Тумидус замолчал, давая собеседнику возможность представить последствия. Военный трибун был уверен, что Флаций с его биографией вообразит их куда ярче и ужасней, чем сам Тумидус.
— Да, — после долгого молчания кивнул наместник. — Вы правы. Конфликт с антисами — последнее, в чём нуждается империя. Даже если мы способны вступить в конфликт с антисами отдельной расы, противостояние с антисами вообще может нас погубить. Особенно сейчас, когда антисы — плод раздора…
— Конфликт с антисами? С антисами отдельной расы? Это имеет отношение к моей миссии?
— Не ловите меня на слове. Решение ещё не принято, я не стану обсуждать эту тему. Ваш билет на «Зартошт» аннулирован. Ваше назначение на должность атташе остаётся в силе. Во всяком случае, пока. Сидите на Китте, провожайте господина Шанвури в последний полёт. Я что-нибудь придумаю.
— Я что, незаменим?
— В смысле?
— Пошлите на Ларгитас другого офицера. В чём бы ни заключалась миссия, уверен, мне найдётся достойная замена. Выше званием, умнее, осведомлённей… Дипломатичней, наконец! Пошлите дипломата!
— Диплома-а-ата, — со странной, не свойственной ему интонацией протянул наместник. — Незаменимых нет, Гай. И всё же… Кого бы мы ни послали на Ларгитас — дипломата, военного, клоуна, механика по ремонту кондиционеров — все они будут помпилианцами.
— А я? Я, по-вашему, не помпилианец?!
«Кто вы? — вспомнил Тумидус вопрос наместника. — Кто вы в первую очередь? Офицер империи, патриот отечества — или коллантарий-космополит?!»
Тит Флаций вздохнул:
— Вы помпилианец, господин военный трибун. По праву рождения, по гражданству, по принадлежности к расе, наконец. Но вы коллантарий, а значит… У меня триста двадцать шесть рабов. И я не прочь заклеймить ещё дюжину. У меня от рождения сильное клеймо, с годами я не утратил хватки. Я способен выдавить свободу из любого, выдавить всю, до последней капли, как зубную пасту из тюбика. Превратить в живую батарейку, в бессловесную вещь. Сколько у вас рабов, Гай? Когда-то их было много, не меньше моего. Вы тоже родились с сильным клеймом. Сейчас у вас нет ни одного раба. Вы не способны заклеймить двухмесячного младенца. Такова плата за возможность ходить пешком среди звёзд в тёплой компании разнорасцев…
Это была правда. Гай Октавиан Тумидус по сей день не знал, что значит эта правда в устах помпилианца, рабовладельца, такого же, каким был он сам. Презрение, говорившее собеседнику, что он — потенциальный раб? Или фиксация факта, замена одного преимущества на другое?
— Я в курсе, — спокойно ответил он.
Спокойствие далось колоссальным напряжением воли. В затылке заломило, пальцы сжались в кулаки.
— Вы не сказали мне ничего нового, Тит. Да, я утратил способность клеймить рабов. Это делает меня незаменимым? Уникумом? Супергероем на поприще дипломатии?
— Да, делает.
— Каким же образом?
— Вас не боятся. Пошли я на Ларгитас кого другого, и его будут бояться. Это инстинкт, безусловный рефлекс. Все боятся нас, помпилианцев. Разговаривая с нами лицом к лицу, с глазу на глаз, они подсознательно примеряют на себя участь раба. А я не хочу, чтобы власти Ларгитаса боялись нашего переговорщика. Мы сделаем им предложение, от которого они не смогут отказаться, и всё равно я не хочу, чтобы они нас боялись. Поэтому я выбрал вас, Гай.
— Пошлите другого коллантария!
— Среди наших коллантариев вы единственный обладаете достаточно высоким званием для нашей миссии. Званием и уровнем допуска к государственным тайнам. Незаменимых нет, и всё-таки вы незаменимы. Знаете, иногда мне хочется проверить…
Тит Флаций подошёл вплотную. Не глядя, поставил бокал на подоконник, одернул китель, сшитый из натуральной мериносовой диагонали стального цвета, взял Тумидуса за пуговицу.
— Интересно, — звенящим шёпотом произнёс наместник, — смогу ли я заклеймить вас? Превратить в раба? Если смогу, значит, вы не помпилианец. Значит, все вы, коллантарии Великой Помпилии, восстановленные в правах — ботва…
Ботва, оценил Тумидус. Так абордажная пехота империи называет пленников, захваченных для обращения в рабство. Так Флаций назвал меня; нет, ещё не назвал, но уже намекнул.
— Поправка, Тит. Поправка к закону. Помните? «Гражданам империи запрещается брать в рабство участников коллантов любой расовой принадлежности. Нарушение данного пункта влечёт за собой уголовное наказание в виде каторжных работ сроком на двадцать лет по унифицированному летоисчислению…»
— Помню, — лицо наместника было совсем рядом. Казалось, он раздумывает: поцеловать военного трибуна или вцепиться ему в глотку. — Закон есть закон. А желание есть желание. Мне хочется попробовать. Очень хочется. Представляете, что это: когда чешется, а ты не можешь почесать?
— Почешите, — предложил Тумидус. — Почешите, и я убью вас. Я сожгу ваш мозг, наместник. Сожгу к чёртовой матери и помочусь на пепел. Думаете, закон защищает нас, коллантариев? Он защищает нас, помпилианцев.
— Вас, помпилианцев. Вы хотели сказать: «Закон защищает вас, помпилианцев».
