енилась не в лучшую сторону.
Тут я порадовался, что оделся крайне неприметно, и, растрепав волосы, изобразил вторую стадию опьянения. Я двинулся меж пьяными, ища свою добычу. Парень между тем исчез в одном из заведений, в дверях которого стояла ярко накрашенная мадам примерно под центнер весом и широко улыбалась, обнажив наполовину выбитые зубы. Я приблизился к двери, выписывая при этом замечательные синусоиды, покрутился около мадам, попытался ее обнять (хотя для этого понадобились бы руки длиной со слоновый хобот) и вошел внутрь. Парня я там не увидел. Это значило, что он уже поднялся наверх, и можно было действовать. В заведении гремела музыка и пахло каким-то отвратительным пойлом. На ободранных диванах девицы обнимались с клиентами, были слышны громкие ругательства и удары стаканов о стол. Низко нависший потолок был весь в грязных разводах. Картина самая неприглядная. Бордель худшего качества я видел разве что на раскопках в Помпеях. Тогда я, помнится, испытал сочувствие и даже некоторое уважение к древним римлянам, которым приходилось за собственные деньги заниматься любовью на уродливых каменных глыбах, заменявших им постели. Такое и сейчас под силу далеко не каждому, а уж ухитриться в подобных условиях еще и получить удовольствие — ну просто высший пилотаж.
Изображая, что еле держусь на ногах (задание, которое мне всегда замечательно удавалось), я подошел к стойке и, стукнув по ней кулаком, потребовал выпивку. Я знал, что прекрасно говорю по-испански и мой еле заметный акцент вполне может сойти за ту стадию опьянения, которую я изображал. Стоящая за замызганной стойкой мадам изобразила радость при виде очередного клиента и, взяв заметно грязный стакан, налила мне какой-то мутной жидкости. Крепкий сивушный запах ударил мне в ноздри, это явно было что-то произведенное в очень кустарных условиях. Мне стоило большого труда влить в себя эту гадость, изображая при этом наслаждение. «Надо вечером принять активированный уголь», — мелькнула у меня в голове мысль. Брр! Даже деревенский неочищенный самогон, который мы в свое время с сокурсниками пили «на картошке», не был настолько отвратительным по вкусу. Однако я изобразил на лице удовольствие, хотя в действительности испытывал прямо противоположные чувства, и, наклонившись через стойку к мадам, заговорщическим тоном спросил ее, замужем ли она. Она ответила, что была, но муж — вот скотина какая! — ее бросил и ушел к толстой шлюхе из заведения на соседней улице. В ответ я начал плести первую приходящую в голову чушь о том, что я страдаю от отсутствия женской любви и ласки, которых мне так не хватает в одинокие зимние вечера, бросая при этом на мадам пламенные взгляды, на что она понимающе кивнула головой и, близко наклонившись ко мне (лучше бы она этого не делала — зубы она, видимо, не чистила с рождения), сказала с гордостью, что у нее в заведении есть прекрасные девушки — пальчики оближешь! Господин обязательно останется довольным. После чего она махнула рукой, и ко мне приблизилась одна из куривших у стойки девиц неопределенного возраста, с когда-то обесцвеченными волосами, свалявшимися в грязный ком. Пришлось изображать разыгравшуюся страсть. Я провел рукой по ее дряблой груди, что-то восхищенно пробормотал и спросил цену. «Номер десять», — сказала в ответ мадам, кинув мне на стойку ключ и торопясь обслужить очередного клиента.
Через пять минут все было кончено. Всего один укол миниатюрного шприца — и пергидрольное чудовище храпит на полу. Убедившись, что она уснула, я осторожно приоткрыл дверь и выскользнул в коридор. Я пошел вдоль стены, пытаясь найти парня. Это не составило большого труда — уже в третьей комнате мне повезло. Вероятно, мое нежданное появление было достаточно эффектным.
Парень сначала выматерился по-русски, а затем на ломаном испанском предложил мне убраться. Честное слово, мне понравилось, как он держится, но надо было его немножко отрезвить. Всего одна русская фраза, произнесенная ледяным тоном, и красная корочка в моих руках сделали свое дело. При упоминании всесильного КГБ у парня в момент пропало всякое желание продолжать прерванный процесс. Проститутка непонимающими глазами смотрела на все происходящее и пыталась сообразить, заорать ей или нет. Я закрыл за собой дверь и приказал ей убираться. Двадцать долларов, которые я ей бросил, значительно увеличили скорость ее передвижения, и в две секунды она исчезла, собрав свою немногочисленную одежду.
