнева?
— Я боюсь змей. В детстве меня укусила кобра.
— Тебе вкололи сыворотку «Naja»? Прозерин с атропином каждые полчаса?
— Нет. В фельдшерском пункте, куда меня принесли родители, не нашлось сыворотки.
— Как же ты выжил?
— Я стартовал в большое тело. Это был мой первый старт, к счастью, не горячий. Когда я вернулся, яд выжгло дотла. С тех пор никаких змей, Вьяса-джи. Ни в левой руке, ни в правой.
— Ты его просто не видишь.
— А ты видишь?
— Разумеется. Если ты страшен в схватке, значит, змей гнева здесь. Помни: ноготь, волос, частица. Если в тебе есть капля божества, я вижу в капле океан. Рудра Адинатх, Благой Владыка, знает восемьдесят четыре тысячи разнообразных асан. Восемьдесят четыре асаны даны Адинатхом обычным людям. Я знаю триста десять. Если я узнаю восемьдесят четыре тысячи, меня разорвёт. Я — кружка, Адинатх — река. Но это не причина отказаться от стремления узнать больше. Триста десять? Я хочу освоить триста одиннадцатую. Триста двенадцатую. А ты не хочешь?
Кешаб Чайтанья захохотал. Он смеялся долго, взахлеб, по-детски. Фыркал, всхлипывал, утирал слёзы.
— Всё-таки диспут, — отсмеявшись, выдохнул он. — Ты отменный охотник, Вьяса-джи. Так или иначе, я угодил в твою ловушку. Зайди я на шаг дальше, и мне конец. Я уверую, я приму себя как аватару. Воздвигну себе храм и стану поклоняться.
Внезапно он стал серьёзен:
— Генерал Бхимасена — мой двоюродный брат. Я в курсе ларгитасского запроса об антисе-убийце. В курсе ещё и потому, что аналогичный запрос пришёл в Совет антисов. Ты уверен, что это ребёнок?
— Я предполагаю, — уклончиво ответил гуру.
— Что ты ещё предполагаешь?
— Что ты на грани безумия. Ты приходишь ко мне, смеёшься, предлагаешь сбегать за минералкой, но ты стоишь на краю пропасти. Если это антис-убийца, твой долг — покончить с ним без промедления. Если это ребёнок, твой долг — спасти его. Если антис-убийца — брамайн, твой долг — покончить с ним без участия антисов-инорасцев. Если антис-ребёнок — брамайн, твой долг — вернуть его на родину живым и невредимым. Теперь сводим противоречие воедино, как бомбу и взрыватель: если этот антис — ребёнок, но ребёнок-убийца, и к тому же брамайн…
— Замолчи!
Кожа Кешаба стала цвета пепла. Руки, лежащие на бёдрах, затряслись. Казалось, антис прямо сейчас стартует на орбиту в большом теле, и этот старт, вне сомнений, будет горячим. Гора? Река? Гуру? Всё сгорит дотла, как змеиный яд в жилах Злюки Кешаба.
— Молчу, — выждав паузу, кивнул гуру. — Что бы я ни сказал, это твоя пропасть, тебе и прыгать. Зачем ты пришёл ко мне? Серьги, диспут, вопросы веры — ничего этого тебе не нужно. Тогда зачем?!