эмпакт, то есть эмпат активный — при необходимости разгонял до атипичной за полторы секунды. Симптоматика впечатляла: нарушения слуха и зрения, мышечные судороги, рвота, обильное мочеиспускание, потеря сознания.
Молодые люди, склонные к насилию, должны были благодарить Люси за её оперативное вмешательство в силовой конфликт.
«Страх, — писал Фердинанд Гюйс, преподаватель специнтерната „Лебедь“, в статье о периметрах обороны ментала, — врождённое оружие эмпата. В первую очередь, это безусловный страх, естественная реакция на силовой прорыв или конфликтную ситуацию выше критического уровня. Безусловно-рефлекторный страх информационно не оформлен. Он отыскивает болевые, уязвимые точки агрессора, формирует необходимую систему образов, основываясь на жизненном опыте взломщика — и выводит нападающего из строя. Надо быть большим мастером, чтобы взломать защиту мощного эмпата. Но вдвое больше мастерства понадобится вам для того, чтобы справиться с ответным ужасом, который шарахнет по вам из всех орудий. Из ваших же собственных орудий, заметьте».
— Ваш кофе, — голос Люси вывел Гюнтера из задумчивости. — Пейте, пока не остыл.
— Спасибо, Люси.
— Бутерброд? С сыром?
— Я не голоден. Может быть, позже.
— Вы никогда не бываете голодны. Вы умрёте от дистрофии, от общего упадка сил. А я буду страдать до конца моих дней. Бутерброд, да?
— Хорошо. Давайте ваш бутерброд.
Ещё одна часть игры: при виде Гюнтера в бездетной Люси пробуждались материнские чувства. Даже закрывшись от всего мира двойным периметром обороны — непременным условием социализации ментала — Гюнтер улавливал отголоски этих чувств.
— Что-то Марта задерживается, — Люси бросила взгляд на хроно-татуировку, украшавшую левое запястье женщины. — Непорядок. С другой стороны, вы сможете без помех допить кофе.
— И доесть бутерброд?
— Вы доели бы его, объявись здесь хоть легион Март! Уж об этом я бы позаботилась. Мне-то известно, чего вам стоит работать с безумной девчонкой. Вы в курсе, что она в вас влюблена?
Гюнтер пожал плечами.
— Ну да, разумеется, — Люси засмеялась. У неё был хороший смех: звонкий, живой. — Кого я спрашиваю? Я вот тоже в вас влюблена. Уловили?
— С первого дня.
— Вы женитесь на мне? Как честный человек? Не пугайтесь, доктор. Старуха не потащит вас в отдел регистрации браков. Я не ем мальчиков на завтрак. Мне просто нравится смотреть, как у вас краснеют уши.
Гюнтер вздохнул. Он мог воздвигнуть такую оборону, что наружу не проникло бы и сквознячка от его истинных эмоций. Но заставить уши не краснеть в минуты смущения — это было выше его сил.
На столике рядом с Люси брякнул стационарный коммуникатор. Вопреки ожиданиям, над ним не всплыла голосфера, и Люси пришлось склониться над аппаратом, чтобы прочесть написанное на крошечном мониторе.
— Марта отменяется, — с удивлением констатировала женщина. — Вас вызывают, аэромоб ждёт внизу, на стоянке. Пишут, что срочно.
— Куда это меня вызывают?
Люси смотрела на Гюнтера. Во взгляде её пряталось беспокойство.
— Научразы, доктор.
— Кто?!
Воображение мигом нарисовало компанию членистоногих монстров.
— Научная разведка. Вас вызывают в управление.
— Зачем?
— Понятия не имею. Ешьте бутерброд, машина обождёт.
Гюнтер сглотнул и едва не подавился.
— Олаф? Барбара?
— Николь?!
— Гюнтер! Сколько лет, сколько зим!
— Ты где? Как?
— Седрик? И ты здесь?!
— Ха, да тут все наши!
Его хлопали по плечам. Ему жали руку. Его наперебой о чём-то расспрашивали. Хлопать в ответ Гюнтер стеснялся, но руки пожимал с удовольствием. Улыбался направо и налево, отвечал впопад и невпопад. Когда Николь полезла обниматься, да ещё и ноги поджала, повиснув на долговязом кавалере Сандерсоне, уши Гюнтера вспыхнули парой коптящих факелов. Вокруг засмеялись, но совсем не обидно. Менталы умели прощать слабости друг друга. Силу менталы тоже умели прощать — случалось и такое.
— Да ты ничуть не изменился!
— Очаровашка!
— Пять лет коту под хвост! Как и не было!
— Семь!
Правы были и Седрик, и Магда — оба слушали Саркофаг, «тянули лямку» на Шадруване вместе с Гюнтером, но в разные годы. Тревога отпустила Гюнтера, напряжение рассосалось, исчезло — впервые с того момента, как безукоризненно вежливый чиновник в безукоризненно сшитом костюме пригласил кавалера Сандерсона проследовать в здание Управления научной разведки Ларгитаса.
Научная разведка — это не СБЛ. Не полиция. Не Т-безопасность. Вот что твердил себе Гюнтер Сандерсон по дороге к неприметному «Талингу-комби» цвета «металлик». Твердил в мягком кресле чартерного стратосферника на четырнадцать пассажиров, где они с Безукоризненным разместились вдвоём — не считая, понятное дело, пилота и стюардессы. Твердил на заднем сиденье роскошного лаково-чёрного «Кондора», ждавшего их в стратопорте. О чём беспокоиться? Совершенно не о чем. Научная разведка — научразы, по словам язвы Люси — нуждается в его профессиональных услугах. Они нуждаются, он предоставит. Проект «Шадруван», в котором Гюнтер успел поучаствовать, курировало то же ведомство. С другой стороны, тогда от него не требовалось лично являться в Управление, да ещё в срочном порядке.
