Я плохо помню, как добирался до Москвы. Уже утром следующего дня я изо всех сил стучал в дверь квартиры, в которой когда-то беспечно жил. Стучал я долго, пока не отворилась дверь с другой стороны лестничной площадки и благообразная седая соседка не поведала мне, что сразу после самоубийства отца мать в тяжелом состоянии была доставлена в больницу.
Через полчаса я пулей влетел в отделение Четвертого управления Минздрава на Измайловской. Мать была там. Она умирала и знала об этом. Когда я вошел, ее глаза оживились, и она бы наверняка расплакалась, если б у нее хватило сил. Мать до последнего часа сохраняла полную ясность мысли и успела мне рассказать, что в тот день они с отцом, по обыкновению, пили вечерний чай. Отец был в приподнятом настроении и даже шутил, когда неожиданно зазвонил телефон. Около минуты он неподвижно стоял у телефона, затем аккуратно положил трубку на рычаг и, по-старчески шаркая ногами, медленно удалился в спальню. Больше мать его живым не видела. На следующее утро ей стало плохо, врачи констатировали острую сердечную недостаточность, и вот она оказалась здесь, в больнице.
— Ты должен простить отца, Влад, — в заключение сказала она, взяв меня за руку. — Ведь ты так на него похож — такой же упрямый и так же не умеешь поступиться своими убеждениями, даже когда это необходимо. Надеюсь, что тебе повезет больше и к цели, которую ты выберешь, ты будешь идти с настоящими людьми, которые еще не забыли, что такое честь.
Она умерла следующим утром. Возвратившись с кладбища, я направился прямиком на Ленинградский вокзал. Я стоял у платформы и мучительно размышлял. Все это время мне приходилось убегать — от убийц, от холода, от воспоминаний. Но скрыться от себя так же невозможно, как потерять собственную тень. Пришла пора остановиться и подумать. Наконец калининская электричка захлопнула свои двери и уехала, а я так и остался на перроне. Вздохнув, я извлек из кармана помятую визитку, чудом уцелевшую после всех моих приключений… Набрав номер на ближайшем таксофоне и услышав голос оператора, я сказал:
— Соедините меня с Геком. Срочно.
Остальное вы знаете.
Конец записи 131960-С
ГЛАВА 30
Стремительный бросок мускулистых бойцов, крушащих все на своем пути, проходящих сквозь бетонные стены и расправляющихся при этом с сотнями противников, — это, безусловно, отлично смотрится на экране кинотеатра. Однако в реальной жизни все происходит по-другому. Сам штурм — не более чем верхушка айсберга, которая имеет вес лишь тогда, когда ей соответствует тщательно проделанная предварительная подготовка. Именно от нее зависит успех операции. Вот и сейчас, вместо того чтобы сразу ринуться на штурм убежища Смоленского, тройка неуправляемых уже второй час находилась в укрытии неподалеку, ведя наблюдение и разрабатывая план штурма.
Сон оторвался от бинокля и зычно зевнул.
— Не спи, замерзнешь, — беззлобно буркнул Ен.
— Ничего, скоро согреемся.
Сон расправил затекшие конечности и прополоскал рот водой из фляги.
— Чего на этот раз увидел? — спросил Ен.
— Все как обьино. Ну и домишко же у этого господина! По степени укрепленности, думаю, немногим уступает нашей базе. Даже спецы с собаками территорию патрулируют. Судя по всему, каждый час. Так что, если мой расчет верен, сейчас они должны показаться еще раз… Ну вот, так и есть, — закончил он, снова поглядев в бинокль.
— Немецкие овчарки?
— Ты что, насмотрелся фильмов про войну? — усмехнулся Сон. — Самые натуральные доберман-пинчеры. Ими в свое время заключенных затравливали. Никуда не скроешься — нагонит, загрызет. Кстати, имеют скверную привычку вцепляться в яйца, так что будешь убегать — не забывай прикрывать добро рукой, а то можешь остаться без наследников.
— Но-но! Еще посмотрим, кто кому и что отгрызет, — усмехается Ен, затем его лицо сразу становится серьезным: — Слушай, на схеме, насколько я помню, обозначена подземная автостоянка…
— Думаешь, сработает? — понимает его с полуслова напарник.
— Посмотрим…
Следующие полчаса проходят в том же режиме — тройка продолжает наблюдение. У входа в здание сменяется охрана. В ярко освещенных окнах первого этажа движутся неясные тени, доносятся еле слышные на большом расстоянии звуки музыки.
— А ведь наш Полковник скрывается не в таких уж плохих условиях, — замечает Ен. — Ничего, вот развяжемся с этим делом — и себе не хуже праздничек устроим.
— Ишь, размечтался, — ядовито отзывается молчавшая до сих пор Ира. — Теперь еще четыре года — тренировки, тренировки и опять тренировки.
— Все правильно. — Ен напускает на себя выражение комической серьезности. — Помните, как Юрьич нам внушал, что мы должны уметь все? Вот представьте — придется нам защищать какого-нибудь посла и на банкете маскироваться под простых гостей. А мы даже рюмку держать не умеем, а вместо лимона коньяк килькой закусываем! Вот и все, операция сорвана. Так что придется нам и в этом деле тренироваться. Знаю, что тяжело, но есть такое слово — надо!
