ки завалялись, вы их мне выдайте, я их предъявлю начальству, отчитаюсь, а потом вам отдам. Объясню, мол, что неправильно это с политической точки зрения — не отдавать трупы родным, так что и вы целы останетесь, и нам неплохо. А потом убирайтесь обратно в горы, и чтоб глаза мои вас здесь не видели. Ну те, конечно, соглашались — вот уж чего-чего, а на войне трупов всегда хватает, — и все оставались довольны. Тем более что Дениев всегда слово держал, в этом ему не откажешь. Так что те, кто уходил в горы, передавали в другие аулы: Дениеву нужно сдаваться, человек он приличный, мусульманин хороший, и дело с ним иметь вполне можно. И все было прекрасно, но однажды трупов ему не хватило. То есть он на каких-то совсем процветающих моджахедов напоролся, у которых на тот момент ни одного свежего покойника не было. Так он что придумал: эти духи незадолго до того перебили в ущелье роту из Узбекистана. Так он их собрал, переодел — их же не отличишь, в Афганистане тоже узбеков полно — и выдал за перебитых им душманов…
Конечно, об этом тогда никто ничего не знал, а видели все одно: командир молодой, перспективный, своих бойцов бережет, чужих не жалеет, боеприпасы экономит — это тоже важно, пьянства и бытовухи нет, морально-боевой дух в его бригаде крепкий… Хочешь — не хочешь, а продвигать надо. Когда был план объединить все тамошние горнострелковые бригады в одну дивизию, его хотели сделать командиром. Потом засомневались — там был еще Дудаев, и командование не хотело склоки между чеченцами, тем более что и свои на это место претендовали. Потом этот план вообще похерили, а там и война кончилась. Тут про майора Дениева вспомнили, повесили ему еще две звездочки и отправили в Академию Генштаба. То есть прямая дорога ему была в генералы. А учился он там так, что все ахали. Даже эти дубы преподаватели, которым было важно, чтобы все по струнке ходили, Маркса-Ленина наизусть знали и застегивались правильно, — даже они его обожали! Мол, будущее Советской Армии, да и все тут! Окончил он Академию экстерном, с отличием, я тогда на него внимание и обратил. И не только я. Был там такой Ахмет аль-Салек — племянник Саддама Хусейна, окончил на год раньше, тоже удивительно толковый парень, я его тогда вел, — короче говоря, они крепко подружились. Так вот этот племянник потом уехал к себе, а когда Дениев защитился и ему не дали генеральского звания — на кой нам, сказали, два чеченца-генерала, — тот надавил на дядю, и Дениева немедленно пригласили в Ирак военным советником.
— Неслабая карьера! — присвистнул Ен.
— Как сказать… Видишь ли, Дениев — человек очень честолюбивый. И это место военного советника, конечно, было для него ссылкой в медвежий угол. А потом, он все-таки немного моложе Дудаева, Масхадова, Басаева и остальных. Год-два — но это все решило. Потому что Дудаев стал генералом и лидером Чечни тогда, когда Дениев просиживал штаны в Москве за изучением трудов классиков марксизма-ленинизма. Потом, он не успел послужить с Дудаевым в Прибалтике и, таким образом, не вошел в его клан. А ведь все, кто после смерти Дудаева возглавили Чечню, в подметки ему не годятся. Он это еще в Афгане доказал. Не знаю, жульничество это или нет, но там, где он прошел, становилось тихо — и ценили его именно за это! Так что вот. И все эти выскочки сейчас имеют и посты, и деньги, и, что для него самое главное, имена! Нынешний российский школьник может не знать, кто такой Пушкин. Но кто такой Радуев — он знает! А у Дениева что? Контракт с Ираком закончен, он приехал сюда — а все уже поделено! И что ему осталось? Ему нужно вернуть себе положение одним ударом! И что он делает? Захватывает автобус с заложниками! То есть он делает то, чем теперь здесь занимается одна шантрапа уголовная! Тот же Басаев если уж захватывает — так целый город! А Дениев — и автобус… Нет, не вяжется. Не укладывается это у меня в голове. Что-то тут не так. Поэтому я и посылаю туда вас, а не обычный спецназ. Мы, конечно, примем как основной план программу обычного захвата, но я сердцем чую: дело этим не ограничится. Вы одни можете проследить его планы и, если что, сориентироваться и самостоятельно принять решение. Мне нужны не мясники, а думающие люди! Хотя после сегодняшнего, если честно, я и в вас не уверен.
— Извините нас, Леонид Юрьевич, — сказала Ира. — Наверное, это из-за полета. Трудный он был. Но больше мы вас не подведем.
— Может, и из-за полета… Как там его зовут, Пашей, кажется? И про «Запорожец» ты… х-ха… ловко ввернула… Ладно. Шучу. Он хороший парень, мы его проверили. Итак, легенда такая: вы с Соном — журналисты, Ен — милиционер. Будет на подхвате.
— Товарищ генерал, а почему я? — огорчился Ен.
