Голос выжидающе замолчал. Дениев ответил далеко не сразу. Было понятно, что он тщательно обдумывает каждое слово.
— Да, полковник, обрисованная вами ситуация, безусловно, очень интересна и заслуживает пристального внимания. Но мы прежде всего солдаты и не должны слишком задумываться над столь отдаленными вопросами. Тем не менее, если предположить описанную вами гипотетическую ситуацию, как вы оцениваете перспективы вашего сотрудничества с человеком, занимающим столь важный пост?
— Это очень интересная тема для нас с вами. Думаю, что в таком случае нам будет что обсудить поподробнее, к обоюдной выгоде. Однако это потребует времени, а у вас сейчас и без того достаточно насущных проблем, от которых я вас отвлекаю своими гипотезами, как вы это называете. Так что я предлагаю отложить этот разговор до окончательного завершения вашего плана. Пока что ситуация слишком неопределенная для того, чтобы мы оба связывали себя какими-либо обещаниями. Желаю удачи.
— До встречи, полковник.
Негромкий щелчок возвестил об окончании разговора. Несколько секунд Дениев пребывал в напряженном молчании, очевидно, обдумывая услышанное, а затем с удвоенной силой принялся за подготовку своей оригинальной пресс-конференции. Немного подождав, Ира прекратила общую трансляцию. Теперь разговоры Дениева транслировались ей в фоновом режиме и только через сенсор правого уха, чтобы не отвлекать внимание. Тем не менее она не позволяла себе ни минуты рассредоточенности, готовая мгновенно воспринять любое, сколь угодно важное сообщение и вместе с тем своевременно отреагировать на изменения окружающей обстановки. Неторопливо растирая ногу и не забывая периодически постанывать от боли, она искала ответ всего на один основной вопрос: каким образом им, не провалив операции, связаться с генералом Гриценко, чтобы сообщить ему полученные важнейшие сведения и запросить необходимую для продолжения миссии информацию? Ясно было одно: на действия штаба рассчитывать нечего. На то, чтобы отыскать группу на вражеской территории и заново установить контакт, у них уйдет несколько дней, а к тому времени Дениев наверняка получит свое неведомое супероружие и будет уже поздно. С другой стороны, перехватить машину поставщика без помощи базы вряд ли удастся. Оставался только один выход: группе придется разделиться. Они с Соном должны остаться и выжидать в качестве безобидных журналистов, чтобы в случае необходимости парализовать действия Дениева с тыла, а Ену надо будет устраивать побег для себя и, желательно, для представителей администрации, над которыми при исчезновении оружия нависнет реальная угроза. Передача этого решения при помощи псевдокода заняла несколько минут. Сон ничего не ответил, только молча кивнул. Через некоторое время издалека донесся ответ Ена — тихий сдвоенный щелчок, означавший, что распоряжение принято и он приступил к планированию пути его осуществления. Теперь Ире с Соном оставалось только терпеливо ждать момента, когда им наконец-то придет время вмешаться в события, чтобы единым резким рывком перетянуть чашу весов на свою сторону.
Из автобиографического отчета Ирины генералу Гриценко, архив группы «Д», код 268046-И
Вернулся Дед через неделю. Но это не значит, что он тут же обо всем мне рассказал. Теперь я понимаю, что он проделал колоссальную работу, пытаясь установить истину, но тогда я разозлилась на него страшно. Мне казалось, что он меня избегает, потому что то, что он сначала мне сообщил о смерти родителей, оказалось правдой. Поэтому он не хочет видеть дочь человека, так себя запятнавшего. Это было ужасно. Я не могла ему дозвониться, он все время пропадал где-то, а его жена просто перестала после двадцатого моего звонка брать трубку.
Самое страшное началось, когда обо всем узнали в школе. Вы не поверите, но ни одна сволочь не выразила мне своего искреннего сочувствия, а если я и слышала слова соболезнования, то все было напускное. И этот вечный шепот за спиной: «А вы знаете? Да-да!..» Теперь я понимаю, что это было просто из зависти. Мне все завидовали с первого класса — завидовали моим способностям, моим обеспеченным родителям, импортным шмоткам. Теперь они поняли, чего мне стоила такая обеспеченность. Но зависть не исчезла, наоборот, к ней добавилось злорадство: а, ты такая счастливая, теперь пострадай с наше!
Мне стоило большого труда пытаться сохранять спокойствие. Кажется, мне это удавалось. Но это вызвало еще большую злобу — все стали считать, что я бессердечная, потому что не рыдаю напоказ, не прошу помощи. И возненавидели еще больше. Директор школы сказала, что у меня каменное сердце. Я ответила, что лучше казаться человеком с каменным сердцем, чем иметь такое, после чего была с позором изгнана из кабинета. Но мне уже было на все наплевать. Я не намерена была больше видеть этих людей. Я вышла из школы и пошла туда, куда меня несли ноги.
Я бродила по городу часа два, слезы стояли у меня в глазах, поэтому я не помню, где гуляла. Неожиданно для себя я обнаружила, что нахожусь на вокзале. Не помню даже, на каком. Я нащупала в кармане кошелек и купила билет до станции, до которой хватило денег. Хоть убейте, не помню, как она называется. В электричке я заснула и проснулась только тогда, когда поезд отогнали на дальний путь где-то далеко от Москвы. Только тут, оглядевшись вокруг, я пришла в себя.
