— Показывал.
— И что ты по этому поводу думаешь?
— Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, какой ты гений? — иронично спросил я. Я считал, что вчерашний разговор окончен. В конце концов, мы оба здорово перебрали.
— Нет, я хочу знать твое мнение как специалиста, — ответил Антон.
— Как специалист могу тебе ответить, что ничего подобного раньше не видел.
— И все?
— Нет, это действительно здорово.
— Я тоже так думаю. Может быть, это даже слишком здорово, — сказал вдруг Фаворский каким-то странным голосом после некоторой паузы.
— Антон, ты о чем? — спросил его я.
— Ни о чем, — ответил Фаворский. — Просто это оружие… отличной точности. И огромной убойной силы. Как бы тебе объяснить… Видишь ли, оно слишком хорошо…
— Антон, кончай дурить, — прервал его я. — Что случилось? — Я понимал, что подобные разговоры просто так не ведутся.
— Ничего не случилось, — ответил тот и повесил трубку. Я пожал плечами. Может быть, Антон просто еще не отошел после вчерашнего, а может, какие-то неприятности на работе. А может быть, просто психопатическая муть, которую психологи важно именуют кризисом среднего возраста.
Через два дня Фаворский разбился на своем «жигуленке» на пятнадцатом километре Дмитровского шоссе, в месте, именуемом «воронкой». Место действительно было гиблое, там почти ежемесячно бились машины, да и гололед на крутом повороте не оставил Антону никаких шансов. Но что-то в этой истории мне не давало покоя. Во-первых, я знал, что, несмотря на всю свою импульсивность, Фаворский был прекрасным, а главное, очень осторожным водителем, а во-вторых… Я пока что не мог объяснить того, что меня тревожило. Поэтому на следующий день после аварии я собрался в институт, где работал Антон.
Когда я вошел в его кабинет, меня поразило то, что он был подозрительно пуст. «Так ваши люди вчера приехали и увезли все документы», — сказала мне секретарь. Я чертыхнулся. И понял, что теперь в наших архивах документы Антона мне придется искать очень долго.
Получив разрешение, я занялся поисками. Но, просмотрев сначала опись, а потом и вообще все документы, я понял, что там можно найти все что угодно, кроме чертежей того оружия, которое он мне показывал. Их не было ни в машине, которую вел Антон, ни у него дома. Найти их мне так и не удалось. После месяца безуспешных поисков я решил, что оно, может быть, и к лучшему.
Тем большей неожиданностью для меня было увидеть гильзу, которая, казалось, только что сошла с чертежей Антона. Тем более здесь, в Коанде. Это могло значить, что… В голове у меня тут же родилось несколько версий, которые мне приходилось отбрасывать одну за другой.
Версия первая. Фаворский все-таки успел отдать чертежи руководству, и первая партия оружия уже произведена. Но тогда бы были хоть какие-нибудь документальные свидетельства этого, а их нет. Была бы запись в регистрационной книге опытных образцов в институте, был бы патент, были бы, наконец, какие-нибудь документы в Министерстве обороны и у нас. Но их нет, я все проверил. Значит, версию следует признать несостоятельной.
Версия вторая. Фаворский продал чертежи одной из иностранных разведок. Это объясняет факт появления оружия в Коанде. Конечно, все может быть, хотя, зная Антона почти двадцать лет, я слабо в это верил. Да, он был импульсивен и несдержан, и даже более — его пьяные слова могли расцениваться как недовольство сложившейся для него ситуацией, но пойти на такое — нет. Он слишком высоко ставил свое имя и слишком мало ценил деньги.
Версия третья. Чертежи могли похитить из института. Более того, Фаворский мог подозревать, что в институте есть такой человек — его последние слова на это указывают. «Это оружие слишком хорошо…» Слишком хорошо и является ценной добычей. Но тогда кто мог это сделать? Не допрашивать же весь институт. Мне одному с этим точно не справиться, а привлекать кого-то еще не хотелось.
Но ни одна из версий не объясняет того, как оно попало сюда, в Коанду. И тем более как гильза от этого оружия оказалась на месте гибели ребят.
Так я шел, поглощенный своими мыслями, не обращая внимания на то, что происходило вокруг, а это для такого опытного разведчика, каким я себя привык считать, было ошибкой совершенно недопустимой. Но, верно, сработало какое-то шестое или седьмое чувство, и я очнулся вовремя. В следующий момент я почувствовал удар, нанесенный по голове чем-то тяжелым. Только из-за того, что я в этот момент развернулся, удар вышел скользящим. Я мгновенно среагировал и, приняв боевую стойку, приготовился к обороне. Фонарь тускло освещал улицу, но мне удалось оценить обстановку: их было трое, смуглые лица — значит, не наши, а так, обычное хулиганье. У одного в руках обломок трубы, которым он меня, очевидно, ударил. Итак…
Началось. Двое из них одновременно бросились на меня, пытаясь схватить, повалить на землю и таким образом обездвижить. Ничего не выйдет — я ушел в сторону и, схватив одного за руку, провел прием самбо и перекинул его через себя. Удар ногой под ребра довершил дело — нападавший скорчился от боли. Как поется в считалочке про десять негритят, теперь осталось двое.
