Гуру свернул на Трипурасундари. Политолог был прав: после заявления СДЛ у Верховного Паришада, а значит, и у махараджи Аурангзеба не осталось пространства для политического манёвра. Взаимные уступки, соглашательство, затягивание переговоров — теперь всё это в прошлом. Гнев народа — молот, разящий без разбора, особенно если рукоять молота выточена из древа веры. Одно дело — похищение безвестного мальчишки. И совсем другое — похищение ребёнка-антиса, аватары Марути Озорника. Если первое — преступление, второе — святотатство.
Но политолог лишь разъяснял людям уже случившееся, в то время как Горакша-натх двигался дальше — и в прямом, и в переносном смысле.
Путь истины ведёт к храму, и путь гуру не стал исключением. При взгляде на храм Девяти Воплощений на ум приходили два слова: мощь и слава. Монументальное основание — стены и колонны из красного шраванского гранита — венчала пирамида крыши, устремленная в небеса. Крыша скрывала в себе шесть этажей, основание — три, итого — девять, по числу земных аватар Рудры, Благого Владыки. Скульптуры и барельефы, изображающие сцены из священных сказаний, искусная резьба, чьи завитки воплощали тексты девяти тысяч мантр, покрывали храм снизу доверху.
Обогнув храм с запада, Горакша-натх приблизился к стене, окружавшей внутренние постройки. На стену тратить дорогой привозной гранит не стали, но песчаник подобрали в тон: багровая киноварь. Воздух над гребнем едва заметно мерцал, выдавая присутствие силового барьера. На фоне стены деревянная дверь, ветхая и растрескавшаяся, выглядела смехотворной преградой. Гуру приходил сюда не впервые и знал, что изнутри дверь усилена термостойкой бронёй толщиной в десять сантиметров, а жалкая щеколда — бутафория. Запорному механизму, что прятался в недрах двери, позавидовал бы и сейф банка «Garuḍa Standard».
Он постучал.
Минуло три удара сердца, и дверь бесшумно открылась. Во дворе гуру никто не встретил. Наверняка его просканировали дистанционно во всех мыслимых и немыслимых диапазонах: запрещённых предметов нет, личность подтверждена, допуск в наличии. Куда идти, гостю известно, а значит, ни к чему встречать его, выдавая присутствие скрытой охраны.
Пересекая двор, мощённый старинной брусчаткой, Горакша-натх всё время ощущал, что за ним наблюдают. В небе полыхало беспощадное солнце, камень дышал полуденным жаром чайтранского лета, потел зыбкими струйками раскалённого воздуха. Марево текло над двором, искажая очертания. Со стороны казалось, что йогин плывёт по воздуху, не касаясь земли.
Очередная иллюзия. Впрочем, охранники, наблюдавшие за гостем из укрытий, не удивились бы, окажись, что гуру способен летать. О Горакша-натхе ходила уйма легенд.
Здание приюта для паломников, длинное и приземистое, сейчас пустовало. Официально оно числилось закрытым на ремонт, что подтверждала полуразобранная крыша на дальнем конце здания: рёбра стропил, оголённый хребет коньковой балки. В ближнем, не подверженном разрушениям торце приюта имелась аккуратная дверца — отдельный вход, оборудованный буквально на днях. В коридоре йогина ждал охранник в лёгкой броне и шлеме, с коробочкой силового генератора на поясе, вооруженный лучевиком со стволом, похожим на обрезок бамбука.
— Припадаю к вашим лотосным стопам, гуру-махараджа, — произнося это, охранник не двинулся с места. — Пожалуйста, приложите ладонь к сканеру.
— Не называйте меня так, — Горакша-натх протянул руку к сканеру. Зажёгся зелёный огонек. — Вы не мой ученик, между нами нет отношений наставника и последователя.
— Прошу вас, проходите.
За поворотом коридора йогина встретил начальник караула:
— Припадаю к вашим лотосным стопам…
Поймав бесстрастный взгляд гуру, начальник быстро исправился:
— Добрый день, Вьяса-джи. Она занята, у неё сейчас съемочная группа. Сожалею, но вам придётся подождать.
— Я подожду.
Проводив гостя в кабинет регистрации паломников, наскоро переоборудованный для иных целей, начальник вернулся на пост. С прошлого визита гуру здесь ничего не изменилось: светло-салатная побелка стен из шершавого ракушечника, топчан в углу аккуратно застелен узорчатым покрывалом. На низком столике — блок визор-центра, ваза с фруктами, кувшин с водой и две чашки. Узкая панель кондиционера под потолком; на панели горит одинокий жёлтый огонёк готовности. Шкафчик для одежды. Коврик для медитаций. Мягкий приглушенный свет имитирует закат.
Жаропрочная композитная дверь. Три замка́ разных систем. Окон нет.
Из-за стены долетали приглушённые голоса:
— …зачем вы это снимаете?
— Пригодится.
— Нам нужно не это!
— Натху! Мой мальчик!
— Вот, вот оно! Снимайте!
— Снимаю…
— Нужна толпа сочувствующих.
— Без проблем, толпу наложим. У нас есть архивы…
— Натху!..
Съёмки гуру не интересовали. Он опустился на коврик, отрешился от голосов, бубнящих за стеной, и те послушно умолкли. Вслед за голосами ушли мысли. Тишина и покой, окружившие гуру, рождали причудливые образы, но это продолжалось недолго: образы тоже исчезли. Внешнее и внутреннее, «я» и «не-я» — всё ушло, растворилось солью в воде. Самый трудный вид сосредоточения — сосредоточение ни на чём, без цели. Медитация ради медитации. Подобную степень отрешения практиковали единицы. Горакша-натх был в их числе.
