Один раз живем. В ментуру мне звонить уже смысла не имело, все равно загребут за покушение на убийство и превышение самообороны. А денег в пакете много лежит, можно куда-нибудь уехать, концы в воду…
Я, делая вид, что испытываю страшную боль в голове, медленно выполз из-за стула и, пока Keen еще раз уставился на фотографию, выстрелил ему в плечо. Я бы с огромным удовольствием размазал его мозги по стенке, но что-то в последнюю секунду меня удержало. Впрочем, вероятно, я задел какую-то артерию, так как кровь в мгновение бка залила ему костюм, обагрив рубашку. Keen схватился за плечо, упал на пол и издал резкий хрип. Я ударил рукояткой по виску Владислава, сгреб пакет с деньгами и документами и побежал вниз.
Лестница, дверь. Оглянуться. Вроде в машине никого нет. Дернул ручку. Дверца закрыта, внутри нет ключа зажигания. Безусловно, выбить стекло, замкнуть контакты былр бы можно, но кто знает, может, у них какая-нибудь блокировка руля стоит, ну его, только время тратить. Я побежал вниз по улице, направляясь к реке. Там в случае чего достаточно легко спрятаться. Сверху по улице послышался крик Арыка. Так. Охота на кабана началась. Действительно, на кабана. Только тупорылое убожество вроде меня могло влипнуть в такую паскудную историю…
Воистину никогда человек не может так быстро бегать, как когда от этого зависит его жизнь. Слава Богу, что фонари в нашей долбаной стране еще работали нормально, поэтому путь виден. Раздался выстрел. Так, пошло в ход оружие. Пора уходить. Я нырнул в подворотню, потом налево, лишь бы к реке подобраться, там все места знакомые до колик, можно будет выскочить перед ментовкой, там-то стрелять не будут. Впрочем, и тут хорошо. Еще раз налево. Опять переулок. Черниговский, в конце его повернуть, там есть проходной двор, я в нем когда-то водку пьянствовал. Шум моих прыжков заглушал все, я уже не знал, гонятся за мной или отстали, но лучше скрыться. Чем дальше, тем лучше. И на вокзал тут же. До Калуги доберусь, а там у меня знакомые есть. Перекантуюсь — и домой. Впрочем, дома най…
Яркий, слепящий свет вынырнул из-за поворота…
Хруст костей, перемалываемых в прокатном стане, лязг железа, треск и боль, бесконечная боль. Огонек на кончике нерва. Разрывающаяся ткань, безумное лицо и кровь, перемешанная с мочой и машинным маслом. Карусель. Камера в летящем автомобиле! Цвета, пятна, куски, крошки и боль, боль, боушххшхрршшшхрхххршшхрхрхрхх!!! Но длится это недолго. Вот уже и последние колеса отстучали там, за гранью взгляда. Снова свет и боль. Ноющей, орущей болью пропитано все: запахи, цвета, мысли. Но не страшно. И хорошшшшоо… Хорошо-то как! А-аххх! Боль ушла, и ради таких минут стоит жить. А бесконечность, оказывается, пахнет вишневым деревом… Устал я сегодня… Ничего страшного. «В аккурат все сбудется, все образуется, все перемелется…»
Чьи-то руки весьма грубо схватили меня, какой-то скрежет над ухом… Мы едем? Я почувствовал, как перед ничего уже не видящими глазами разливается розовый свет, потихоньку принимающий вид огромного плюшевого зайца. Будто он щекочет мне нос своим хвостом. Я громко чихнул и исчез…
— Гляди-ка, очухался. Ну видимо, если и помрет, то не сегодня.
Открыв глаза, я подумал, что опять сплю. Весь мир был будто бы перевернут вверх тормашками. С потолка на меня смотрел человек. Я потряс головой, зажмурился, и все пришло в норму. Я лежал на спине, лицом вверх. Под головой была мягкая подушка; белый потолок, казалось, источал какой-то неестественно радостный, божественный свет. На меня смотрел немного староватый на вид, но все еще очень крепкий человек.