Кажется, они поняли, что меня, несмотря на мои пятьдесят лет, так просто не возьмешь. Теперь они разделились, и тот, который с трубой, начал заходить сзади. В руке у второго блеснул нож. Это уже становилось интересным. Тот, который с трубой, бросился на меня, но я принял трубу на скользящий блок, схватил ее и готов уже был ударить ею самого нападавшего, как вдруг почувствовал, что спина осталась открытой и сейчас второй ударит ножом. Я резко отпустил первого и ушел в сторону. Нападавший с размаху пролетел в десяти сантиметрах от меня, но удержался на ногах. В следующий момент я резко ударил его в прыжке с разворота. Он ловко уклонился и снова бросился на меня с ножом. Второй в этот момент опять ударил трубой. Тут я разозлился всерьез и понял, что надо побыстрее кончать нелепую возню и идти в атаку. Я бросился на того, который был с трубой. Он не ожидал этого, но размахнулся, готовясь снова ударить меня. Я прыгнул вверх и ногой выбил трубу у него из рук. После этого — короткий удар правой в челюсть и тут же другой ногой — в пах. Ага, согнулся, голубчик? Я быстро развернулся, и очень вовремя, потому что у самых моих глаз мелькнуло лезвие ножа. Уклониться, присесть и резко ударить нападавшего под коленку. Он не удержался и упал. Так, отлично. Я прыгнул сверху на него, прижал к земле, схватил его руку с ножом и заломил ее так, что он взвыл от боли. Что-то хрустнуло, и нож выпал. Я подобрал его на всякий случай.
Тут я увидел, что оставшиеся двое поднимаются с земли. Еще удар одному в солнечное сплетение — чтобы знал, с кем имеет дело. Второй поднял руки вверх и что-то залопотал на Таком диком жаргоне, что я ничего не понял. Вдруг что-то мокрое потекло мне за воротник. Я ощупал свою голову и понял, что все-таки они мне хорошо ее расшибли своей трубой. Я сплюнул тягучую слюну с кровью из разбитой губы и, удовлетворенно оглядев поле боя, направился в сторону посольства. «Стареешь, балда, — думал я. — И растяжка теперь не та, и удары твои уже можно отпарировать. Нет, это никуда не годится. Зачерствел ты на канцелярской работе. Все, решено, вернусь в Москву — и в спортзал. А то просто позор!»
— Леонид Юрьевич, — остановил меня на следующее утро начальник советской колонии генерал Коновалов. — Я слышал, вы были на стройплощадке. — Тут он увидел мою забинтованную голову и разбитую губу. — Что это с вами? Неужели там разбили?
— Что вы, Андрей Васильевич. Стройплощадка, спору нет, место опасное, но не в такой степени, как обычная улица.
— Только не говорите, что я вас не предупреждал.
— Разумеется, Андрей Васильевич, вы меня предупреждали. А я вас не послушался, в результате чего теперь хожу с разбитой головой. — Вчерашнее происшествие позволило мне относиться ко всему происходящему с некоторой долей иронии.
— Что все-таки произошло? Только не надо произносить этой фразы, что шел по улице, поскользнулся, упал, очнулся — гипс.
— Ничего особенного. Вышел купить сигарет, прошелся немного, а тут три хулигана. Конечно, я с ними справился, но и они меня немного задели. Старею, батенька. Что же вы хотите — мне уже пятьдесят. Было бы это лет двадцать назад — вы бы и не узнали о происшедшем, вернулся бы без единой царапины.
— Однако мы отвлеклись, — сказал генерал. — Итак, вы были на стройплощадке?
— Разумеется, Андрей Васильевич. Не забывайте, что это были мои любимые ученики. И все, что надо сделать для того, чтобы провести расследование, я сделаю.
— И что, обнаружили что-нибудь? — Генерал спросил это таким безразличным тоном, что я поразился его актерскому мастерству. Что ж, придется мне ответить тем же.
— Пока нет. Вынужден признать, что начинаю склоняться к официальной версии, — сказал я.
На лице генерала при этих словах я прочитал явное удовольствие. Видимо, ему здорово досталось за мою самодеятельность от нашего общего руководства.
— Кстати, Андрей Васильевич, — спросил я, — вы не напомните мне, чем были вооружены ребята? Насколько я знаю, у Руслана был именной «Макаров».
— Вы абсолютно правы, — ответил тот. — Пистолет мы нашли — пуль в нем не было. Однако он настолько обгорел, что не поддается экспертизе. Он хранится в лаборатории. Можете посмотреть.
— Спасибо. Я его уже видел, — ответил я, но все равно решил еще зайти в лабораторию.
— Как это ни печально признавать, но я уверен, что Руслан разрядил весь пистолет в Елену и Семена, — сказал Коновалов, подчеркнув слово «уверен». — Поверьте, мне очень жаль, что все так закончилось. Я тоже любил этих ребят, а что касается Елены, то мне жаль особенно — она была настоящим украшением нашей колонии.
«Итак, — думал я, спускаясь в лабораторию, — если Руслан был вооружен «Макаровым», то как на место трагедии попала эта гильза? К «Макарову» она по калибру явно не подходит, впрочем, это надо, конечно, еще раз проверить. Другого пистолета у Руслана, насколько я понимаю, не было. Конечно, он мог купить его здесь, в Ко-анде, где оружие продается на каждом углу, но зачем ему это надо? И главное: как сюда попало оружие Фаворского? Оно слишком дорогое для того, чтобы продаваться из-под