— Ты что, забыл, что со старшим по званию разговариваешь? Что за манера! Потому и не отправляю тебя, что болтаешь много. Сморозишь что-нибудь лишнее, а чеченцы — народ обидчивый! Что тебя шлепнут — не жалко, а что товарищей подставишь — это хуже. Теперь к делу. Здесь наши дороги расходятся. Я отправляюсь в Ставрополь координировать действия и поддерживать связь с Москвой, а к вам сейчас подъедут наши спецы, выдадут все необходимое и доставят в аккурат к группе, едущей на обмен заложников. От них же получите и документы — супермены хреновы…
Из архива группы «Д», пленка 273998-Г, воспоминания генерала Гриценко
В пятницу третьего ноября 1989 года у меня в квартире раздался телефонный звонок. Звонил секретарь Смоленского, чтобы сообщить буквально следующее: двое моих учеников, Руслан Ткаченко и Семен Дьяков, а также жена Руслана Елена погибли при загадочных обстоятельствах в столице латиноамериканского государства Коанда.
Впрочем, звонившему эти обстоятельства не казались такими уж загадочными. Для него все было ясно как Божий день: у Елены был роман с напарником мужа, чего последний, естественно, перенести не мог. Поэтому он, накачавшись для храбрости алкоголем, застрелил сначала напарника, а потом и неверную жену. По неосторожности одна из пуль повредила трубу газопровода на кухне, произошел взрыв, а затем и пожар. В пожаре Руслан погиб, а тела обгорели настолько, что от них практически ничего не осталось. Все остальные улики также были уничтожены. Дело закрыто. Точка.
Сказать, что такое сообщение меня поразило — это значит не сказать ничего. Естественно, я ни на минуту не мог допустить мысли о том, что все сказанное мне — правда. Руслан и Семен были лучшими моими учениками. Руслан был сама выдержанность — я просто не мог представить, чтобы он повел себя таким образом.
И еще: чтобы не осталось ни одной улики? Это просто нонсенс. К тому же дела о массовых убийствах обычно закрывают через полгода, когда ясно уже, что ничего нового раскопать не удастся. Что-то слишком много совпадений в этом деле.
Мне стало ясно, что надо вылетать в Коанду. Однако когда я попросил на работе недельный отпуск по семейным обстоятельствам, руководство посмотрело на меня очень странно.
— Леонид Юрьевич, если не секрет, с чем связано ваше внезапное желание уйти в отпуск? — спросили меня.
— Вы же должны понимать, — ответил я, — ребята были моими лучшими учениками. Их смерть меня подкосила. Мне надо немного отдохнуть.
— А что вы собираетесь делать?
— Поеду на рыбалку, — ответил я первое, что пришло в голову.
— В ноябре месяце? — иронично ухмыльнулся начальник отдела.
— А вы разве не знаете, что налима сейчас самое время ловить? Поеду на Медведицу — самое налимье место, поставлю штук пятнадцать кружков…
— Да, я был там, — внезапно пришел мне на помощь второй зам, — хорошее место. Я прошлым летом оттуда леща привез на три с половиной кило.
— Хорошо, Андрей Максимович, — прервал его начальник отдела. — Пожалуйста, обсудите свои рыболовные дела потом. А сейчас вернемся к повестке дня…
— Послушай, Леонид, — сказал мне второй зам, когда мы вышли в коридор. — Не стоит тебе, наверное, ехать на Медведицу. — Он сделал паузу. — Дорога туда отвратительная, автобусы не ходят, да и поймаешь ли чего — неизвестно.
По тому, как он посмотрел при этом на меня, я понял настоящий смысл фразы: «Дурак, какого черта ты собираешься ехать в Коанду? Ты прекрасно знаешь, что разрешения на выезд тебе не видать как своих ушей, а как только ты попытаешься проникнуть на самолет, тебя тут же заметут».
— Ничего, я на машине, — ответил я.
— Тогда ладно. Только смотри, там рыбнадзора много (читай: «Идиот, о каждом твоем шаге тут же будет доложено начальству»).
— Так кружки вроде разрешены, — беспечно пожал я плечами. Второй зам посмотрел на меня, как на сумасшедшего, но ничего больше не сказал.
Выйдя из здания и глотнув немного свежего воздуха, я понял, что пока не знаю, что же мне делать. Определенного плана у меня не было. Мне надо было добраться до Коанды. А уж каким образом — это не важно. Я порылся в портфеле, нашел старую записную книжку и, дойдя до ближайшего телефона-автомата, набрал номер. Помучиться пришлось минут десять, но наконец-то мне удалось дозвониться. Голос был тот же, только немного ниже.
— Сашка, это Леонид, — сказал я. В ответ я услышал традиционное: «Здорово, старый хрыч», — и понял, что мой школьный приятель тоже не изменился, несмотря на высокую должность, которой его наказала судьба. Мы встретились вечером в любимой пивнушке на Новослободской и, заказав по кружке бархатистого Гиннесса, обсудили ситуацию. Услышав о моей просьбе, Костин сначала расхохотался, а потом помрачнел.
— Ах ты, старый козел, и чего тебе дома не сидится? — спросил он. Ситуация явно начинала ему нравиться. У него появилось такое же довольное выражение на лице, как тогда, в школе, когда мы вместе сбегали с уроков на фильм о Чапаеве и пробирались в кинотеатр через чердак, поскольку денег у нас, естественно, не было.
— Работа у меня такая, — невозмутимо ответил я.
— Работа у него такая, щаз! Если бы ты в эту дыру собирался по работе, ты мне бумажку бы предъявил, и я б тебя в момент на какой-нибудь рейс устроил. А где твоя бумажка? Нет такой? То-то! Ты понимаешь, что я из-за тебя с работы могу полететь? — спросил он наконец.