— Добро пожаловать на этот свет, — сказал он. — Я генерал Гриценко…
Конец записи 264755-Е
ГЛАВА 20
Через полчаса генерал с дядей Витей встречали Ена и его невольных спутников. Гриценко казалось, что он помолодел лет на двадцать, и даже нудное ворчание пресс-секретаря о том, что он будет жаловаться на неэффективность антитеррористических сил, по милос-ти которых он сперва едва не погиб от рук боевиков, а затем чуть ли не полдня разыгрывал из себя бегуна на длинные дистанции, не могла вывести его из равновесия. Впрочем, вид у Хрущева при этом был довольно неубедительным — лысина в пятнах засохшей грязи, продранный на правом локте пиджак. Поэтому на его замечание о том, чтобы с ним держались подобающим образом, поскольку пресс-секретарь — лицо губернатора области, Ен только расхохотался, заметив, что не завидует он человеку, доведшему свое лицо до такого состояния. Однако времени на дальнейшие препирательства у них не было. Генерал и Ен торопливо попрощались с бывшими заложниками, усадили их в генеральский джип и приказали старлею довезти этот высокопоставленный груз до Ставрополя в целости и сохранности и не слишком кантовать по дороге. Покончив с этой проблемой, они поудобнее расположились в передвижном центре и, вежливо попросив шофера Юру погулять на свежем предзакатном воздухе, принялись обсуждать свои дальнейшие действия. Теперь перед ними стояла сложная и срочная задача — любой ценой предотвратить попадание ядерного устройства в руки Дениева. Еще до прибытия Ена, услышав от дяди Вити новости об атомном грузе, генерал незамедлительно связался с УВД области, приказав им немедленно перекрыть дороги, ведущие в Чечню. Впрочем, он прекрасно понимал, что эти меры могут только ненадолго задержать профессионалов высокого класса, каковыми, несомненно, являются их противники. Затем он позвонил в Москву и запросил информацию о налете на засекреченный институт, и вот теперь они втроем сидели в уютном автомобильном салоне, глядя на мерцание экрана над пультом, вмонтированным вместо одного из задних сидений, и лихорадочно размышляли, что им делать дальше и что же может их вывести на след похитителей прибора. Наконец Ен, долгое время напряженно молчавший, спросил Гриценко:
— Леонид Юрьевич, в разговоре Дениев с Полковником упоминали о каких-то системах связи, позаимствованных у некоего генерала, занимающегося в собственном институте научными разработками…
— Ты думаешь, что это наши Крипто-7? Нет, не может быть. На них же еще даже запросов не оформляли, так что изготовили их всего м-м… не более восьми штук.
— Восемь штук? Одна — здесь, вторая — у вас, три — в системе связи Института. А где же остальные?
— Как это где? Три демонстрационных экземпляра мы обязаны приложить к отчету о проделанной работе, так что сейчас они наверняка в каком-нибудь из архивов Лубянки. Таков порядок, ты же знаешь.
— И все-таки, если Полковник действительно раздобыл две из них?
Генерал задумался.
— Маловероятно, но в таком случае, боюсь, перехватить их разговоры невозможно даже теоретически — по нашим расчетам, на расшифровку динамического кода при современных вычислительных средствах должна уйти не одна тысяча лет, а если учесть, что код этот каждые двадцать секунд изменяется и заново синхронизируется.
— Да уж, это точно, — вздохнул дядя Витя. — Работали мы над этой штучкой на совесть, поэтому в таком случае дело безнадежное. Точнее, почти безнадежное.
— Что значит «почти»? — хором спросили Ен и генерал.
Дядя Витя, не обращая внимания на их нетерпение, спокойно поскреб небритый подбородок, зычно зевнул и только затем ответил:
— Видите ли, расшифровать передачи мы, конечно, не сможем. Однако я знаю диапазон частот, на котором работают наши радиостанции. Прослушать разговоры нам не удастся, но я могу попытаться запеленговать источник волн, то есть саму машину с террористами и бомбой. Надеюсь, это вам пригодится?
— Еще бы! — воскликнул Ен, однако генерал при этих словах весь побагровел от злости и заявил:
— Почему мне никто не докладывал о таком существенном недостатке разработанной системы? Что за чертовщина! Когда все закончится, я с разработчиков семь шкур спущу, да и тебя, Николаич, не забуду! Кто мне эту игрушку месяц тестировал?
— Не сердитесь, Леонид Юрьевич, — успокоил его Ен. — Надо радоваться, что наши конструкторы теперь помогают нам даже собственными ошибками. И что бы мы делали, если б эта разработка оказалась совершенно безупречной?
— И то верно, — подобрел генерал. — Сколько тебе нужно времени, Виктор Николаевич?
— Сколько нужно — все мое, — пробормотал дядя Витя, уже склонившийся над пультом системы. Генерал и Ен притихли, многозначительно переглянувшись: все знали, что, когда дядя Витя занят своей работой, отвлекать его — все равно что злить гремучую змею или, того хуже, скунса.
Через полчаса дядя Витя удовлетворенно развалился на спинке своего сиденья, а Ен с генералом напряженно склонились над экраном, мерцающим медленно переливавшимся зеленым светом, стараясь не пропустить момент, когда бандиты активизируют систему связи перед въездом на территорию Чечни, — тогда, если расчеты дяди Вити оказались верны, на экране должна загореться яркая точка. До тех пор им оставалось только утомительное ожидание. К тому же через несколько часов должны были подоспеть подкрепление и сменная группа, вызванные вернувшимся лейтенантом, — напрямую связываться с УВД генерал не мог, так как это пришлось бы делать по обычному сотовому телефону, линия которого вполне могла прослушиваться агентами таинственного Полковника либо Дениева, отряд которого наверняка был оснащен обычными для чеченской армии портативными японскими радиостанциями. Если же им станет известно о том, что их планы раскрыты, автомобиль со смертоносным грузом наверняка не полезет в приготовленную для него ловушку и ядерное устройство будет скрыто в безопасном месте для более надежного покупателя.
Два часа прошли в гробовом молчании, лишь дядя Витя изредка отпускал едкие остроты по поводу сложившейся ситуации, но генерал с Еном слишком устали, чтобы огрызаться на них, и вскоре техник, обиженный недостатком внимания, замолчал. Он пребывал в мрачном расположении духа — днем у него кончились сигареты, припасенные еще в Москве, и дядя Витя, как и всякий заядлый курильщик, лишенный табака, с каждым часом все более мрачнел и нервничал, грызя в нетерпении тупой кончик шариковой ручки.