— Вы, надеюсь, понимаете, в какую ситуацию вы попали? — произнес я почти ласково (мой любимый тон № 8). — И естественно, как человек, представляющий органы, я должен буду поставить руководство колонии и ваше начальство в Союзе в известность о совершенно недопустимом для советского человека аморальном поведении. Это дорого вам обойдется. Я уже не говорю о том, что вы немедленно будете высланы в Союз — это само собой разумеется. Наша страна не может доверять человеку, запятнавшему себя таким образом, работать за рубежом, представлять нас перед лицом всей мировой общественности. Подумайте, ведь по вам здесь будут судить о моральном облике строителя коммунизма! Ну а в Союзе вас ждет веселая жизнь — могу только сказать, что я вам не позавидую. Вас однозначно выгонят с работы, более того — с той характеристикой, какую наши органы просто обязаны вам будут дать, вы вряд ли сумеете найти себе что-нибудь приличное. Так что, увы, плакала ваша машина, на которую вы копили деньги…
Тут я понял, что попал в самое яблочко, и сделал паузу. Парень отчаянно озирался по сторонам. Я присел на единственный находящийся в комнате ободранный стул и немного помолчал. Надо было дать ему время переварить услышанное. Взглянув на парня, мне стало ясно, что он меня недооценил и намеревается сбежать. Что ж, посмотрим, как ему это удастся. Ну так и есть, он внезапно вскочил и рванулся, пытаясь ударить меня головой в живот и проскользнуть мимо к двери. Однако силы наши были слишком явно неравны. Мне достаточно было чуть-чуть отклониться в сторону, чтобы предупредить его удар, после чего один короткий удар в солнечное сплетение — и он лежит на полу, широко раскрыв рот и отчаянно глотая воздух.
— Кричать не советую, — сказал я, стоя над ним. — Если будете вести себя как идиот — я испорчу вам жизнь по-крупному. А мне, может быть, самому не хочется доводить дело до скандала. Вы мне симпатичны. Так зачем мне ставить в известность всех ваших родных и соседей о вашем недостойном поведении? Не говоря уже о жене, ведь вы женаты, не так ли?
Парень, хрипя, кивнул. Это тоже был удар наверняка: я-то знал, что для неженатого путь за границу закрыт.
До моего собеседника наконец-то начало доходить, что от него чего-то хотят. Он, шатаясь, добрел до кровати, все еще держась руками за живот, и тяжело опустился на нее.
— Что… что вам нужно? — пробормотал он.
— Ну, наконец-то вы начинаете мыслить разумно. Я этому очень рад, — ответил я. — Но я хочу, чтобы вы сначала немного поразмыслили над тем, в какую ситуацию вы попали, и поняли, что другого выхода у вас нет, кроме как…
— Кроме как?
— Кроме как сотрудничать со мной.
— Я не стукач! — зло посмотрел на меня молодой человек.
— А разве я прошу вас на кого-то стучать? У нас достаточно осведомителей и без вас. В колонии все друг на друга стучат, иначе как бы я узнал, что вы здесь?
— А… а что вам тогда нужно? — Парень недоумевающе покрутил головой. Его растерянность была по-настоящему забавной, но мне сейчас было не до смеха.
— Давайте с вами поговорим.
— О чем?
— Хотя бы о том, что вы делаете на стройке.
— Я ничего противозаконного не делаю! Можете проверять сколько угодно! — Парень явно начал дергаться. Это могло быть и полезным и нет. Он мог либо заговорить, либо вообще замолчать.
«Ну ничего, — подумалось мне, — я все равно заставлю его разговориться». Вслух же я произнес «медицинским тоном», которому меня долго учил один знакомый психиатр:
— Что вы так психуете? Успокойтесь. Мы же с вами просто разговариваем, как добрые старые друзья.
— Я вам не друг! — исподлобья посмотрел на меня парень.
— И очень зря. Если бы вы были моим другом, не вкалывали бы на стройке. И не прятались по дешевым борделям от КГБ. Хотите сигарету? Настоящий «Мальборо», между прочим.
Парень затравленно посмотрел на меня, но сигарету взял. Держу пари, что он никогда в жизни не курил настоящего «Мальборо». Он перегнулся через спинку кровати, достал зажигалку. Я привык профессиональным взглядом замечать малейшие детали, которые могут иметь отношение к работе, поэтому сейчас маленькая белая вещичка немедленно приковала мое внимание.
— Интересная у вас зажигалка, — сказал я, стараясь произнести это как можно более безразличным тоном. — Дайте посмотреть.
Парень недоуменно протянул мне зажигалку. Он вообще уже перестал что-либо понимать. Он только жадно затягивался сигаретой и исподлобья смотрел на меня. А я просто не верил своим глазам.
— Интересная вещица, — повторил я, вертя зажигалку в руках. — Сами сделали?
— Да, а что, нельзя? — спросил он с вызовом.
— Да нет, наоборот. Замечательно сделано, очень профессионально. Сам такие в войну делал. Из стреляных гильз. У вас тоже, наверное, гильза старая, немецкая, — произнес я, не глядя на парня. — В России много такого добра валяется. Чего только не найдешь.
— Это не в России, это я здесь нашел, — сказал парень и тут же замолчал, опасаясь, не ляпнул ли он чего лишнего. Я внутренне напрягся при его словах, но внешне ничем этого не выразил. Казалось, что я даже не придал им значения.
— Вы на меня смотрите так, как будто я вас арестовывать собираюсь за то, что вы, готовя площадку под котлован, нашли гильзу и сделали из нее зажигалку, — иронично посмотрел я на своего собеседника. — Чушь какая, вам самому так не кажется?
— А кто вас знает?
— Бросьте. Вы же не совсем такой идиот, какого из себя сейчас строите. Вы же должны понимать, что если бы мы хотели вас арестовать — вы бы уже давно сидели в камере. Сколько времени вы работаете в Коанде?