— …всё, закончили. Ох, простите меня! Я помешал…
— Вы не помешали.
Легко, одним текучим движением, йогин поднялся на ноги.
— Заходите, госпожа Джутхани, — начальник караула выглянул в коридор. — Вас ждут.
— Кто? Кто меня ждёт?!
В голосе женщины звучала тревога. Её настроение менялось быстрее весенней погоды, ветреной и непредсказуемой, несмотря на все усилия метеорологов. На Мирре Джутхани было голубое сари с золотистой каймой по краю — то же, что и в прошлый визит гуру.
— Зовите меня Вьясой, Мирра-диди.
— Мы знакомы?
— Да, мы уже встречались.
С первой встречи гуру добавлял к имени женщины приставку «диди» — «сестра». Это способствовало доверию.
— Правда?
Женщина наморщила лоб, с подозрением изучая гуру взглядом. Лицо её внезапно просветлело, морщинки разгладились.
— Я тебя помню! Ты приходил.
— Да, я приходил.
— Мы беседовали… Мы говорили о моём сыне! Где он?
— Натху всегда с тобой, Мирра-диди. Ты же знаешь, что он с тобой?
— Да! Да! Он со мной!
В глазах женщины вспыхнули искорки безумия.
— Он с тобой, но не все могут его видеть.
— Да! Да! Они не видят! — Мирра уставилась в угол, где лежал коврик для медитаций. — Натху! Вот ты где! Не прячься! Мама здесь, мама не даст тебя в обиду…
— Ты позволишь и мне его увидеть?
— Да, конечно! Вот мой сын! Видишь?
— Ещё нет. Но очень хочу увидеть. Ты мне поможешь?
Мирра кивнула.
— Очень хорошо. Вы всё подготовили?
— Да, Вьяса-джи, — откликнулся начальник караула. — Один момент!
Охранники внесли в комнату портативный блок энергосъемного устройства. В трансмиттерные гнёзда уже была вставлена разряженная «гирлянда Шакры», изогнутая дугой.
— Ты знаешь, что надо делать, Мирра.
Мягкость в голосе гуру была того особого свойства, когда волей или неволей хочется подчиняться. Женщина не стала исключением:
— Да, мы знаем. Правда, Натху?
Охранник щёлкнул рычажным переключателем. Из блока выехали две пары контактных пластин на выдвижных кронштейнах. Устройство сделалось похожим на голову лося в исполнении скульптора-технокубиста. Мирра села на пол, подобрав под себя ноги, глянула на коврик, ободряюще подмигнула и приложила ладони к контактным пластинам.
— Если есть у меня какие-то энергетические заслуги…
На корпусе блока затеплились огоньки индикаторов: пошёл процесс зарядки.
Горакша-натх доверял рассказу своего ученика. Аюс видел под шелухой именно то, о чём поведал бывшему наставнику. Из Аюса не вышло хорошего натха, но в честности наладчика гуру не сомневался. Просто он хотел увидеть это сам. Слить свою ауру с аурой женщины было для йогина делом одного удара сердца. Он легко сделал бы то же самое и без контакта Мирры Джутхани с энергосъемным устройством, но тогда йогин воспринял бы только чистую ауру, как отражение энергетических процессов в организме брамайни, а так он получал возможность войти с Миррой в единое пространство галлюцинаторного комплекса, знакомого каждому энергету.
Храм Падмахасти. Богиня восседает на троне. Ряды курильниц источают ароматы восемнадцати благовоний. Женщина возносит благодарственные молитвы. Да, Аюс, ты был точен.
А вот и ребёнок.
Реальность галлюцинации казалась вполне материальной: твердь ступеней, камень пола, вытертый тысячами ног, запах благовонных свечей, эхо молитвы. Мальчишка, напротив, походил на призрака. Иллюзия внутри иллюзии внутри иллюзии… Тем не менее, даже в трижды иллюзорном облике крылась тень истины. Главное, её распознать.
Щуплый мальчик с обезьяньей ловкостью и проворством взбегал по ступеням к трону богини. Гуру даже стало интересно: что случится, когда дитя-призрак доберется до Той, что держит лотос? Но мальчик не добрался. За семь ступенек до подножья трона он взлетел. Своды храма растворились в небесной голубизне, цветом схожей с Мирриным сари, ребёнок подпрыгнул, разворачивая за собой золотую кайму реактивного следа — и прянул в зенит.
Возносясь, Натху сменил облик. Богатырь-велет, исполин с головой обезьяны и хвостом льва, он тряхнул гирляндой, висящей у него на шее, да так, что жемчужные сполохи охватили храм, весело расхохотался и исчез за облаками. Миг, и призрак, прежний мальчишка, кожа да кости, снова нарезает круги по храму, бежит по лестнице к престолу богини…
— Достаточно, — произнёс гуру.
Энергосъёмное устройство пискнуло: «гирлянда Шакры» была заряжена полностью.
— …радикальная организация «Львы Пхальгуны» выступила с заявлением. Транслируем запись выступления лидера организации, впервые открывшего своё лицо…
Диктора в голосфере, висящей на углу Трипурасундари, сменил пожилой мужчина в сюртуке военного кроя, застёгнутом на все пуговицы. Он хмурил густые брови и поминутно крутил лихие, «по-полковничьи» завитые усы.