И как можно понять дирекцию городского кинотеатра, запретившую ночную дискотеку на свежем воздухе под тем предлогом, что со специальных спутников можно увидеть место, где ночью будут гореть яркие огни и звучать громкая музыка. В связи с этим все подростки города вынуждены были проводить свой досуг весьма однообразно и одинаково скучно. Поэтому мне здорово повезло, что мой отец, полковник инженерных войск, работавший в НИИ при Минобороны, услышал и внял моей просьбе и путем долгих дипломатических маневров и переговоров получил разрешение для меня и Эльдара на занятия в тренажерном зале, находящемся в расположении местной части. Таким образом, несколько раз в неделю мы занимались там вместе с солдатами.
Пусть другие прозябают в безделии и унынии. Я же твердо решил, что накачаю себе мышцы, стану сильным, как чемпион мира по армрестлингу, и когда-нибудь размажу Тёмину голову по стенке, да так, чтобы каменная крошка хрустела у него на зубах…
Школу я закончил в 16 лет. С золотой медалью, естественно, но кому оно нужно, свидетельство о прекрасной учебе, при поступлении в любой нормальный вуз?.. За два года тот, кого еще недавно этот недоносок Тёма называл щенком, очень изменился. Физические упражнения наконец дали о себе знать, и мои мышцы, появившиеся как-то сами собой, ужё могли отпугнуть любого приставалу на улице. С изменением телосложения изменился и мой характер. Сейчас я с горестной усмешкой вспоминал то время, когда единственной моей мечтой было уметь постоять за себя, а единственной радостью — момент покупки нового третьесортного фантастического боевика. С мышцами я приобрел возможность шутить и подкалывать окружающих. Да и над своими порой серьезными проблемами предпочитал прежде всего посмеяться, а только потом думать над их разрешением. Параллельно с учебой в одиннадцатом классе я стал подрабатывать лаборантом в местном НИИ холодной плазмы, по каким-то странным государственным соображениям не получившем в свое время статуса секретного. Работка была простая и глупая, но за нее относительно прилично платили, так что можно было пойти покачаться не на раздолбанных тренажерах в военной части, а заглянуть в первый появившийся в нашем городе платный спортивный клуб. Надо заметить, что постепенно за два года я приобрел имидж тихого и загадочного паренька, понять волнения и желания которого, так же как и точно предсказать поступки, не мог, пожалуй, никто. Этот имидж я сознательно культивировал, сам не понимаю для чего, но всегда приятно, когда тебя пытаются разгадать.
Через два дня после получения аттестата я даже вверг в ужас своих родителей, заявив им, что хочу поехать в Москву и поступить в институт. Информацию о том, в каком именно институте я желаю учиться, родители вытрясти из меня не смогли, но, посовещавшись на кухне (а то я не слышал их «секретного совещания»!), решили, что изучать сын решил свою любимую физику либо не менее любимую психологию, а человек он достаточно самостоятельный, чтобы не умереть вдали от дома. Ха! Знали бы они, какой им готовится сюрприз… Отец позвонил своему троюродному брату, живущему в городе Электросталь Московской области, и попросил того приютить у себя паренька на время вступительных экзаменов.
Великий Д’Артаньян отправился в свое время завоевывать столицу, имея в кармане три дара своего отца. Я же, будучи любимым родителями, пожалуй, даже больше, чем бедный француз, получил от них целых четыре дара. Первым из этих даров был уже описанный мной телефонный звонок, вторым даром стал дружеский отцовский совет поступать в Московский институт стали и сплавов, филиал которого так или иначе находился поблизости от моего предполагаемого будущего места жительства, третий, безусловно великий, дар заключался в переводном двухтомнике «Необыкновенной физики обыкновенных явлений» Клиффорда Шварца, горячо любимого отцом. Книжка, конечно, средненькая, но для поступления в вуз полезная, если бы я действительно поступал на физику. И наконец, в дорогу любимый сынок получил деньги, «достаточные для проживания в любом приличном городе пару месяцев».
Шок, который охватил моих родителей после моего «неожиданного» решения ехать в Москву, был просто мелочью по сравнению с реакцией на сообщение, что я собираюсь поступать на театральное отделение в Институт кинематографии. Надо сказать, что я поступил весьма умно, сообщив об этом только по телефону, всего за два дня до первого вступительного экзамена. Отец долго орал, запрещал мне «бросать науку», мать грозила, что приедет и заберет меня домой, что не допустит… Но все это было уже не важно. А потом события завертелись с огромной скоростью.