— Хватит прикалываться, остряк доморощенный, — отмахивается Сон. — Ты лучше на полковничью дачку погляди. Вот сейчас там настоящий прикол намечается.
— Где? — Ен быстро наводит бинокль.
— У входа, где караул. Видишь — какая-то бабенка вышла свежим воздухом подышать…
— Да уж, судя по всему, если она сейчас дыхнет, а кто-нибудь спичку поднесет — сгорит дача вместе со всеми подземными гаражами. А, кстати говоря, девица вполне ничего.
— Угу. Видать, из этих, бойких, про которых песню сложили: «В царство свободы дорогу грудью проложим себе».
— Дай-ка посмотреть! — Ира почти силком отбирает бинокль у Ена и после минуты пристального наблюдения фыркает: — Ничего хорошего. Так, драная кошка. Нашли на что смотреть!
— Ничего ты, Ира, не понимаешь в женщинах, — рассудительно замечает Сон. — Однако господин Смоленский, похоже, удовлетворяет ее разве что материально. Так сказать, нестоящий Полковник.
Это замечание он сделал, увидев, как подвыпившая девица, пошатываясь, подошла к одному из охранников, стоящих у входа, и принялась ему что-то бойко говорить заплетающимся языком. А поскольку ноги держали ее слабо, она то и дело использовала вытянувшегося по струнке охранника в качестве опоры. О теме разговора можно было догадаться по выразительным жестам девицы. На лице бравого охранника явно отражалась борьба дисциплины и естественного желания. Периодически мелькало и опасение: если согласится, а Полковник проведает — быть беде, а откажешься, нагрубишь любовнице Полковника — сама ему потом скажет, что он к ней приставал.
Наконец охранник решился. Обменявшись несколькими словами с напарником, он удалился с обвивающейся, как плющ, вокруг него дамочкой в глубь сада. Было видно, как женщина, непослушной рукой поправив что-то в своей одежде, оперлась спиной о высокую яблоню и начала торопливо расстегивать ширинку охранника. Затем он прижал ее к дереву, почти заслонив собой, и его зад задвигался ритмично и даже как-то деловито. Через десять минут все кончилось и охранник, оправляя штаны, вернулся на свой пост. Женщина достала длинную сигарету и долго чиркала зажигалкой, пытаясь закурить.
— Какая пошлость! — прошептала Ира.
— Как? — хором воскликнули Сон и Ен. — Неужели подобные сцены отныне вгоняют тебя в краску?
— Я говорю, какая пошлость — курить после секса, да еще и такие дешевые сигареты! — пояснила Ира. — Кстати, ее действия навели меня на неплохую мысль.
— Ого! И на какую именно? — бодро воскликнули два голоса.
— Сейчас увидите.
До окончания смены охранникам въезда на дачу полковника Смоленского оставалось еще более двух часов, когда в свете фонарей, укрепленных над воротами, неожиданно показалась слегка прихрамывающая стройная девушка в коротенькой мини-юбке. Волосы ее были растрепаны, тушь на ресницах поплыла, придавая обаятельной мордашке слегка комическое и беззащитное выражение, однако, несмотря на это, охранники сразу прилипли к запотевшему окну. Теперь было видно, что девушка слегка хромает из-за того, что у нее сломан один каблук.
— Экая дуреха, — беззлобно заметил один из охранников. — Надо же куда ее занесло по такой погоде, да еще и шпильки нацепила.
— Видать, кто-то из соседей дамочку выписал, а она и заблудилась.
— Или, может быть, наш полковник решил, что разнообразие не повредит, — хмыкнул первый.
— Куда уж старине Смоленскому! — заржал другой. — Ему и одной-то много. Видел, как сегодня Петрухе повезло?
— Что да, то да, — причмокнул языком первый. — Это не баба, а какое-то электричество. Видишь — до сих пор стоит как под напряжением, аж глаза светятся.
Они расхохотались так, что второй чуть не проглотил недокуренный бычок. Матюгнувшись, он выплюнул его в угол и мечтательно сказал, вглядываясь через стекло:
— А баба-то ничего. Стоит, жмется, словно ищет кого.
— А не нас ли, часом? — И первый заговорщически посмотрел на второго. Тот сразу помрачнел:
— И не думай. Полковник узнает — пожалеешь, что на свет родился. А ведь хороша… Дай-ка мне винтовку… Ту, которая с прицелом ночного видения… Хоть посмотрю…
Было видно, как девушка нерешительно переминается у входа. Несколько раз она, судя по всему, собиралась уйти, но передумывала. Начал моросить противный осенний дождик. Наконец она, похоже, решилась и громко постучала кулачком по воротам.
— Эй, есть там кто-нибудь? — послышался ее голос.
— Так, налицо проникновение посторонних на базу, — отметил первый. — Насколько я помню, по инструкции мы теперь должны выяснить, что собой представляет эта девица.
— А для этого нам придется притащить ее сюда, — подхватил второй. Друзья переглянулись и подмигнули друг другу. Ночь обещала пройти весело.
Ира стучала уже в третий раз, когда на небольшой двери рядом с воротами открылся глазок.
— Что тебе здесь надо? — спросил голос.
— Скажите, — жалобно затараторила Ира, — не здесь ли живет Захаров Толя… Анатолий Давидович?