Что изменилось? Почему такая спешка?
— Не волнуйтесь, — в десятый, наверное, раз повторил Безукоризненный. Он дружески улыбнулся Гюнтеру. От его улыбки, идеальной, как и все остальное, молодого человека уже начало подташнивать. — Расслабьтесь.
— Спасибо. Я не волнуюсь.
— Глоточек бренди? У нас есть встроенный мини-бар.
От бренди Гюнтер отказался, а теперь жалел. В Управлении его ждали пять ступеней контроля. Пожалуйста, приложите ладонь к папиллярному сканеру. Будьте любезны, ответьте на наши вопросы. Вам не о чем беспокоиться. Нечего опасаться. Управление заинтересовано в вашем сотрудничестве, господин Сандерсон. С каждой такой репликой опасения Гюнтера лишь возрастали. Они достигли максимума, когда у него изъяли уником, пообещав вернуть через два, максимум, через три часа.
Взамен Гюнтер получил миниатюрный золотой значок в виде переплетённых литер «W» и «E». Значок, временный спецпропуск в здание Управления, следовало прикрепить на лацкан пиджака. Данные пропуска автоматически считывались сканерами, а в случае необходимости над значком воспаряла голосфера с дополнительной информацией для идентификации личности и выяснения степени допуска.
Какая у меня степень допуска, размышлял Гюнтер. Высокая? Низкая? Отчего меня так тревожит дурацкий, в сущности, вопрос?!
Они с Безукоризненным спустились на лифте под землю. Гюнтер не знал, насколько глубоко. Вместо сенсоров с номерами этажей лифт был оснащён управляющей матрицей. На матрице Безукоризненный стремительно — не уследить! — набрал какой-то код. Едва ощутимое падение, двери разъехались…
— Здесь я вас оставлю, господин Сандерсон.
— Олаф? Барбара?
— Николь?!
— Гюнтер! Сколько лет, сколько зим!
— Кто знает, зачем нас собрали?
Просторное фойе меньше всего напоминало подземные застенки спецслужб из сериала про Генерала Ойкумену. Бежевый с кремовыми разводами биопласт стен — успокаивающие тона, оценил Гюнтер. Мягкий, рассеянный фильтрами свет. Пол с паркетной фактурой. Нет, настоящий паркет. Круглые столики с лёгкими закусками. Канапе, тарталетки, бутерброды (вспомнилась Люси!). Миниатюрные пирожные. Стаканчики с лимонадом и соками. У Гюнтера внезапно свело живот от голода. Суетясь, браня себя за неприличную поспешность, он воздвиг на тарелке горку бутербродов: сыр с зеленью, балык со сладким перцем, красная рыба с оливками. Под это дело слушать Седрика, известного всезнайку, было гораздо приятнее.
— …новый спецпроект!
— Врёшь!
— Разуй глаза! Научная разведка, военные, Королевский совет — все в деле. Финансирование по высшему классу. Сам видишь, сколько менталов собрали. И не абы кого, заметь! Лучших пригласили!
Гюнтер засомневался, что он лучший, но Седрика так и распирало от гордости. Наверное, Седрик прав: чёртова дюжина из пятнадцати собравшихся успела отметиться на Шадруване. Туда отбирали с исключительной строгостью: максимальная мощность кси-трансляции для активных, предельная глубина проникновения для пассивных. Все — эмпаты, как и сам Гюнтер. Двое были ему незнакомы: солидные вислоусые мужчины, старше остальных, похожие друг на друга, как две капли воды, они держались вместе и помалкивали.
Близнецы?
— Братья Виртанен, — Седрик проследил за его взглядом. — Универсалы.
Про универсалов, совмещавших телепатические и эмпатические способности, Гюнтер слышал, и только. Любой ментал — редчайшее исключение, белая ворона в человеческой стае. Что уж говорить об универсалах?! Таких, как братья Виртанен, на Ларгитасе насчитывался в лучшем случае десяток. Двоих из десятка привлекли к новому проекту.
Это говорило о многом.
— Опять Шадруван? Саркофаг дал отклик?
— Новую методику разработали?
— Не в курсе, — был вынужден признать Седрик. — Скоро нам всё расскажут! Иначе зачем собирали?
Гюнтер кивнул, поперхнулся куском рыбы и ухватил со столика стакан яблочного сока — запить. Ф-фух, проскочило! Вокруг царила атмосфера лёгкой экзальтации. Возбуждение. Ожидание. Предвкушение. Любопытство. Ментальные блоки у всех работали исправно, эмоции и мысли были надёжно скрыты от посторонних, но даже те жалкие крохи, что просачивались наружу, суммировались, накладывались друг на друга, усиливались, создавая коллективный эмо-фон. А ещё румянец на щеках, азартный блеск глаз, тон реплик, голоса, звучавшие громче обычного — никакой эмпатии не нужно…
Мимо воли Гюнтера захлестнула эта будоражащая волна. Заинтригованность, ожидание грандиозного события — всё лучше тревоги и настороженности. С другой стороны, это были не его эмоции! Опомнившись, Гюнтер усилил внешний блок, наглухо отрезая себя от истеричного, как показалось ему, предвкушения — и пропустил момент, когда в дальнем конце фойе открылась дверь.