— Нет, я сказал то, что хотел. Вы слышали хотя бы про одного нарушителя? Каторжные работы сроком на двадцать лет — хоть кто-нибудь получал этот приговор за клеймение коллантария? Не получал и не получит. Не только у вас чешется, наместник. Все, кто рискнули почесаться, мертвы. Не верите? У вас есть возможность убедиться.
Пуговица оторвалась. Покрутив её в пальцах, Тит Флаций бросил пуговицу в угол, пошёл к бару, взял чистый бокал и наполнил его на треть.
— Вам налить, Гай?
— Налейте.
— Отлично. Сперва я был курьером, теперь меня повысили до раздатчика по офицерской столовой. Бренди?
— Да.
— Вы порадовали меня. Порадовали старика, и даже не понимаете, чем. Помните, я спрашивал, кто вы? Офицер империи — или коллантарий-космополит?! Вы только что ответили, Гай. Вы офицер империи, помпилианец, волк среди волков. Почуяв угрозу, вы скалите клыки. Видели бы вы свою физиономию! «Я сожгу ваш мозг, наместник. Сожгу к чёртовой матери и помочусь на пепел!» Будь я помоложе, я поджал бы хвост. Я бы ползал на брюхе! Вас не будут бояться, и зря. На их месте я боялся бы вас куда больше любого другого переговорщика. Владей он тремя, четырьмя, пятью сотнями рабов, клейми всех направо и налево — вы страшнее, страшнее и опасней. Я не ошибся с выбором.
Он отсалютовал военному трибуну бокалом:
— Сидите на Китте, я свяжусь с вами. Так даже лучше. Первые переговоры на нейтральной территории? Спасибо, Гай, вы мне очень помогли.
Глава восьмаяАлмаз неслыханных размеров, или Гнев брамайнов
— …заявление чайтранских властей о похищении Ларгитасом несовершеннолетнего гражданина Чайтры не соответствует действительности по всем пунктам. Во-первых…
Озвучивать ответ Ларгитаса брамайнам — дело серьёзное. Диктора для него подбирали тщательней, чем быка для осеменения коровы-медалистки, чемпионки секторального конкурса по надоям. Загорелая, а может, смуглая от рождения кожа, чёрные волосы слегка вьются — диктор ничуть не походил на ларгитасца. Судя по внешности и тонкокостному телосложению, в его жилах вполне могла течь толика брамайнской крови. Скулы и разрез глаз наводили на мысль о сякконских предках. Пухлые губы намекали на вудунские корни. Нос с горбинкой, выразительность карих глаз и запальчивость речи — на бисандийское происхождение…
Аримы, коренные обитатели Кемчуги, столпившиеся у трансляционной демосферы посольства Ларгитаса на их родной планете, также без труда усмотрели бы в облике диктора нечто родственное. Рубашка навыпуск, ткань цвета морской волны, ворот расстёгнут на две пуговицы — чем не арим?
— …то, что брамайнские СМИ цинично именуют похищением, мы называем спасением. Да, спасением человека, терпящего бедствие в экстремальных условиях! Когда ларгитасский корабль обнаружил мальчика-антиса, тот находился в космосе в большом теле, — диктор возвысил голос. — Да, в космосе, в окружении стаи фагов посреди нейтрального сектора пространства…
Камера отъехала, явив зрителям диктора в полный рост. Позади брюнета распахнулась очень чёрная бездна космоса, мерцая очень тревожными искрами звёзд. Бездна оказалась проворной — она стремительно рванулась на зрителей, намереваясь поглотить всё вокруг. Звёзды, приблизились, увеличились в размерах. На переднем плане бешено вращался шар синего пламени, нанизанный на спицу белого света. Вокруг шара пронзительной голубизной сиял аккреционный диск раскалённой звёздной плазмы.
— Ребёнок был обнаружен в окрестностях пульсара POUV-2713-17, — под шаром возник ряд координат. — Легко убедиться, что этот сектор пространства не принадлежит ни одной из рас Ойкумены. Следовательно, в нем действуют положения Межзвёздного Кодекса Лиги. Пункт семь третьего раздела гласит: «Оказание помощи находящемуся в опасности кораблю или человеку есть неотъемлемое право и первейшая обязанность любого оказавшегося рядом…»
В космосе открылось окно. Заполняя оконный проём, двинулись в путь строки текста Кодекса, подсвеченные голубой лампой пульсара.
— Ложь! Дешёвая пропаганда!
Голый, если не считать набедренной повязки, брамайн-эмигрант выглядел так, словно не ел с самого рождения. Подхватив с земли камень размером с кулак, он швырнул камнем в сферу. Метательный снаряд угодил диктору в лоб и, не ощутив сопротивления, полетел дальше.
— Враньё! — поддержал дебошира приятель, тоже брамайн. Власти Кемчуги были лояльны к энергетам, раздавая гражданство направо и налево: лишь бы работали. — Все ларгитасцы брехуны!
И плюнул с невыразимым презрением, подтверждая сказанное.
— Таким образом, — камень, похоже, пошёл диктору на пользу. Затмевая свет звёзд, брюнет сверкнул ослепительной улыбкой, — гнусные измышления брамайнской пропаганды не выдерживают никакой критики. Ларгитасский корабль пришёл на помощь ребёнку-антису, окружённому хищниками-фагами. Действуя с риском для собственных жизней, экипаж корабля огнём волновых орудий разогнал стаю. При помощи передовых ларгитасских технологий, известных всей Ойкумене, отважные космолётчики сумели наладить контакт с ребёнком и убедить его перейти в малое тело внутри корабля.