Поезд остановился, и свет в вагоне погас. За окном был уже вечер, и мне, с детства не боящейся ничего на свете, вдруг стало страшно.
Я села обратно на скамейку и задумалась. Мне не совсем ясно было, что делать дальше. С одной стороны, единственное, чего мне действительно хотелось, — это уехать куда подальше. Никого не видеть и не слышать. Попробовать начать новую жизнь. С другой стороны, я прекрасно понимала, что это закончится приемником-распределителем. Уже сейчас, наверное, моя бабушка звонит в милицию и морги и делает заявление о пропаже любимой внучки. Хорошо, что по крайней мере я захватила с собой полученный три дня назад паспорт.
Потом, как ехать куда-либо в таком виде? В школьной форме (которая, правда, не выглядит как школьная форма, но все равно), без денег, без еды? Это нереально.
Как видите, способность здраво рассуждать я не утратила. Надо было возвращаться в Москву, а там уже думать, что делать дальше. Можно было попробовать уехать к родственникам матери в Минск (там, кажется, жила ее тетка) или перевестись в другую школу. Мне надо что-то менять в жизни.
Отлично, планы на будущее есть, теперь остается вопрос: что делать сейчас? Вариант первый — ждать до утра, когда электричка пойдет обратно в Москву. Вариант второй — попытаться выбраться и найти хотя бы телефон. Позвонить в Москву, успокоить бабушку, найти еды… Я есть хочу, в конце концов! Конечно, это порядочная глухомань, но рядом — депо. Должен же быть здесь хотя бы один обходчик.
Я встала и ощупью пошла по вагонам в надежде, что машинист еще не ушел и выпустит меня из поезда. Конечно, все было напрасно. В поезде не было ни души, и все двери оказались наглухо закрытыми. Я громко чертыхнулась и поняла, что придется лезть через окно. Конечно, это было опасно и я рисковала сломать ногу или шею, но другого выхода мне не оставалось.
Я представила, что высота поезда, наверное, метра три и заранее поморщилась от боли. Открыть ставню не составило большого труда. Я встала на сиденье и высунула голову в окно. Несмотря на то что мои глаза уже привыкли к темноте и я могла различать смутные очертания предметов, за окном я не увидела ничего. Темнота. Ни одного огонька, как будто я нахожусь на другой планете, а не в четырех часах езды от столицы, города с девятимиллионным населением.
Вдобавок я почувствовала, как мокрые капли падают на лицо и за шиворот. Только дождя мне не хватало! Но отступать от задуманного было не в моих правилах, и я выкинула за окно сумку с книжками. Надо сказать, меня совсем не обрадовало, что она приземлилась где-то далеко и вдобавок в лужу. Раздался звонкий «плюх», и я поняла, что сухой мне из этого дела точно не выбраться.
Теперь надо было вылезать самой. Вы никогда не пробовали выбираться через окошко электрички наружу? Зря! Вы не испытали одно из самых захватывающих приключений в своей жизни. Теперь мне ясно, почему у нас так много людей гибнет в железнодорожных авариях. Кстати, будь я на месте Деда, я бы ввела в программу полосы препятствий в нашей Школе электричку. Прекрасный тренажер, тренирует все мышцы, а особенно развивает словарный запас. (Ен бы скорее всего через это окошко пролез, а вот что касается Сона хотела бы я на это посмотреть!)
Осторожно, боком, я наполовину вылезла наружу, пытаясь поставить ногу на внешнюю раму окна. Несколько раз моя нога срывалась со скользкой поверхности, и я только чудом удерживалась. Наконец мне на секунду удалось встать носком ботинка на раму, я разжала занемевшие, ободранные пальцы и прыгнула, сгруппировавшись, наземь. Лучше бы я этого не делала. Уже кубарем летя вниз и отчаянно пытаясь за что-то зацепиться, я поняла, что поезд стоял на откосе. Наконец меня ударило обо что-то твердое, и, взвыв от боли, я на секунду отключилась. Когда я пришла в себя, то поняла, что дело плохо. Плечо болело так, как я не пожелала бы и врагу. Я вообще не могла пошевелить рукой, чтобы все тело при этом не пронзала острая боль. Моих медицинских познаний хватило, чтобы установить перелом или вывих. Все остальное, кажется, было цело, но болело так, будто меня часа два вертели в стиральной машине вместо белья. Все тело превратилось 8 один сплошной синяк. Дерево, о которое меня так хорошо ударило, кажется, не пострадало.
Кроме того, я поняла, что сижу в каком-то болоте. Вода хлюпала у меня под ногами, вся моя одежда промокла насквозь. Сверху падал отвратительный мелкий дождь, и вдобавок (был ноябрь месяц) я вся была настолько грязной, что, даже не видя себя, ужаснулась. Во рту я явственно ощущала вкус земли. О том, чтобы искать сумку, не могло быть и речи — это было просто нереально. Я даже не знала, как сумею подняться наверх, настолько мне было больно двигаться. Но надо что-то делать, и, стиснув зубы и отчаянно матерясь, я полезла вверх по мокрому склону.