В институт я так и не поступил. Да, собственно говоря, сдав первый экзамен (сочинение) на пятерку, я просто не появился на «творческом конкурсе». Сочиненьице-то было плевенькое, творческий конкурс тоже не грозил осложнениями, но дело не в этом. Случилось то, что можно было предвидеть. Прожив шестнадцать лет в абсолютно закрытом городе, с минимальным количеством новых знакомых и друзей, без доступа к каким-либо развлечениям, я вдруг ни с того ни с сего попал в огромный, шумный и разгульный город, да еще в придачу решил поступить в самый бесшабашный и кричащий институт. Впрочем, глядя сейчас на это свое решение, я понимаю, что и поступать-то мне в первый год особо не хотелось, а желал я просто побеситься на воле. В первый же день своего пребывания в «городе-шоу», как я называл про себя Москву, я успел: сдать документы в институт, посетить с десяток различных питейных и увеселительных заведений, умудрился целых четыре раза подраться с завсегдатаями некоторых из этих заведений, напиться до такого состояния, что хоть стой, хоть лежи — одно и то же, и в одиннадцать вечера очнуться в своем временном электростальском прибежище раздетым и лежащим в наполовину наполненной ванне, да еще головой вниз. Ощущение от пробуждения было то еще. Как я доехал до дому и попал в ванну, мой скудный мозг не имел никакого понятия. Еще более странным было то, что хозяин дома просто не успел вручить мне комплект ключей. Впрочем, еще во времена своих занятий механикой я научился вскрывать примитивные замки. Это не так сложно, как кажется на первый взгляд.
Так или иначе, но через несколько дней, во время оглашения оценок по сочинению, я познакомился с обворожительной девушкой, которая поступала в том же потоке, что и я, и тут же влюбился в нее до степени влюбленности молодого хряка, прорывшего подкоп под стенками свинарника и впервые увидевшего содержимое этого пикантного заведения.
Девица, как оказалось, написала сочинение на двойку, что, впрочем, ее нисколько не огорчило, наоборот, обрадовало. Вообще чем-то ее характер напоминал мой. С восторгом она поведала мне, что теперь свободна от обещаний, данных матери, и может на легальном основании поехать в длительный поход под славный град Питер, дабы устроиться там на стоянку в лагере экстремистски настроенных экологов, гордо именующих себя «Хранителями радуги». Тем же вечером Сну (такая кличка была у моей новой знакомой, она ненавидела свое настоящее имя — Снежана) привела меня на очередное собрание этих самых «хранителей» и познакомила с их «идейным лидером» — Братом Ветром.
— Мы экологические террористы! — чуть ли не в нулевую секунду нашего знакомства провозгласил Брат Ветер. — Наша задача — очистить мир от скверны киберпанковской цивилизации! Ты спросишь меня, а что именно из цивилизации мне не нравится? А все. Вот только сегодня был подписан проект строительства сверхскоростной железной дороги между Москвой и Питером. Я считаю, что наша задача — помешать этому строительству, разрушающему природу на протяжении всей этой дороги.
— А почему вы называете себя «Хранителями радуги»? — Я был рад, что мне удалось вставить хоть слово в монолог Брата Ветра.
— Потому что только на нормальной, незагрязненной земле может быть радуга. Только под чистым дождем преломление солнечных лучей будет чистым!
— Но в условиях смога… — начал было я, вспомнив соответствующую тему из курса оптики, но тут же был перебит неудержимым фанатиком. Слава Богу. Вечно меня тянет брякнуть какую-нибудь интеллектуальщину в житейских спорах.
— Ты, наверное, хочешь узнать, чем мы отличаемся от Гринписа? Методами отличаемся, методами. Они обходятся лишь общими словами да приковывают себя иногда к заборам всяким, а мы — экологические террористы! У нас есть сила, мы будем активно противодействовать разрушению природы. Природу нельзя защищать без оружия в сумке, будь это хоть нож, хоть учебная граната…
Все увиденное за день было настолько любопытным и завлекающим для меня, что я, не звоня родителям, забрал необходимые для житья в лесу вещи из своей электростальской обители, оставив там все ненужное, и отправился со Сну.
Без ложной скромности скажу, что я был достаточно умным пареньком, чтобы быстро понять необдуманность и неосуществимость идей «Хранителей радуги», поэтому я снялся со стоянки и уехал уже через полторы недели пребывания в лагере. Я бы, может быть, пожил там и подольше, но за Сну как-то ночью на мотоцикле приехали ее друзья из Петрозаводска, и она, не особо интересуясь моим мнением, уехала с ними, забрав палатку и все продукты.
Один из моих новых приятелей, восемнадцатилетний художник по прозвищу Сурия, предложил мне пожить пока в заброшенном доме, который различные творческие и просто веселые люди сделали в последние три года своим прибежищем. Две огромные выселенные, но пригодные для житья квартиры располагались на верхнем этаже дореволюционного дома на Кропоткинской. Любой волосатый и грязный человек в округе знал, что в доме с чудом висящей на одном гвозде табличкой «Остоженка, 10» находится прибежище для косящих от армии, скрывающихся от милиции и забивающих на все людей неопределенного возраста, пола и профессии.
— А ты слышал новый анекдот? Про хипов?
— Нет, наверное. Расскажи.
— Ну, короче, приезжает американец под Пасху в Москву в знакомую семью. Открывает ему дверь маленькая девочка. Американец спрашивает, где ее папа. «Папа в командировке». — «О, коммивояжер! Это хорошо! А где мама?» — «Мама дом подметает». — «О, домохозяйка! Это хорошо! А где брат?» — «А брат на кухне яйца красит». — «О, хиппи!»